Кукла в чужих руках - Страница 2

Оказалось, наша новая квартира находится под самой крышей, и я очень этому обрадовалась, потому что приятно жить так близко к розовым облакам.

На желтом фасаде красовалась кривая, наспех намалеванная надпись. Я еще не умела читать, но она выглядела такой гадкой, что я поспешила за мамой в парадную. Там пахло сыростью и веяло холодом. И гулкое эхо разносилось, пока мы медленно поднимались по лестнице.

Квартира носила неприятный номер тринадцать. Она оказалась единственной на площадке, хотя на всех остальных этажах их было по две.

Со временем почти в каждой квартире осталось по одной семье. И только наша будто проклятая: никто ее не покупал, несмотря на прекрасный вид из окон. Так мы и стали жить вчетвером: я, моя мама и Кирюха с тетей Наташей. Все под одной крышей.

Новое жилье впечатлило меня высокими потолками, скрипучим деревянным полом и необычным сооружением внутри комнаты: гигантским металлическим цилиндром, украшенным коваными узорами и с дверцей внизу. Он стоял как непрошеный посетитель, смущенно подпирая стену. При дележе жизненного пространства эта печь досталась мне, и у меня появился собственный угол, отгороженный шкафом.

— Ой, какая девочка! — всплеснула руками соседка, когда мы пришли знакомиться. — Вот бы мне такую! Настоящая куколка!

Это она попала в точку. У меня большие голубые глаза, пшеничные волосы и невинный вид. Несмотря ни на что и даже через десять лет — в мои шестнадцать.

Хозяйка просторной светлой комнаты усадила нас на диван. По телевизору шел мультфильм про планету сокровищ. Вдруг я затылком почувствовала пристальный взгляд. Оглянулась, но в комнате, кроме мамы и соседки, никого не было. Пошарив глазами, я увидела мальчишку. Он лежал на шкафу, опершись на локти. Сначала я подумала, что это призрак, потому что в этом старом доме с высокими потолками, гулким эхом и запахом пыли ему самое место. У парнишки было бледное лицо, спутанная темная челка и карие глаза. Он ухмыльнулся и бросил в меня скрученный в тугой комочек фантик. Тогда я поняла, что он вовсе не призрак и скучать мне в этой квартире не придется.

И я не ошиблась — Кирюха всегда за любой кипиш и, не раздумывая, согласился пойти вместе со мной в ночь на первое сентября разрисовать граффити фасад нашей школы.

К самой школе я не испытывала отрицательных эмоций, а вот к тем, кто должен в нее прийти, — очень даже. Поэтому, когда Кирюха поинтересовался, что же я изображу в качестве приветствия, ответила:

— Фак.

— В смысле? — не понял он.

— В прямом!

Он рассмеялся и одобрительно похлопал меня по плечу.

Кирюха упал с моста в реку Карповку в ночь на первое сентября. Отплевываясь, короткими гребками он доплыл до ступеней набережной и выбрался из воды. До нашего дома совсем недалеко, однако ночи стояли холодные, и, пока мы шли, он совсем продрог. А наутро у него поднялась температура.

Для него это был выпускной класс, для меня десятый.

Пришлось тащиться на торжественную линейку в одиночестве. Но когда я вернулась из школы, Кирюхи в квартире не оказалось! Никого не было вообще! На всякий пожарный я дернула соседскую дверь. Как всегда — не заперто. Это моя мать требует, уходя, закрывать дверь на замок, у тети Наташи так не заведено. Она нам безраздельно доверяет, ну, или просто по безалаберности и алкогольной безбашенности ничего не боится.

— Ки-ир! Ау! — Я просунула голову в щель, но ответа не последовало.

В эркере за занавеской виднелась его постель. Одеяло живописно свешивалось на пол. Кровать пуста. Я пожала плечами: куда Кирюху унесло с температурой? Но редкое счастье побыть одной в квартире!

Я врубила телевизор на полную громкость. На музыкальном канале парнишка речитативил о мокрых кроссовках и любви. Я переоделась в свободную футболку и короткие джинсовые шорты, которые еще прошлым летом купила. Как здорово, что они мне до сих пор по размеру! Юлька вот постоянно жалуется на свою задницу, а моей хоть бы что! Хоть пирожные ешь, хоть коробку конфет зараз. Но я не люблю сладкое. Изображая твёрк, я повертела пятой точкой перед зеркалом. А потом, пританцовывая, отправилась на кухню.

Плюхнулась на диван и, черпая ложкой йогурт, пролистала ленту ВКонтакте. На фотографиях для человека непосвященного все выглядело стандартно: ученики старших классов стоят на линейке. Все одеты в одинаковую школьную форму, кто-то держит цветы, кто-то улыбается. Но наметанный глаз сразу замечает, что классы неоднородны.

Вот компания девушек, словно сошедших с глянцевых рекламных проспектов. Блестящие волосы, неброские украшения и маникюр. Под форменными жакетами — шелковые блузки, букеты дороже, чем мои кроссовки. Рядом с ними парни: модельные стрижки и закатанные рукава. Вот им-то — этим людям — и посвящалось мое граффити-послание.

Между элитной группой и остальными всегда сохраняется расстояние. Оно — что-то вроде разделительной полосы, за которую трудно проникнуть. Многие пытались, но мало у кого получилось.

На нескольких кадрах мелькнуло незнакомое лицо. Новенький. Стоит особняком, и сразу не поймешь, к кому он примкнет в дальнейшем. Русые волосы и прямой, но несколько растерянный взгляд. Еще не разобрался, куда попал. Новый коллектив легко может оказаться террариумом, дурдомом, тоталитарным государством или просто сборищем совершенно равнодушных друг к другу людей. Я мысленно пожелала ему удачи и выключила телефон.

За уроки браться не хотелось. А в художку мне только на следующей неделе.

Мне не терпелось увидеть Кирюху. Прикинув, где бы он мог находиться с температурой под сорок и больным горлом, я выключила телик и открыла окошко. Рамы у нас старые, но мать считает, что они в «очень приличном состоянии». С усилием дергая одну из них, я случайно ударила себя по запястью. На пол посыпались сухие клочки белой краски. Чертыхнувшись, я высунулась наружу. В свой короткий свист я вложила злость и призыв. И в ответ услышала почти такой же, а следом надсадный кашель. Кирюха, как я и думала, на крыше. Ну где же еще? Он с этой крыши все лето не слезал. И из обычного бледного привидения превратился в смуглого пуэрториканца.

Позабыв все мамины указания насчет ключа, я выскочила на лестничную площадку, поднялась на несколько ступеней и влезла по железным перекладинам под самый потолок. Дверь там обита дерматином, из которого торчит грязно-серый, как ноябрьские тучи, утеплитель, и она всегда заперта. Но если очень захотеть, то можно открыть любой замок. И мы с Кирюхой знали, как открывается этот.

Миновав чердак с его пыльным полумраком и уютной воркотней голубей, я осторожно вылезла на крышу и маленькими шажками направилась в обход дверного выступа. Железный лист тут же заходил ходуном, и под подошвами завибрировало. Кирюха оказался совсем близко, за печной трубой. Он лежал на клетчатом красно-синем пледе и курил. Я плюхнулась рядом.

— Смотри, — я вытащила телефон и сунула ему под нос.

— Танкер сильно бесилась? — ухмыльнулся он.

— Ага. Вон, гляди, — я перелистнула фотку, — всё плакатами завесили, только кончик пальца торчит!

— Значит, никто ничего не видел?

— Кому надо, увидели! Машка наверняка раньше всех приперлась, она ж ведущая, — я скорчила презрительную гримасу и вдруг вспомнила: — А! Еще у вас новенький в параллельном!

— Да насрать! Меня и старенькие-то не слишком волнуют. — Кир затянулся и надсадно закашлялся.

Ему пришлось сесть. Я тоже поднялась и постучала его по обтянутой белой футболкой спине. Формально она была белая, но Кирюхино пренебрежение к бренному бытию сделало ее вполне живописной: кое-где виднелись черные полосы, а сзади красовалась лично мною нарисованная граффити-надпись из трех букв. Кирюха шутил, что, когда я стану всемирно известной художницей, он продаст эту футболку за бешеные деньги. Но я не верила, что он так сделает, — слишком дорого ему собственное имя, написанное моей рукой.