Кукомоя - Страница 11

– И то верно. Ну, айда, котлетками угощу! Да не скромничай! Еще успеешь консервов наесться.

*****

Хозяин дома, муж Евдокии Егоровны, встретил Антона улыбкой акулы и прохладным взглядом. Это был ничем не примечательный человечек с мелким лицом и рыхлым телом, не изнуренным физическими нагрузками. Полулежа на диване напротив телевизора, стоявшего в дальнем углу гостиной, он не озаботился тем, чтобы подойти и протянуть руку вошедшему гостю, лишь чуть приподнялся на локте и коротко кивнул, а затем уставился на экран, где мелькали кадры какого-то фильма. Антон уже пожалел о том, что польстился на «котлетки».

Евдокия Егоровна усадила Антона за стол, который занимал почти половину комнаты, представила ему своего супруга, назвав Пал Палычем, и умчалась на кухню. На столе, накрытом бежевой льняной скатертью, красовались пустые тарелки из тонкого белоснежного фарфора, сверкали многочисленными гранями хрустальные бокалы, сияли золоченые вилки – вероятно, все это богатство было выставлено напоказ специально для того, чтобы произвести впечатление на гостя. Наверное, гости здесь бывали нечасто, если хозяйка так расстаралась для малознакомого парня, пусть даже и оказавшего ей небольшую услугу. Антону стало неловко.

– Дуся говорит, ты Петра Горынского внук будешь? – пробубнил Пал Палыч, не отрываясь от экрана, и, не дожидаясь ответа, задал новый вопрос: – Надолго ли к нам?

– Как пойдет, – ответил Антон.

Пал Палыч многозначительно хмыкнул, словно подозревал его в чем-то.

– Набедокурил, поди? Отсидеться тут решил?

– Ага, вроде того! – Антон решил не разочаровывать Пал Палыча, ведь тот, независимо от полученного ответа, все равно останется при своем мнении – это было написано у него на лице.

Повисла тишина, нарушаемая звоном посуды, доносившимся из кухни, и бормотанием телевизора в углу. Судя по тому, каким посоловевшим стал взгляд Пал Палыча, продолжения разговора не предвиделось. Откровенно скучая, Антон принялся разглядывать убранство комнаты, которая (надо было отдать хозяйке должное), хоть и не потрясала великолепием, как посуда на столе, но содержалась в идеальном порядке. На лакированных полках застекленных шкафов, уставленных фигурками, вазочками и фотографиями в затейливых рамках, не было и намека на пыльный налет. На фотографиях демонстрировалась вся жизнь хозяев дома, начиная со свадьбы и заканчивая годами, ознаменованными появлением сына и внука, которые были копиями Пал Палыча.

– Вот как жизнь летит! – воскликнула Евдокия Егоровна, вплывая в комнату с дымящимся блюдом в руках. Вероятно, она заметила, что Антон с любопытством разглядывает выставленный в шкафах семейный фотоархив. – Ведь, кажется, только вчера мы с Пашей поженились, а уже внук жениться надумал! Страшно становится, как представлю, что на этих полочках аж полвека собрано!

Водрузив блюдо в центр стола, Евдокия Егоровна глянула в настенное зеркало у двери, кокетливо поправила седые букли, а затем подошла к шкафу с фотографиями.

– Глянь-ка, здесь и твои бабушка с дедушкой есть, молодые совсем, – сообщила она, указывая на один из снимков.

Антон приподнялся на стуле и скользнул взглядом поверх ее плеча. На пожелтевшем прямоугольнике застыли четыре фигуры: двое парней в строгих костюмах и две девушки, одна в классическом свадебном наряде, другая в простом сарафане и косынке. Лицо последней показалось Антону смутно знакомым. Вглядевшись, он с трудом разглядел в милых девичьих чертах сходство с бабой Тоней, да и то уловил его лишь благодаря подсказке Евдокии Егоровны. Деда Петра он вычислил методом исключения, поскольку один из мужчин на снимке поддерживал под руку невесту, лицо которой прикрывала пышная фата. Молодой Пал Палыч показался Антону ненамного симпатичнее нынешнего: такой же осоловелый взгляд и скучающий вид. Зато облик деда Петра разительно отличался от того, какой запомнился Антону: в этом высоком крепком парне с темной густой шевелюрой не угадывалось ничего общего с облысевшим дряхлым стариком, в которого он превратился с годами.

За спинами молодоженов темнело бесформенное пятно, оказавшееся при более детальном рассмотрении фигурой священника, заслонившего свое лицо широким рукавом рясы: возможно, в момент съемки он осенял себя крестным знамением или же намеренно прикрылся, не желая попасть в кадр. На черном фоне рясы ярко белела его крупная лопатообразная ладонь.

Заметив, что Антон разглядывает священника, Евдокия Егоровна пояснила:

– В те времена не одобрялось венчание, но сельсовета у нас в поселке не было, а церковь была, да еще красивая такая, только-только отстроенная, вот мы и повенчались тихонечко. Потом уж в загсе зарегистрировались. Годом раньше в этой церкви обвенчались и твои дед с бабкой, тоже фото в их семейном архиве должно быть. Ох, батюшка и ворчал на нас за то, что мы фотографа на венчание пригласили! Еле мы его уговорили: как же нам без фотографа, коли такое событие?! Скрепя сердце он позволил сделать пару снимков, но сам наотрез отказался фотографироваться. Тут его можно понять, ведь у него все лицо обожжено. Сказал: не хочу портить вам картину.

– Обожжено? – машинально переспросил Антон.

– Вообще живого места нет, один сплошной ожог! – подтвердила Евдокия Егоровна. – Это он в пожаре так пострадал. Иконы спасал, а себя не уберег, ладно хоть жив остался! Пожар в церкви случился незадолго до нашей свадьбы. Вот ведь какая судьба несправедливая! Столько сил в эту церковь было вложено, многие годы потрачены, а чуть все не сгорело в одночасье!

– Ладно, хорош балагурить, ужин стынет! – подал голос Пал Палыч. – Садитесь уже, за столом побеседуем!

– И то верно! – спохватилась Евдокия Егоровна и метнулась к столу. – Присаживайся, Антоша!

Когда Антон опустился на свой стул, на его тарелке уже дымилась желтоватая горка картофельного пюре, увенчанная пышной румяной котлетой, с которой стекали густые маслянистые ручейки ароматной подливки. Он уже хотел было наброситься на еду, как вдруг рядом что-то булькнуло и голос Пал Палыча заставил его застыть с вилкой в поднятой руке.

– Давай-ка выпьем за знакомство! – Хозяин наполнил рюмки пахучей жидкостью из темной бутылки.

– Я не пью спиртного! – возразил Антон.

– Это не спиртное, а лекарство: настойка собственного приготовления, рябиновая с травами, старинный рецепт. Я, можно сказать, только благодаря ей без врачей обхожусь до сих пор! – Пал Палыч поднял свою рюмку и потянулся к рюмке Антона. Не дожидаясь, когда гость поднимет ее в ответ, он проглотил свою порцию настойки и недолго думая наполнил рюмку заново, но пить не стал – отставил чуть в сторону и занялся котлетой.

Воспользовавшись тем, что хозяин отвлекся, Антон покосился на Евдокию Егоровну. Та тоже отодвинула свою рюмку, но в отличие от мужа не прикоснулась к напитку. Заметив, что Антон растерянно смотрит на нее, она махнула ему украдкой, мол, не хочешь – не пей. Он кивнул и вонзил вилку в котлету, едва сдерживаясь, чтобы не проглотить ее целиком: аппетит разыгрался просто зверский.

Опустошив тарелку, Антон заметил, что на столе появились разносолы в хрустальных вазочках, а бутылка с рябиновой настойкой опустела почти наполовину. Глаза Пал Палыча стали подолгу скрываться под набрякшими веками, а рот распахивался все чаще – то для того, чтобы выпить или закусить, то затем, чтобы исторгнуть очередную фразу, и фразы эти становились все более длинными и все менее внятными. Он пустился в пространные рассуждения о том, что раньше было лучше, чем сейчас, но заметил при этом, что сейчас еще ничего, а вот в перестройку поселок Белоцерковский едва не исчез с лица земли, и такой разрухи даже в войну не было, люди выжили лишь чудом да с Божьей помощью, которую отец Федот для них у Бога вымолил.

– Да-да, все мы живы благодаря отцу Федоту. Святой человек, дай Бог ему здоровья и долгих лет, – поддержала мужа Евдокия Егоровна и добавила, чуть понизив голос: – А то ведь у нас тут еще и нечисть водится! – Она бросила опасливый взгляд в темное окно, со вздохом выбралась из-за стола и отправилась задергивать шторы.