Культурология. Дайджест №3 / 2013 - Страница 9

Человек нередко вступает в контакт с нечистым духом – он бывает побит им или, наоборот, сам избивает беса. Впрочем, бесы исчезают не от побоев, а услышав Христово имя. Самыми беспощадными экзекуторами демонов были четыре мученика III–IV вв.: святые Никита, Ипатий, Иулиания и Марина.

Если в высокой, книжной культуре демонические сюжеты подчинялись ортодоксальной христианской демонологии, то в народной традиции и на Востоке, и на Западе образы дьяволов плотно переплетались с архаичными верованиями в духов, населяющих окружающий мир. На Руси бесы сближались с разнообразными амбивалентными и злобными персонажами: лешим, водяным, кикиморой и др. В VII столетии эти представления начинают проникать в литературные тексты – в основном в сочинения на актуальные темы, созданные людьми разных чинов и сословий. Раскол Церкви и уход массы народа в старообрядчество заставили, в отсутствие цензуры со стороны Церкви, взяться за перо простых иноков, дьяков и попов, не имеющих достаточного образования, которые брались за разъяснение самых сложных вопросов христианской веры и догматики. В это же время демонологические верования простонародья оказались в фокусе внимания церковных и светских властей: колдунов начали преследовать и судить, а в начале XVIII в. обвинение в заключении пакта с сатаной было включено в российское законодательство (с. 112).

«Народные» бесы очень напоминают создания из плоти и крови. Они рождаются, растут и стареют. Они могут сожительствовать с людьми. У бесов есть жены-«чертовки» и дети.

На исходе русского Средневековья бесы становились все более «плотскими» не только в литературе, но и в иконографии. До XVI в. падших ангелов чаще всего представляли в виде черных профильных фигур. Со второй половины XVI в. демоны начинают превращаться в устрашающих монстров. У них появляются рога и черные перепончатые крылья, их тела увеличиваются в размерах, обрастают мехом и дополнительными мордами и пастями.

Эта быстрая трансформация происходила под влиянием двух разных источников: европейского искусства и народной традиции. Русские художники начали активно копировать гибридные демонические образы, которые уже много столетий господствовали в западной иконографии.

Но если копирование западных моделей началось уже в XVI в., то влияние народной культуры на иконографию можно проследить с XVII столетия. После раскола Церкви главными создателями и читателями рукописей с демонологической тематикой стали старообрядцы. Изображенные ими бесы порой смешны и нелепы на современный взгляд. Их создавали не художники-миниатюристы, а простые мастера из народа.

Возмущенная Церковь выступила против разгула демонологической фантазии и «овеществления» духов. Наиболее последовательными борцами были новгородский митрополит Иов и знаменитый архиепископ Дмитрий Ростовский.

Духовное и материальное в бесах объединяются в разной пропорции. Бесы имеют тело, но каким оно окажется – сильным или немощным, огромным или тщедушным – зависит не столько от них самих, сколько от твердости веры предстоящего им человека.

Исторически в Санкт-Петербурге (Петрограде) существовали три Цеха поэтов.

Первый Цех поэтов был основан Н. Гумилёвым и С. Городецким в 1911 г. и просуществовал до 1914 г. Первое заседание объединения состоялось 20 октября 1911 г. на квартире Городецкого. Кроме основателей, в «Цехе» состояли А. Ахматова (была поначалу секретарем), О. Мандельштам, В. Зенкевич, В. Нарбут, М. Кузьмина-Караваева, М. Лозинский, Василий Гиппиус, Мария Моравская, Вера Гедройц, а также на первых порах – М. Кузмин, В. Пяст, Алексей Толстой, Виктор Третьяков и другие. Манифесты акмеизма: «Наследие символизма и акмеизм» Н. Гумилёва8 и «Некоторые течения в современной русской поэзии» С. Городецкого9 (опубликованы в журнале «Аполлон», 1913, № 3), «Утро акмеизма» О. Мандельштама (опубликовано в 1919 г.)10

Исследователь акмеизма Т.А. Бек справедливо причислила Третий Цех поэтов к неошколе с глубоким философским и теоретическим (научным) содержанием: «Благодаря мощной педагогической и просветительской энергии Гумилёва акмеизм в весьма спорных очертаниях неошколы просуществовал до начала 20‐х годов. В 21‐м опять был возобновлен “Цех поэтов” (условно – третий), где Гумилёв, объединив вокруг себя поэтическую молодежь, обсуждал со своими подопечными акмеистические теории, эйдолологию11 – науку об образах, технику стихосложения, стремясь создать поросль “младших акмеистов”. Того же наполнения были и занятия в студии “Звучащая раковина” <…>. Гумилёв с творческой последовательностью проповедовал не устаревшие для него за десять лет устои, то, по ироническому выражению критики, “насаждая ровные ряды акмеистических елочек”, то давая мощный толчок и свободу развития далеким от акмеистических установок дарованиям (как, например, Вагинов или Нельдихен)»12.

Название объединения, созвучное названию ремесленных объединений в средневековой Европе, подчеркивало отношение участников к поэзии как к профессии, ремеслу, требующему упорного труда. Во главе цеха стоял синдик, главный мастер. По замыслу организаторов, цех должен был служить для познания и совершенствования поэтического ремесла.

Впоследствии не раз предпринимались попытки возобновить деятельность акмеистического Цеха поэтов. Второй Цех поэтов, основанный осенью 1916 г., возглавили Г. Иванов с Г. Адамовичем. Но и он просуществовал недолго.

В 1920 г. появился Третий Цех поэтов, который был последней попыткой Гумилёва организационно сохранить акмеистическую линию. Под его крылом объединились поэты, причисляющие себя к школе акмеизма: С. Нельдихен, Н. Оцуп, Н. Чуковский, И. Одоевцева, Н. Берберова, Вс. Рождественский, Н. Олейников, Л. Липавский, К. Вагинов, В. Познер и другие. Третий «Цех поэтов» просуществовал в Петрограде около трех лет (параллельно со студией «Звучащая раковина») – вплоть до трагической гибели Н. Гумилёва.

Творческие судьбы поэтов, так или иначе связанных с акмеизмом, сложились по-разному: Н. Клюев впоследствии заявил о своей непричастности к деятельности содружества; Г. Иванов и Г. Адамович продолжили и развили многие принципы акмеизма в эмиграции; на В. Хлебникова акмеизм не оказал сколько-нибудь заметного влияния. В советское время поэтической манере акмеистов (преимущественно Н. Гумилёва) подражали Н. Тихонов, Э. Багрицкий, И. Сельвинский, М. Светлов.

В сравнении с другими поэтическими направлениями Серебряного века акмеизм по многим признакам представляется явлением маргинальным. В других европейских литературах аналогов ему нет (чего нельзя сказать о символизме или футуризме). И тем парадоксальнее звучат слова А. Блока, литературного оппонента Н. Гумилёва, заявившего, что акмеизм явился всего лишь «привозной заграничной штучкой». Ведь именно акмеизм оказался наиболее плодотворным для русской литературы в целом, являя собой ярчайший пример развертывания потенциальной «культурной парадигмы» во времени и пространстве, оказавшей определяющее влияние на судьбу русской поэзии ХХ в. Н.А. Богомолов подтверждает этот тезис: «Отметим все-таки, что реликты Серебряного века, явно существуя уже вне всякой системы, вызывали вполне плодотворный интерес современников. Пастернак, умерший в 1960 г., Маковский (1962), Асеев (1963), Ахматова (1966), Д. Бурлюк (1967), Крученых (1968), Адамович (1972) так или иначе, в большей или меньшей степени, служили своеобразным передаточным механизмом если не знаний об ушедшей эпохе, то хотя бы самых общих впечатлений. Даже своеобразные “связки” возникали: Пастернак – А. Вознесенский, Ахматова – группа молодых ленинградских поэтов, Кручёных – Г. Айги. Время от времени (в эмиграции, конечно) это могло принимать до известной степени институализированный характер, как в желании Ю. Иваска собрать воспоминания современников об акмеизме»13.