Кукушка - Страница 19

— Padre guardian[30] встретится с вами после утренней трапезы, — сказал монах. — Комнаты для вас и вашего помощника приготовлены в странноприимном доме, если вы не возражаете. Там не слишком удобно, но вполне терпимо и тепло. Вы, наверное, устали в пути. Я попрошу нагреть воду в купальнях. Вам потребна какая-либо помощь?

— Nein, — покачал головой пришелец, — Благодарю. С помощником управимся. Где нам расположиться?

— Я покажу. Следуйте за мной. — Монах склонил голову. — Я здешний келарь, мое имя брат Гельмут. Если вам что-нибудь понадобится, разыщите меня или моего помощника, его зовут Арманд. Обычно я бываю в кладовых или в амбаре, а помощник… ну, он где-то там же. Спросите у кого-нибудь из братии или конверсов, они покажут.

Палач кивнул, сделал знак своему спутнику и зашагал за монахом. Стражник у порога пропустил их, проводил взглядом в спину, плюнул, переменил наклон с одной диагонали на другую и по новой привалился к косяку в проплешинах зелёной краски. Через минуту у него за спиной скрипнула дверца караульной комнаты. Зевая и почёсываясь, наружу вышел Санчес — босиком, зато в штанах с галуном и в жёлтой кожаной куртке, наброшенной поверх рубахи. В руке его был кисет.

— Что за шум, senor Киппер? — дружелюбно поинтересовался он, неторопливо набивая утреннюю трубочку. — Экзекуторы прикатили?

— Ага. Они, — буркнул Киппер, не поднимая глаз. — Только не прикатили — притопали.

— А! И то дело. — Санчес оживился и зевнул. Напялил куртку в рукава, поежился. — Может, хоть сдвинется чего: в город переберёмся. Скучно здесь. Ни в карты поиграть, ни баб пощупать. Да и приодеться б не мешало: а то жалованье копится и копится, а штаны совсем протёрлись на заду. Ей-ей, я скоро буду задницей светить, как жук-светляк.

— Подрясник у монахов попроси.

— Хе-хе, шутить изволите, senor десятник, я понимаю! — добродушно захихикал Санчес (в отличие от Киппера он выспался и пребывал в наилучшем расположении духа; ссориться ему не хотелось), — Да, кстати, ведь и вам от их приезда польза.

Десятник обернулся, с подозрением нахмурил брови:

— Что? Польза? Что ещё за польза?

— Как «что за польза? Будет вам теперь с кем на родном языке словечком переброситься.

— На каком ешё «родном языке»?

— Ну, на немецком. Этот ведь палач, я слышал, тоже немец.

В ответ на это Мартин Киппер разразился длинной тирадой, в которой через слово или два чередовались «scheifie», «dreck» и «donnerwetter»[31].

— Он не есть немец, — наконец сказал он. — Учился где-то говорить, как немец, и только.

— Кто же он, по-вашему, если не немец?

— Какая разница? Мадьяр, арнаут или московит. Такой же, как его помощник.

— Вот как? Надо же… А я бы не заметил. — Санчес снова потянулся и зевнул. — Ну и ладно. Нам-то что? Лишь бы он своё дело знал.

— Ja-ja, — задумчиво проговорил десятник. — So… Лишь бы дело знал.

Аббат Микаэль отвернулся от окна, через которое он наблюдал за въездом в монастырь заплечных дел мастера, и поднял взгляд на брата Себастьяна.

Доминиканец ждал.

— Итак, ваш подручный прибыл.

— Alea jacta est[32], — пожал плечами инквизитор, — Негоже останавливаться на полдороги. Ваши сомнения могут повредить и ей, и вам.

— Вы уверены, что мне необходимо присутствовать?

Брат Себастьян выпростал одну руку из рукава рясы и провел ладонью по толстой книге, лежащей на столе.

— Вы не хуже меня знакомы с правилами и законами, досточтимый брат Микаэль. Tres facittmt capitulum[33], а настоятель обители, в которой происходит рассмотрение дела, обязательно должен входить в тройку.

Аббат помолчал.

— Сколько лет вы состоите инквизитором, брат Себастьян?

— Восемь, аббон. Всего лишь восемь.

— Целых восемь лет… — задумчиво проговорил аббат. — Францисканцы не дозволяют своим монахам служить инквизиторами больше пяти.

— Я доминиканец.

— Да, я знаю… А что насчёт Peritt et Viri Boni[34]? Сколько человек вам потребуется?

— Надеюсь, хватит двадцати. Я сам позабочусь об этом. Но буду благодарен, если вы ещё кого-нибудь порекомендуете.

— Что ж, если так, то можете начинать. Я не возражаю. Мне поговорить с экзекутором?

Брат Себастьян склонил голову:

— Я сам с ним поговорю.

«Когда ученики готовы, появляется учитель. Не наоборот.

Талант есть талант, и ничего тут не поделать он всегда бежит впереди осознанных желаний. Если его постоянно душить и ограничивать, он зачахнет. Если предоставить ему безграничную свободу, его погубит вседозволенность и лень. Необходимо среднее, как дереву: тому нужна каменистая почва, чтобы не изнежиться, и в то же время — палый перегной, чтобы иметь необходимые для роста жирные туки.

Уже высказывал я мысль, что если кто-то обладает силой, с коей не способен совладать, и поэтому может причинить огромный вред, необходимо как-то ограничить его в процессе обучения и воспитания. Но тогда не будет никакого роста и развития! Корни дерева нередко разрывают глиняную кадку, и я боюсь, что в данном случае разрыв окажется ужасен. Неконтролируемые проявления волшебного таланта присущи начинающему магу и схожи в этом смысле с ночными извержениями у мальчиков. Думаю, мой приёмный родитель тоже столкнулся с подобной проблемой. Два десятилетия спустя с ней столкнулся и я и также не нашел другого выхода, кроме как заставить будущего мага в ходе обучения высвобождать свою силу постепенно. Если распрямлять согнутое дерево, оно сломается.

Как я успел убедиться на собственном опыте, довольно простой в изготовлении оберёг семи металлов успешно сдерживает спонтанный магический выброс, предотвращая нежелательную волшбу. Идея стара, придумана не мной и даже не моим учителем — ещё в норманнских сагах упоминается подобный «драупнир». Всякий раз теперь, чтоб подвигнуть себя на сложное магическое действие, мальчику потребна будет определённая решимость, некое душевное усилие, которое заставит начинающего мага ощущать ответственность за свой поступок. И ещё. Уже само принятие решения об их действительной необходимости провоцирует духовный рост и способствует постепенному увеличению магической нагрузки. Жизненно необходимо, чтоб подобные поступки порождались не суетными чувствами, но рассудком и разумом. Какой путь после этого выберет разум, это уже другой вопрос — жизнь в одинаковой степени учит как жестокости, так и милосердию.

Но как быть с другим моим учеником, вернее — с ученицей? Женская волшба отлична от мужской, ведь женщиной движут именно чувства, она подвержена страстям, сильные порывы души способны затмить в ней слабый голос разума. Обучить этому невозможно, ограничивать — опасно: женщины упрямы, мыслят по-другому, их реакция на возникшие препятствия непредсказуема. Женщина в равной степени способна как утроить усилия в достижении поставленной цели, так и с лёгким сердцем отказаться от этой цели вообще, сочтя ее в принципе недостижимой или посчитав себя лишенной всякого таланта.