Кукла (сборник) - Страница 26
– «Однажды тебя я встречу в сиянии лунного света», – напевала женщина, открывая шкафы с одеждой. Что, если мужу захочется надеть один из костюмов, а он окажется невычищенным? На крючке висела старая потертая кожаная куртка, слишком убогая для Берлина. Она провела пальцами по рукаву, уткнулась лицом в автомобильную кепку, сохранившую запах одеколона, которым он обрызгивал волосы.
На стенке висела криво приколотая канцелярской кнопкой ее собственная фотография с загнувшимися краями. Женщина сделала вид, что не замечает неприятных деталей. Муж так и не удосужился купить рамку и взять фотографию с собой в Берлин. «Думаю, мужчины мыслят совсем не так, как женщины», – убеждала она себя и вдруг закрыла глаза и замерла на месте. Внезапно, подобно захлестнувшей с головой морской волне, пронизанной солнечным светом, пришло удивительное озарение: не пройдет и десяти часов, как муж действительно вернется домой и сядет рядом. Снова вместе. Ведь они по-настоящему любят друг друга, и только это одно и имеет значение.
Она украсила обе комнаты цветами и даже отодвинула в сторону ширму, отделяющую столовую, чтобы комната казалась просторнее. Кенар в клетке по-прежнему весело щебетал. «Пой громче, голубчик, сколько хватит сил!» Казалось, весь дом наполнился радостной мелодией, рвавшейся на свободу из трепещущего сердечка маленького певца. Счастливое щебетание непостижимым образом переплелось с бежавшим по ковру золотистым лучом, что вычерчивал прощальный затейливый узор перед закатом.
Женщина поправила кочергой дрова в камине и стряхнула пепел на каминной решетке. Сегодня вечером она сделает то же самое и вспомнит этот момент, когда еще была одна. А вечером задернут шторы и зажгут светильник, и кенар затихнет в своей клетке. Муж сядет, развалившись, в кресле у камина, вытянет ноги и станет с ленивым видом наблюдать за ней. «Хватит суетиться, – скажет он. – Иди ко мне». А она с улыбкой положит руки ему на колени и подумает: «Еще днем я была одинокой, и теперь вот в памяти всплывает тот уже далекий момент». И мысль эта будет сладкой, как тайный грех. Обняв колени, она смотрела на огонь в камине, трепеща как дитя от радостного возбуждения при воспоминании о большом и очень дорогом флаконе с солями для ванны, который купила сегодня утром и поставила мужу на туалетный столик рядом с вазой с цветами.
Раздался резкий звонок телефона, и женщина тяжело вздохнула. Так не хотелось уходить от камина, отрываться от сладостных мечтаний и тратить время на вымученный разговор с человеком, который тебе абсолютно безразличен.
– Алло, – произнесла она в трубку.
На другом конце послышались сдавленные рыдания. Кто-то, не в силах совладать с собой, безутешно плакал.
– Это Мэй… Не могла не позвонить тебе. Мне так плохо. – Голос оборвался, и снова послышались судорожные всхлипывания.
– Господи, да что случилось? Говори толком! Как тебе помочь? Ты заболела?
Наступила короткая пауза, после которой Мэй заговорила чужим глухим голосом:
– Фред. Все кончено. Мы расстались. Он разлюбил меня и требует развода. – Мэй будто задохнулась и снова разразилась горькими, рвущимися из самого сердца безудержными рыданиями.
– Бедная ты моя! – воскликнула женщина. Слова подруги вызвали изумление и ужас. – Какой кошмар! Нет, не верю, чтобы Фред… Какая-то нелепость!
– Ради Бога, приезжай скорее! – умолял голос на другом конце провода. – Кажется, я схожу с ума. Сама не понимаю, что делаю.
– Конечно! Немедленно выезжаю.
Она начала одеваться, стараясь заглушить эгоистичное раздражение, вызванное необходимостью оторваться от камина и книги, что начала читать, отказаться от мысли выпить чая с тостом и других приятных вещей, составляющих прелесть ожидания. Женщина заставила себя думать об убитой горем Мэй, счастье которой рухнуло в одно мгновение. Теперь остается только плакать от собственной беспомощности.
Пришлось взять такси. Но ведь, в конце концов, Мэй – лучшая подруга, да не такие уж большие и деньги. Тут она вспомнила, что напрочь забыла о просьбе миссис Кафф купить «Ронук». Вот черт! Ну ладно, как-нибудь обойдутся… И потом миссис Кафф пришлась по душе идея приготовить седло барашка… Где сейчас муж? Может, пересекает Ла-Манш? А вдруг его мучит морская болезнь? Любимый мой… Нет, надо подумать о Мэй. Да, разумеется, в жизни случаются ужасные вещи… Ну, слава Богу, приехала. И дорога обошлась всего в шиллинг. Правда, домой придется возвращаться на автобусе.
Мэй лежала на диване лицом вниз, зарывшись головой в подушки.
Она опустилась рядом на колени, гладя подругу по плечу и бормоча бесполезные слова утешения.
– Мэй, милая, перестань плакать. Только зря себя изводишь. Ну же, прекрати! Возьми себя в руки!
Мэй подняла голову. Распухшее, искаженное горем и обезображенное слезами лицо представляло ужасное зрелище, не предназначенное для посторонних глаз.
– Не могу, – прошептала Мэй. – Тебе не понять. Будто в сердце всадили нож. А перед глазами лицо Фреда, когда он сказал, что больше меня не любит. Такое холодное, безразличное… Словно вовсе и не он, а какой-то чужой мужчина.
– Нет, Мэй, это просто невероятно! С чего это Фреду вдруг взбрело в голову, что он тебя разлюбил? Наверное, напился в стельку. Да нет же, быть не может. Это неправда.
– Правда. – Мэй рвала на полоски носовой платок и кусала концы. – И случилось не вдруг, а тянулось долгое время. Просто я не говорила. Никому и словом не обмолвилась. Все надеялась и молила Господа, чтобы подозрения оказались пустой фантазией. Но в глубине души понимала, что дело плохо.
– Ах, бедненькая! Подумать только, я и представить не могла…
– Неужели не понимаешь, что о некоторых вещах не говорят? Слишком уж они личные. Я лишний раз вздохнуть боялась, все надеялась, что если буду молчать, дурные предчувствия не сбудутся.
– Да, понимаю.
– Но сегодня, когда рассеялись последние сомнения, вся боль и страхи, которые я так долго держала в себе, вырвались наружу, и мне необходимо выговориться.
– Ах, Мэй, милая моя! – причитала женщина, беспомощно оглядываясь по сторонам, будто собираясь встать и передвинуть что-то из мебели, в надежде помочь подруге и исправить положение. – Вот скотина! Грубое животное!
– Ах нет, он хороший! – устало возразила Мэй, обессилев от рыданий и тупо глядя перед собой. – Просто Фред такой же, как все мужчины. Все они одинаковые и ничего не могут с собой поделать. Я его не виню. Только злюсь на себя, что была дурой и так сильно любила.
– И давно ты знаешь?
– С того дня, как он вернулся из Америки.
– Но, Мэй, милая, ведь с тех пор прошло восемь месяцев. Не хочешь же ты сказать, что все это время молча терзала себя? Нет, это невозможно!
– Господи, эти восемь месяцев показались целой вечностью! Не знаю, способна ли ты хоть на минутку представить адские муки, через которые мне пришлось пройти. Вечные сомнения, сбивающие с толку подозрения, и при этом приходится делать вид, что все хорошо. Тщетные попытки угодить Фреду, не замечая пренебрежительного отношения, превратить себя в рабу в надежде, что, может быть, он ко мне вернется. Восемь месяцев страданий и унижения…
– Ах, если бы я могла помочь! – воскликнула женщина и тут же подумала: «Нет, в жизни с людьми подобные вещи не происходят. Так бывает только в пьесах».
– Да разве тут поможешь? – всхлипнула Мэй. – Это надо пережить в одиночку. Каждое мгновение оставило в сердце неизгладимый след, и все они болят, как выжженное огнем клеймо. Да-да, с первого мгновения до последнего.
– Послушай, Мэй, но почему после Америки произошли такие перемены?
– Потому что разлука меняет мужчину. Пойми же, вдали от меня Фред забыл о прежнем желании быть вместе, а уж потом был готов забыть и все остальное. Другой образ жизни, встречи с новыми людьми.
– И все же…
– Как только он вернулся, я сразу поняла, почувствовала сердцем. Не могу описать словами, что именно изменилось. Ничего бросающегося в глаза. Так, всякие мелочи в разговоре, манере держаться. Даже голос стал другим, громче. Фред заговорил как человек, пытающийся скрыть какую-то тайну. Понимаешь? Я заметила это в первый же день, но из последних сил старалась отбросить в сторону подозрения, а сердце все ныло и ныло до сегодняшнего дня. И теперь я наконец поняла, что хотела скрыть от себя самой.