Куколка - Страница 19

– Садитесь.

– Благодарю, сэр.

Вновь обретя апломб, актер вышагивает к столу, но громко хлопнувшая дверь заставляет его обернуться, прежде чем он успевает сесть. Долговязый клерк, чье черное платье делает его похожим на цаплю, переодевшуюся вороной, с фолиантом в кожаном переплете под мышкой безмолвно приваливается к косяку. Неподвижный взгляд его еще более насмешлив. Лейси смотрит на коротышку, но тот лишь повторяет:

– Садитесь.

Откинув фрачные фалды, актер усаживается. Вновь повисает неуютное молчание; стряпчий не сводит глаз с Лейси, который, поерзав, из жилетного кармана достает серебряную табакерку:

– Не угодно ль, сэр? Отменный табачок.

Аскью качает головой.

– Ну а я с вашего позволенья…

Из ложбинки меж большим и указательным пальцами левой руки поочередно нюхнув щепотки табаку, Лейси защелкивает табакерку и кружевным платком подтирает нос.

– Моего совета жаждет клиент, коего потянуло к драматическому искусству?

– Да.

– Что ж, выбор его удачен, хотя сие скромно сказано. С моим опытом мало кто потягается, что признают даже злоязыкие завистники. – Лейси ждет учтивой реплики партнера, но тот молчит. – Позвольте узнать, кто муза вашего протеже: озорная Талия иль скорбная Мельпомена?

– Терпсихора.

– Виноват?

– Муза танца, верно?

– Боюсь, произошла ошибка, сэр. Я не обучаю танцам. За уроками пантомимы обратитесь к моему приятелю мистеру Ричу.

– Никакой ошибки.

Лейси приосанивается:

– Я актер, сэр. Об моем таланте наслышаны все столичные знатоки театра.

Не расплетая рук, стряпчий одаривает его язвительной усмешкой:

– А вскоре услышат и знатоки Тайберна. Мой клиент написал для вас пьеску, дружище, под названием «Ступени и веревка, или Дрыги-дрыг-опаньки». На эшафоте вы спляшете джигу в петле Джека Кетча.

Лейси ошарашен, но через секунду вскидывает голову, опираясь на оставленную трость.

– Изволили неудачно пошутить, сэр?

Сморчок встает и, опершись о стол, нависает над жертвой:

– Никаких шуток… мистер Браун. Ей-богу, никаких, шельма ты окаянная!

Взгляд его испепеляет опешившего актера.

– Меня зовут… – мямлит Лейси.

– Четыре месяца назад в графстве Девон вы представлялись Брауном. Станете отрицать?

Актер отводит глаза.

– Сие уж слишком, сэр. Я ухожу.

Он встает и направляется к двери. Из взгляда клерка исчезла всякая веселость; верзила не двигается с места и лишь выставляет перед собой фолиант, на кожаной обложке которого оттиснут крест.

– Вы разоблачены, милсдарь! – верещит стряпчий; Лейси надувает грудь. – Не утруждайтесь, ваши штучки меня не проймут! Еще недавно комедиантов прилюдно пороли! Слезайте-ка с котурнов! Здесь дом закона, а не балаган, в коем толпа олухов трепещет перед фанфароном в аляповатой короне. Ясно ль я излагаю?

Актер вновь отводит глаза и тоскливо смотрит на зеленую листву за окном. Пауза. Наконец взгляд его возвращается к стряпчему:

– На каком основанье изволите так говорить со мной?

Не спуская глаз с актера, Аскью вытягивает сухонькую руку и отсчитывает основания, выкидывая пальцы:

– Первое. Я навел справки: в означенное время вас не было в Лондоне. Второе. Я прошел по вашим запутанным следам. Третье. Имеются взятые под присягой точные показанья об вашей наружности – вплоть до нароста, что украшает вашу правую ноздрю. Мой помощник, что стоит за вашей спиной, переговорил с тем, кто в означенное время по какой-то надобности заглянул к вам на квартиру, но был извещен об вашей отлучке по личному делу в западные графства. И кто ж его известил? Разумеется, не кто иной, как ваша супружница. Бабонька не уступит вам в лживости, а?

– Не отрицаю, мне случилось отъехать в Эксетер.

– Лжете.

– Можете проверить. Справьтесь в гостинице, что возле собора.

– Что за личное дело?

– Наклевывался ангажемент… да не вышло…

– Хватит болтать, Лейси, я еще не закончил. Слугу вашего изображал некто Фартинг – не стоящий сего прозванья валлиец. В компании вашей была и девица – некая Луиза, выдававшая себя за служанку. Прячете глаза, сэр? Что ж, самое время, ибо дальше – хуже. Вашему поддельному племяннику мистеру Бартоломью прислуживал глухонемой. Так вот он не исчез, сэр, но обнаружен мертвым. Сильно подозренье, что дело не обошлось только оным гнусным злодеяньем, кое совершил доселе неведомый, а теперь известный убийца, стоящий передо мной.

Впервые взгляд актера полон безыскусной растерянности:

– Как… мертвым?

Стряпчий медленно опускается в кресло. Какое-то время молчит, разглядывая собеседника, потом сводит кончики пальцев и уже менее властно произносит:

– А вам-то что, сэр? Ведь об ту пору вы искали ангажемента в Эксетере?

Актер безмолвствует.

– А весь март и апрель, окромя Страстной недели, в театре Хеймаркет исполняли заглавную роль в новой дерзкой сатире под названьем «Пасквин», кою накропал отъявленный мерзавец, некто Филдинг?

– Сие всем известно. На спектакле перебывал весь Лондон.

– У вас большая роль Фастиана, не так ли?

– Да.

– Говорят, постановка имела бешеный успех, какой в нынешние святотатственные времена сопутствует всякому бесстыдному глумленью над законом. Сколько раз прошел спектакль до Пасхальной недели, начавшейся семнадцатого апреля?

– Не помню. Раз тридцать.

– Тридцать пять, сэр. Дольше продержалась лишь его ровня в наглости «Опера нищего», верно?

– Возможно.

– Как, вы не знаете? Иль не участвовали в пьеске, что игралась семь-восемь лет назад?

– Я взялся за маленькую роль, чтоб доставить удовольствие мистеру Гею, с кем имел честь приятельствовать.

– Да уж, честь! Не почетно ль исполнить роль, где один из достойнейших сынов нации и, кроме того, ее главный министр выведен разбойником? Не вы ль в образе Робина Мошны представили чрезвычайно злобную и неприличную карикатуру на сэра Роберта Уолпола? И женушка ваша хороша – не сомневаюсь, ей не составило труда в той же пьеске воплотить бесстыжую Долли Давалку!

– С негодованием отвергаю вашу последнюю реплику, сэр! Моя жена…

– К бесу ее! Про вас все известно, сэр. Например, то, что по возобновленью спектаклей двадцать шестого апреля вы загадочно исчезли, а ваша расчудесная роль досталась некоему Топэму. Что, не так? Мне доподлинно известен и ваш надуманный повод для расторженья контракта. Кто поверит, что ради мифического ангажемента в Эксетере вы расстались с гвоздем сезона, в коем имели недурственную долю? Вас с потрохами купили, Лейси, и я даже знаю кто.

Актер сник, голова его опущена, от былой авантажности не осталось и следа.

– Клянусь, я не совершал никакого преступленья и ничего не знаю об том… что вы сказали.

– Но вы ж не станете отрицать, что некий мистер Бартоломью нанял вас для сопровожденья его в поездке по западным графствам, состоявшейся в последнюю неделю апреля?

– Я хочу знать, какой у меня выбор.

Помолчав, стряпчий отвечает:

– Что ж, я вас просвещу. Станете упорствовать – прямиком отправитесь в Ньюгейтскую тюрьму, где вас закуют в железо и для дальнейшего следствия препроводят в Девон. Признаете справедливость моих слов, дадите показанья под присягой – тогда поглядим. Решит тот, чью волю я исполняю. Достаточно ему кивнуть, и вы обратитесь в прах. – Аскью вскидывает палец. – Попомните, я должен знать все до последней крохи. Иначе вас сотрут в порошок. Вы проклянете день, когда родились.

Глядя в пол, актер тяжело опускается на стул и качает головой.

– Итак, сэр?

– Меня ошельмовали, чудовищно ошельмовали. Я полагал, что участвую в безобидной, достойной сочувствия затее. – Лейси поднимает голову. – Перед вами честный человек, кто ежели в чем и виновен, то лишь в глупой доверчивости, но никак не в злом умысле иль проступке. Умоляю мне верить.

– Избавьте от ваших молений, сэр. Я верю только фактам.

– Вы несправедливы к достойной миссис Лейси. Она совершенно ни при чем.