Кукомоя - Страница 12

– Ну ты панику-то не разводи, да еще на ночь глядя! – буркнул Пал Палыч и опрокинул в себя очередную рюмку. – Напугаешь гостя!

– Так я не напугать хочу, а предостеречь, – возразила мужу Евдокия Егоровна и обратилась к Антону: – Бывает, бродят по нашему поселку странные существа, у нас их кукомоями прозвали. На людей они не нападают, но, если заметишь их, не вздумай разглядывать, иначе околдуют и в лес заманят. Те, кто их чарам поддался, ушли и не вернулись.

– Я слышал, что с моим дедом такое случилось, – сказал Антон, и в этот момент вилка, которой он пытался подцепить соленый груздь, плававший в вазочке, выскользнула из его пальцев, будто живая.

– Дед твой нагрешил больно много, вот кукомои его и прибрали, – промычал Пал Палыч, с трудом ворочая языком. Он держал опустевшую бутылку над своей рюмкой, глядя на зависшую на горлышке каплю настойки, которая почему-то не падала.

– Ох, кто же безгрешен-то?! Наговоришь тоже! – звонко всплеснула руками Евдокия Егоровна.

– Ну так грехи бывают разные, – прищурившись, усмехнулся Пал Палыч. – Я, вот, еще по молодости Петьке говорил: не женись без любви, потом греха не оберешься. Так он ведь не послушал! Пожалел Тоньку, женился, а что в итоге? Счастья лишил и себя, и ее, оба полвека промучились!

– Так уж и промучились! Ты уж зря-то не наговаривай! – Евдокия Егоровна возмущенно тряхнула головой. – Нормально они жили, не хуже других, а может, и получше некоторых! Петр всегда был примерным отцом и хорошим хозяином, а это разве не счастье для любой семьи? И на диване он не залеживался!

Пал Палыч ехидно захихикал:

– Конечно, не залеживался! Когда ему было залеживаться, если он по чужим дворам шастал!

– И когда это он шастал?! – ахнула Евдокия Егоровна.

– А ты, будто, не знаешь! – Пал Палыч расплылся в ядовитой улыбке. – У нас в поселке все кому не лень про это болтали! Неужто не слышала?

– Да мало ли кто чего болтает?! Хватает у нас сплетников! – Евдокия Егоровна вскочила, достала из шкафа свадебную фотографию, которую они с Антоном только что разглядывали, и принялась стирать с нее пыль краем передника, повязанного поверх нарядного платья из искусственного бархата. Со стороны это выглядело так, словно она чувствовала вину перед запечатленным на фото покойным Петром.

– Дыма без огня не бывает! – Пал Палыч сердито стукнул вилкой по столу. – Да Пётр и сам рассказывал. Как-то раз сидели мы с ним за кружечкой пива, давно было дело, я тогда еще рябиновую настойку готовить не умел. Э-э-э, нет, вру: не пиво мы пили, а водку, и было это на Петькиной свадьбе. Точно! Уже второй день гуляли. Подсел он ко мне и говорит: у Тони скоро ребенок будет. Я его радостно поздравляю, хотел даже обнять, а он мою руку отвел, и глаза печальные такие. Я спрашиваю: «Что неладно-то?», а он: «Так не мой это ребенок, чужой. Тонька в город ездила, в техникум поступать, но экзамены не сдала и вернулась с довеском. Топиться хотела, да я удержал!» Вот такие вот дела, дорогие мои! – Пал Палыч даже глаза раскрыл пошире, чтобы как следует насладиться произведенным эффектом.

Евдокия Егоровна молчала, но подбородок и щеки у нее предательски дрожали. Антон, совершенно ошарашенный, энергично мял бумажную салфетку.

– Благородный поступок, с одной стороны! – Палыч задумчиво поскрёб лысину. – Но, если разобраться, ничего хорошего в том нет! Петька, конечно, старался, да не вышло у него, любовь нежданно нагрянула, на сторону потянуло. Не сладил он с собой, поддался искушению. И что? Почитай, столько судеб искалечил! Свою, Тонькину, Анькину, дитя ее не рожденного, дочки ее и мужа, и бабы Шуры еще. Одно горе!

– Что ж ты несешь, старый пень?! – Евдокия Егоровна побагровела. – Ты чего покойников к ночи поминаешь, да еще и недобрым словом?! Всех перебрал, ты погляди! Анька-то здесь при чем? Какое еще дитя не рожденное? Выдумываешь, что ли, прямо на ходу?!

– Нет, Дуся, не выдумываю! Петька с Анькой любовь закрутил, с той, что была подружкой его неродной дочки, Танечки. Почитай, двадцать лет разница в возрасте была у Петьки с Анькой! Не зря говорят: седина в бороду – бес в ребро! Ну а потом Анька в лес ушла, беременная, да и сгинула. В том не кукомои были виноваты, а Петька. Анька-то замужней была, а как забеременела, испугалась: вдруг дитя не от мужа родится, а он прознает?! Вот и выбрала смерть, чтобы не жить в позоре! Ушла и бросила мужа с дочкой, Ленка тогда еще пешком под стол ходила. А муж воспитывать Ленку не захотел, смотался в город, и поминай как звали. Хорошо хоть, бабе Шуре хватило здоровья девчонку на ноги поднять.

– Ох, ну и сказочник ты, Павлуша! Ну и сказочник! – Евдокия Егоровна внезапно захохотала, но выглядело это фальшиво. Вероятно, она отчаянно пыталась перевести все в шутку. «Наверное, ради меня старается», – подумал Антон, чувствуя себя так же мерзко, как если бы его облили помоями.

– Не хочешь – не верь! – обиженно буркнул Пал Палыч. – Но кукомои кукомоями, а чаще люди сами в своих бедах виноваты! Мы, вот, с тобой почему живы-здоровы? Потому что, хоть тоже грешные, но таких грехов, как Петька, на свою душу не брали.

– Не слушай ты его, Антоша! – Евдокия Егоровна махнула на мужа рукой. – Он, как настойки своей нахлебается, так непременно какую-нибудь сенсацию сообщит! Скучно ему, вот и начинает в чужих шкафах скелеты искать! Завтра проспится и забудет свою болтовню, вот увидишь! А если так, значит, все это вранье!

Евдокия Егоровна виновато улыбалась, словно с самого начала обо всем знала и никакой «сенсации» не услышала. Пал Палыч откинулся на спинку дивана, скрестил руки на животе и закрыл глаза. Антон поднялся из-за стола, поблагодарил хозяев за ужин и начал прощаться. Евдокия Егоровна попыталась его удержать, предложив остаться на ночлег, но он решительно отказался и заверил ее, что в его автомобиле можно вполне комфортно выспаться. Конечно, он сильно преувеличивал, но провести в этом доме не то что ночь – даже еще пять минут – было выше его сил. Ему не хватало воздуха, хотелось поскорее покинуть эти стены, где на него обрушилось столько неприглядных тайн, которые, казалось, давили на мозг, требуя немедленного осмысления. В голове роились вопросы и предположения: «Что же это получается? Выходит, дед Петр мне не родной? Интересно, врал Пал Палыч или говорил правду? Может быть, поэтому у нас с дедом всегда были натянутые отношения? Ведь с бабой Тоней мы отлично ладили! Интересно, а мама знает, что ее воспитывал отчим? И ведь не спросишь у нее! Ей еще только таких новостей не хватало! Она и так расстроилась из-за нас с Яной, долго еще будет переживать!»

Когда Антон забрался в свой джип, часы на приборной панели показывали полночь. В приоткрытое окно вливался прохладный воздух, напоенный ароматами разнотравья. Небо за лобовым стеклом подбадривающе подмигивало звездами. Антон смотрел на него, не в силах сомкнуть глаза: растревоженная душа не давала ему уснуть, а сердце едва помещалось в груди. Мысли текли непрерывным потоком: «Не успел переварить утреннее потрясение из-за Яны, теперь, вот, еще и семейные тайны всплыли. Никакой трагедии, конечно, не произошло, но до чего же неприятно! И ведь никак не узнать, правда ли это! Хотя… кое-что все-таки можно выяснить, например, сравнить дату свадьбы деда Петра и бабы Тони с датой маминого рождения. Если Пал Палыч не врет, то разница в датах должна составлять значительно меньше девяти месяцев». Подумав, что утром поищет в доме семейный альбом, где эти даты, скорее всего, будут значиться, Антон повернулся на бок и наконец смог закрыть глаза.

Уже засыпая, он вспомнил, что так и не отправил Яне голосовое сообщение. Может быть, это и к лучшему, иначе она бы сейчас наверняка атаковала его звонками. Пообещав себе, что займется этим прямо с утра, Антон с наслаждением провалился в сон.

…Ему снилось вырезанная на дереве картина, найденная в сарае. Изображенное на ней женоподобное существо, именуемое у местных жителей кукомоей, постепенно оживало. Затрепетали складки одежды, шевельнулись длинные скрюченные пальцы, на размытом черном лице обозначились прорези глаз, в глубине которых появился живой блеск. Кукомоя взмахнула рукой, подзывая Антона к себе, и он почувствовал, как его затягивает внутрь картины. Миг – и вот он уже стоит среди тонких березовых стволов, прохладная листва щекочет его щеки, а между ним и кукомоей всего пара коротких шагов. Вблизи она выглядит еще более жутко: кожа на лице грубая, бугристая, кое-где пробивается щетина. На месте рта – узкая щель с рваными краями, вместо носа – крошечные круглые отверстия. Глубоко запавшие глаза с любопытством разглядывают его. Рот-прорезь начинает раскрываться, издавая протяжный утробный звук, похожий на вой выпи. Антон отскакивает и врезается плечом в березу. Тонкое деревце качается с жалобным скрипом, а кукомоя воет все громче и придвигается к нему вплотную. Ее холодный складчатый лоб касается его подбородка: кукомоя ниже ростом, но вдруг она поднимается на носки, и из ее рта-прорези выскальзывает острый розовый язык. Кончик языка касается его губ. Содрогнувшись от омерзения, Антон пытается отскочить в сторону, но не может: кукомоя крепко прижимает его своим телом к березе, и та отчаянно скрипит от ее натиска.