Куклы Сатила. Разработка сержанта М - Страница 21
Зимой он никогда не позволил бы себе такую затею, зимой волки голодны по-настоящему и пойдут на все, чтобы добыча не ушла. Летом — другое дело: преследователи сыты и затеяли гон скорее всего, как и он, чтобы размяться, ощутить стремительные лапы и сильные мышцы, чтобы, пробежав с десяток полей, рощиц, перелесков и оврагов, внезапно замереть, высунув язык, лихорадочно дыша, сверкая янтарными глазами, поедающими подругу: видала, каков я в беге? Лучшего в стае нет.
Волки отстали, сначала еще можно было различить треск ломающихся веток низкого кустарника позади, потом звуки исчезли. Стемнело. Деревья окутала мгла, поползли тени, похолодало…
Он бежал легко, высоко вскидывая ноги, прижимая копье к боку, обвязанному потертой, выбеленной ветрами и дождями шкурой.
Он бежал, когда зажглись звезды. Он бежал, когда бледная луна лениво выползла из-за вершин пологих холмов, столпившихся в излучине широкой реки.
Он бежал…
Приближалось время сна. Оба сидели неподвижно. Появление патруля разбередило: значит, есть другие люди, можно надеяться, они не одни, где-то продолжается жизнь… По правде сказать, три года полета измотали. Всюду одно и тоже: непонимание, настороженность тех, кому хочешь помочь, вначале недоумение, потом враждебность и, наконец, вражда…
Тяжело. Творить добро и видеть, как его плоды убивают, умерщвляют, заставляют наивных туземцев становиться злее, трусливее, опаснее для других и самих себя. Теперь экипаж осторожнее дарил знания, понимая: примитивный мозг устроен так, что сразу прикидывает, как использовать полученные сведения во вред ближнему. Так случалось на планетах с неразвитыми обществами, там же, где люди научились ладить друг с другом, знаний с корабля «Маура-1492» никто не жаждал, — там, где люди понимают друг друга, знаний сколько хочешь.
Получалось, что операция «Расширение» нужна только больным детям вселенной: неразвитым, забитым, брошенным, обреченным на тысячелетия блуждания в темноте.
Дарить знания приходилось с осторожностью.
Вечер тянулся томительно долго. Во время ужина муж обронил: «Нам нужно поговорить».
Жена посмотрела безразлично, подумала: «Неужели непонятно? Если отношения умерли, их не воскресить. Так устроена жизнь».
Он настаивал, впрочем довольно примирительным тоном. Приводил доводы, подбирал аргументы, вспоминал, что ему рассказывали о таких же парах, которым удалось преодолеть кризис, шутил, неплохо преподносил старинные притчи… Напрасно.
Отношения умерли.
Она поднялась. Сцепила пальцы. Все сейчас бы отдала, чтобы очутиться за миллионы километров от их кораблика «Маура-1492», очутиться на планете с бескрайними полями, с чистым воздухом, паутиной, звенящей в головках полевых цветов, нагретых яростным солнцем. Трава! Зарыться в густые зеленые стебли и все забыть. И начать сначала: прекрасно начинать, не зная, куда ведет путь, на который ты вступил.
Она видела, как шевелятся губы мужчины, и… не слышала ни слова. Она могла отключать слух, могла погрузиться в себя, отгородиться от мира так надежно, что ни звук, ни блик света не проникали в ее сознание.
Отношения умерли.
Губы мужчины шевелились. Как она любила их когда-то, казалось совсем неважным, какие слова с них срывались. Она толкнула дверь в спальную каюту, он последовал за ней, она разделась донага, не замечая его, будто перед ней пустое место.
Разрыв! Оба поняли! Он с удивлением видел чужую замкнутую женщину с сухими глазами. Она? Чужого назойливого мужчину. В ее глазах затаилась издевка: так бывает, когда женщина уже ничего не скрывает, играет в открытую.
Она скользнула под одеяло и выключила свет.
Он еще минуту постоял в темноте, прислушиваясь к себе; скрипнула кровать, мужчина вздрогнул и вышел. Ничего не хотелось. Охватило безразличие. Все рухнуло: любимое существо воздвигло меж ними стену, которую не преодолеть.
На машинном пульте лежали программы, он лениво перебирал тонкие листы. Еще утром хотел послать пару открытий на планету, вблизи которой проносился корабль. Подобрал довольно приличные озарения, не революционные, но вполне достойные высших научных премий, открывающие новые возможности в разумном устройстве жизни. Смешные, наивные творцы уверены, что их посещают озарения. Как бы не так. Вселенную пронизывают тысячи кораблей класса «Маура» и разбрасывают вокруг себя пригоршни знаний.
Конечно, предпочтительно открытия адресуются тем, кто ищет в соответствующей области, но иногда перепадает и случайным людям, и тогда говорят о гениальном прозрении по воле случая, о провидении, о талантливых одиночках. Часто можно слышать: разгадка пришла во сне. Пришла, слов нет… но откуда? Чудаки!
На прошлой неделе он послал роман о любви одному писателю, который до того писал о войне. Он представил себе, как удивилась жена писателя, его близкие, когда их баталист неожиданно взялся за перо, чтобы описать историю любви. Писатель полагал: наконец посетило вдохновение! И не подозревал, что вблизи планеты пролетел вездесущий «Маура», никем не замеченный — черная птица в черном небе.
Жена спросила: «о чем роман, который ты собираешься послать?» Муж ответил: «Обычный роман про жестокость». Почему он побоялся сказать правду? Будто в романе о любви есть постыдное. Он тут же сообразил: его ложь разгадана, и прошептал: «Роман о любви». — «О любви?» Ее зрачки сузились. Он густо покраснел. В глубине души он считал ее не такой тонкой, как хотелось бы, не понимающей скрытых движений его души, и с самого начала их жизнь устроилась так, что проявлять понимание стало ее обязанностью. А он? Он оставил за собой привилегию таинственно улыбаться, иронично кривить губы, подтрунивать, показывая, что, при всей любви, интеллектуальная пропасть, разделяющая обоих, слишком глубока. Он обидел ее. Чем? Плохо скрытым превосходством. Обида зрела годами, и наступил разрыв. Он думал, что многознание спасет от непонимания. Ошибся. Жестоко просчитался. Как же не пришла в голову такая простая мысль: он, один из блестяще образованных людей планеты EVA, знающий невероятно много, часто чувствует растерянность, таинственный голос подсказывает: его знания — ничтожная песчинка, он подобен путнику, восходящему на вершину горы знаний, вокруг которой плещется океан непознанного, и чем выше поднимаешься, тем очевиднее, что океан безбрежен.
Всю ночь мужчина проспал в кабине управления — сидя, уронив голову на руки.
Корабль методично прогрызал пространство, не зная устали, каждый час, каждую минуту и секунду приближаясь к тем, кто, быть может, вовсе не жаждал узнать неизвестное.
Охотник лежал на спине, широко раскинув руки, утопая в густой высокой траве. Смотрел в небо, и небо взирало на человека. У охотника всего два глаза. У неба? Тысячи, сотни тысяч, не пересчитать… И все же он знал: небо смотрит дружелюбно и не нужно говорить ни о чем, когда обмениваешься дружелюбным взглядом неважно с кем — зверем, другом или небом.
Он думал об отце, которого умертвили; о женщинах, которые дерутся за кусок мяса; о ребенке, который вырывает кость из пасти пса; о вожде, который сеет зло и трусость вокруг себя, и понимал: в жизни что-то устроено не так. Ни за что не смог бы ответить почему, но знал точно: дети не должны глодать кости, женщины не должны драться из-за мяса и никто не позволил одному человеку распоряжаться судьбами других по своему усмотрению. Нельзя допускать унижения слабых сильными, о насилии одних над другими думать так же страшно, как если бы красный бог Мео никогда больше не появился поутру над лесом, над полями и холмами, которые так любил охотник.
Проще всего убить вождя. Придет другой, за ним третий, но… женщины так и будут драться за кусок, дети — бороться с псами в пыли меж камней, как звереныши, хуже чем звереныши, потому что борьба наделенного разумом человека из необходимой для утоления голода становится излюбленным способом существования.
Борьба ради борьбы!
Никогда не мог понять, почему пленных врагов мучают? Почему таким испепеляющим огнем сверкают глаза соплеменников, когда они видят чужие страдания? Разве этого требовал теплый бог Мео? Почему не дерутся деревья? Почему одна звезда не старается сбросить соседнюю с неба? Почему стебли травы не мешают друг другу купаться в ласковых лучах Мео?