Кухарка из Кастамара - Страница 5

Но не размышления о войне превратили отца Клары в одного из самых уважаемых докторов Мадрида, а постоянное самосовершенствование и любовь к профессии. Это позволило ему войти в высокие круги как испанской аристократии, так и той, что прибыла из Франции вместе с королем Филиппом. Бедняга до конца надеялся, что дочери породнятся с каким-нибудь благородным или, если это было невозможно, по крайней мере влиятельным семейством. О большем для своих дочерей он и мечтать не смел, и эту страсть разделяла Кристина – их заботливая матушка и любимая жена дона Бельмонте. Клара думала по-другому, но ее сестра Эльвира, более наивная и с более простым взглядом на жизнь, была всецело поглощена этой мыслью, и ее заветной мечтой было выйти в свет и найти хорошего супруга. Богатого и с приятной внешностью, который бы любил ее не меньше, чем родители друг друга. Но война нарушила ее планы, призвав на фронт всех возможных претендентов, и при одной только мысли об этом Эльвира превращалась в скитающуюся по дому неприкаянную душу с остекленевшими глазами и телом игрушечной танцовщицы.

– Если так и дальше пойдет, то вообще не останется молодых людей, готовых жениться после войны, – говорила бедняжка десять лет назад.

Клара была уверена, что сделана из другого теста. Поискам мужа она предпочитала общество книг и печного угля. Если она о чем и мечтала, то не просто о муже, а о подходящем ей муже. На тот момент она полагала, что победа короля Филиппа породит бесконечное множество пострадавших от войны знатных карлистов, которые могли благосклонно посмотреть на возможность породниться с двумя наследницами весьма уважаемой семьи Бельмонте и таким образом обелить свое имя в глазах монарха. С другой стороны, если поиск достойного супруга и являлся великой целью для их отца, наряду с этим он стремился обеспечить им соответствующее образование.

– И должен признать, что с этим я справился надлежащим образом, – сказал он Кларе однажды вечером за тарелкой свежеприготовленной пасты. – Ты же знаешь, что я всегда мечтал о сыне как продолжателе моего дела, но Господь благословил меня двумя дочерьми. И хотя вы не сможете стать врачами, дорогая моя, ваша женская сущность не мешает вам пользоваться мозгом точно так же, как это делают мужчины.

Отец, как человек науки, всю свою жизнь опиравшийся на доводы опыта и силу разума, утверждал, что, несмотря на различные спекулятивные теории, с точки зрения науки не существует ни одного убедительного доказательства того, что женский мозг не способен к обучению и познанию. Он искренне полагал, что надлежащее образование сделает из дочерей хороших матерей и прекрасных жен, а не сведет с ума, как поговаривали. Конечно, это не делало их пригодными для других сфер, исконно считавшихся мужскими, как, например, финансовая, военная или связанная с государственными делами. В этих областях, а особенно в политике, приходил к выводу родитель, виновник дней ее, способность женщины к размышлению всегда ограничивалась свойственной ей природной чувствительностью, которая позволяла решать лишь конкретные задачи. А что уж говорить о чисто физических работах, где женщина по анатомическим причинам не могла сравниться с мужчиной ни в мастерстве, ни в сноровке.

– Выходит, отец, вы не во всем согласны с Пулленом де Ла Барром?[9] – не без лукавства спрашивала Клара, поскольку в трудах француза отстаивалось равноправие полов в широком смысле слова.

– Де Ла Барр – новообращенный кальвинист, а это, на мой взгляд, в некотором смысле заставляет сомневаться в ясности его разума, – ворчливо парировал отец, скрывая улыбку.

В ответ Клара уже более серьезным тоном привела в пример других авторов, которые тоже высказывались за равенство мужского и женского интеллекта.

– Вот английская писательница Мэри Эстел[10], – вспомнила она свои тогдашние слова, – приходит к выводу, что мы, женщины, должны получать образование наравне с мужчинами, чтобы потом делать то же, что и они.

– То же, что и они! Бедная женщина! В этой теории мало здравого смысла, если не сказать вообще никакого, – скептически изрекал он назидательным тоном.

Несмотря на свои утверждения, отец в конце концов признал, что в отношении обучения и познания он ничуть не сомневается в том, что разница между мужчиной и женщиной несущественна, поскольку обдумал этот вопрос со всех возможных точек зрения, вплоть до исключительно религиозных.

– Из того факта, что Бог сотворил Адама по образу своему и подобию и что Ева родилась из ребра, взятого у Адама, ни в коем случае не следует, что у нее меньше ума для обучения и познания, – добавил он в подтверждение своих слов.

Кроме того, на проводимых в доме званых вечерах в качестве доказательства своей теории он обычно предъявлял сверстникам собственных дочерей, в первую очередь Клару, которая получала большое удовольствие от чтения любых книг. Благодаря отцу и не без желания матери, женщины начитанной, если таковые вообще существуют, они с Эльвирой в этом смысле были удостоены всяческого внимания.

За несколько дней до своей внезапной смерти отец в порыве нежности признался, что он не чувствовал себя обделенным за неимением сына и что на самом деле бог даровал ему счастливую жизнь, поскольку в Эльвире он видел воплощение себя, а в Кларе – продолжение своей жены. Несомненно, так оно и было. Ее младшая сестра унаследовала спокойный, мягкий характер отца, а ей, наоборот, передался деятельный и решительный дух матери. Возможно, сейчас, когда каждая из них жила своей, абсолютно не такой, как у сестры, жизнью, стало очевидно, что именно эти черты определили их дальнейшую судьбу. А разве жизнь не состоит из череды поступков, обусловленных душевным устройством человека, которые, как карты в карточном домике, постепенно падают один за другим, приближаясь к своему неизбежному уделу?

Клара истолкла до нужного размера миндаль для пирожных господина и задумалась о том, как дела у Эльвиры в такой холодной и далекой Вене, где та теперь жила. С какой тоской она вспоминала мгновения, которые проносились, словно стрелки часов, неудержимые, неумолимые, мимолетные. Но при этом такие успокаивающе-убаюкивающие! Девушка улыбнулась этим дорогим ей дням, канувшим в Лету после решения министра дона Хосе де Гримальдо призвать ее отца на войну за короля Филиппа. Закутавшись в эти неизгладимые моменты прошлого, Клара вновь обрела ощущение, что все в порядке, будто не прошло десяти лет с того самого полудня 2 декабря 1710 года, когда весь Мадрид готовился к торжественному возвращению короля Филиппа из Вальядолида, а семья – к возвращению отца. Они ждали его уставшим после посещения пациентов, состоятельных аристократов, которые еще оставались в столице.

В тот день они с матерью встретили его накрытым столом и выдержанной несколько часов на медленном огне ольей подридой, приготовленной из свиных ножек и хвоста, говяжьей голяшки, бедрышек и грудок каплуна, колбаски чоризо, кровяной колбасы, мозговых косточек хабуго, вымоченного нута, капусты, брюквы и моркови. Блюдо дополняла яичная лепешка из хлебного мякиша с добавлением чеснока, мелко нарезанной свинины и веточек петрушки, а финальным штрихом выступали несколько крупных очищенных картофелин. Отец с порога по одному только аромату догадался, что они весь день провели на кухне. Как он мечтал, чтобы они больше наслаждались едой, а не готовкой! Но его протесты пролетали мимо ушей хозяюшек, и он, хотя и знал, что готовить целыми днями идет вразрез с хорошими манерами, предписываемыми их высоким общественным положением, был не в силах в чем-либо им отказать. Он обожал их кушанья и со временем уже настолько привык, что не мог без них обходиться. При этом он частенько показывал свое неодобрение, наигранно жалуясь:

– Опять готовили сами…

– Было бы хуже, если бы пришлось есть что-то скверное или заурядное, – возразила мать, пока Клара целовала его и нежно трепала по щеке.