Культурология. Дайджест №2 / 2015 - Страница 4

Исходя из этой констатации, в качестве дефиниции можно было бы предположить следующее: либеральный консерватизм – это социально-философская доктрина, исходящая из представлений об осмысленном мироустройстве и из идеи сохранности общества в его свободном развитии (т.е. поддерживающая его положительные тенденции в том числе и в отношении гражданских потребностей и свобод) и опирающаяся на эволюционный, реформистский способ разрешения противоречий.

К сожалению, американский теоретический неоконсерватизм несмотря на свою разностороннюю идейную активность и антиреволюционный публицистический напор так и не развился в монолитную доктрину и (как видится нам через океан) не представил итоговой дефиниции.

Что касается умонастроения политических неоконсерваторов («неоконов»), состоящих по большей части в республиканской партии, то оно малообъяснимо. Казалось бы, после крушения коммунистического режима и возвращения России в историческую колею неоконы не должны были бы выражать к нашей стране систематическую враждебность… Однако действительность свидетельствует об обратном. Что это? Инерция отношения к СССР как к «империи зла»? Или результат геополитической комбинаторики и забота о своих политических рейтингах? На этот вопрос лучше ответят политологи, историки современных США.

«Языческий русский миф»: прошлое и настоящее 7

В статье рассматривается судьба одного из вариантов «русского мифа». Речь идет о мифе исторического приоритета русского народа, якобы возникшего в глубокой древности, тогда же создавшего письменность и определявшего судьбы мира. Создателем этого мифа был карпаторосс Георгий Гуца, получивший известность в России как Юрий Иванович Венелин (1802–1839) – уроженец северной Венгрии, выходец из румыно-русской семьи. Человек талантливый, эрудированный, но дилетант в истории и филологии, при поддержке М. Погодина он опубликовал в Москве обширную монографию «Древние и нынешние болгары…» (1829). Здесь утверждалось, что «Гунно-Аваро-Хазарская держава собственно была царство русского народа», и притом державой «первейшею в мире». В книге «Древние и нынешние славяне», вышедшей посмертно (1841), Венелин и этрусков именовал славянами.

Книги Венелина не попали в «мейнстрим» исторической науки, но не были забыты. В русской историографии сложилась своего рода венелинская школа, представители которой развивали его идеи и использовали его метод лексическо-этимологических сближений. К ним, в частности, относился известный писатель А.Ф. Вельтман, автор книги «Аттила и Русь IV и V веков» (1858).

По мере профессионализации науки «венелинский» комплекс идей вытесняется из историографии в художественную литературу. Примером может служить роман Ивана Кондратьева «Гунны» (1878), где выводы Венелина воспроизведены в беллетризованной форме.

Новый расцвет этого идейного комплекса происходит в 1970–1980‐е годы, в совсем ином контексте и ином литературном жанре. Речь идет о так называемой молодогвардейской фантастике, т.е. книгах, выпущенных редакцией фантастики издательства «Молодая гвардия». К этому времени в советском обществе исчезли надежды на «светлое будущее», и именно в жанре фантастики было возможно обойти цензуру и провести взгляды, которые не были бы допущены к печати в научной, научно-популярной и публицистической форме.

В научной фантастике находит свое выражение и другая разновидность того же мифологического комплекса, исходящая из распространенных в тогдашних научно-популярных публикациях представлений о древней индоевропейской (или индоарийской) цивилизации, наследником которой являются славяне.

В перестроечные годы со снятием цензурных запретов такие мотивы получили широкое распространение в «патриотической» фантастике, активно использующей идеи и методы (прежде всего – языковые сближения) почти двухвековой давности. Здесь идеализируется дохристианское прошлое Руси (как в «Волкодаве» Марии Семеновой), а исторический процесс предстает в форме борьбы двух начал – светлого (русского) и темного (чужого, как правило, западного).

В концентрированном виде разработанные Венелиным и Вельтманом идеи выразились в романах Юрия Петухова, составивших пенталогию «Звездная месть» (1990‐е годы). Хотя главный герой поклоняется православным святыням, воплощенное в «Звездной мести» мировоззрение – не христианское, а языческо-магическое. Социальный идеал Петухова – в прошлом, а не в будущем; отношение к другим (людям, народам) – страх и подозрение, тут царствуют национализм и ксенофобия. «Перед нами – чистой воды мировоззренческий традиционализм, являющийся реакцией на быстрые социальные культурные перемены. <…> Хотя у Петухова сверхактивный и уверенный в себе герой, его книги демонстрируют больное сознание нашего современника, испытывающего шок после краха советской империи, всего боящегося и пытающегося преодолеть свою фрустрацию – в мечтах и фантазиях» (с. 41).

К концу 1990‐х годов научные и культурные стандарты стали слабее; стало возможным без проблем выражать свои взгляды напрямую, без прикрывающей литературной (фантастической) оболочки.

Для большинства населения более приемлемым остается вариант «русского мифа», опирающегося на концепты «русской идеи», «соборности», «особого пути» России, определяемого спецификой православия, и т.п. Но существуют и более радикально настроенные группы, прежде всего в молодежной среде, склонные к предельному упрощению сложных социальных проблем, однозначным решениям, плохо знающие историю. Это радикальное меньшинство считает и православие чуждым России, занесенным из-за рубежа и разлагающим истинно русские ценности. В этой среде распространяются различные неоязыческие движения, и именно их сторонники придерживаются рассмотренного варианта «русского мифа». Для них характерен тоталитаристский утопизм. Старые советские взгляды им заменила национальная идея в ее радикально-патриотическом изводе. Они полагают, что все социальные и политические проблемы можно решить насилием.

Языческий русский миф доводит до предела неотрадиционалистские тенденции современного российского общества. Ему присущи следующие черты:

– расизм (представление, что человечество испокон веков состоит из рас, навсегда определяющих физические и духовные черты их представителей, их образ мысли, их ценности);

– представление, что история всегда являет собой арену борьбы рас и народов и что у народа всегда есть враги;

– вера в то, что славяне (русские) принадлежат к числу самых древних на земле народов;

– идея, что в древности славяне создали самое могущественное государство;

– представление, что культура славян повлияла на все другие;

– ориентация на язычество (иногда она выступает не вполне явно, а иногда делается попытка совместить язычество с христианством под маркой «русского православия») (с. 43–44).

Живые орнаменты кельтов 8

Историки и искусствоведы давно пытаются найти корни кельтского искусства. Существует множество гипотез о его происхождении, но нельзя не заметить очевидную связь кельтских орнаментов с орнаментами восточных стран (Индии, Тибета) и славянскими узорами.

Древние кельты верили, что человеческий дух – это частица мирового Духа. Что через множество жизней, смертей и возрождений человек проходит путь к божественному совершенству. Каждый путь – особенный, каждый путь – неповторимое переплетение событий, судеб, испытаний и преодолений. Кельтские орнаменты – это символические карты Пути. Законы кельтов строго запрещали совершенствовать или менять ключевые детали орнаментов: считалось, что их дали боги. Однако это не мешало мастерам проявлять врожденный дар творчества.