Кухарка из Кастамара - Страница 35

С давних пор донья Соль, тоже маркиза, была выгодным союзником господина де Арконы, и тот попросил у нее некоторого содействия. Эрнальдо не знал деталей этой просьбы, ему было доподлинно известно лишь то, что донья Соль будет приглашена вместе с мужем на дружеский ужин в Кастамаре сегодня вечером и что это соответствует планам дона Энрике. Она же просила дать ей пару дней, чтобы подумать о цене за свою услугу. Он даже не представлял, что бы это могло быть. Донья Соль Монтихос была дьявольски опасной женщиной: выйдя замуж за человека на двадцать лет ее старше, она была жадной до плотских утех и коварной, как змея. Наконец накануне вечером ему доставили записку от маркиза, который утверждал, что донья Соль определилась с тем, что она хочет взамен. Эрнальдо, едва научившемуся читать и писать у местных священников, стоило большого труда распутывать изящные хитросплетения в речи маркиза, поэтому иногда он умолял того выражаться попроще. Через некоторое время, перечитав послание несколько раз, он понял приказ. Утром он должен был навестить маркизу и узнать, чего она хочет.

Эрнальдо убрал шпагу в ножны, поправил кожаный колет[32] и спрятал за спину «бискайца»[33] на случай, если придется быстро им воспользоваться. Он, всю жизнь прослуживший в терциях, закаленных в европейских битвах при Карле II Зачарованном[34], тогдашнем короле Испании, которая, истекая кровью, уступала французам свою уже жалкую гегемонию, знал, что в поединке нет места чести, что все решает вульгарная дестреза[35]; уловки, усвоенные на войне и в стычках в ночных переулках, когда за несколько реалов сводят счеты с каким-нибудь бедолагой, бросив ему шляпу в лицо, чтобы тут же проткнуть его клинком. Главное было лишь действовать быстро и наверняка, особенно если попадался кто-то, промышляющий тем же. Для этого пользовались одной из многочисленных уловок, как, например, поворот, когда клинком отводят прямой удар противника, поднимают его шпагу над плечом, чтобы быстро повернуться и как можно скорее нанести смертельный удар. Так удавалось спасти свою шкуру.

Именно благодаря этому опыту, который не даст ни один наставник, Эрнальдо научился чуять внутренний страх людей. Он считал, что этот страх, поселившийся у многих в душе, и есть отражение того, что происходит в Испании. От былого могущества остался только фасад. Самая большая империя в Европе превратилась в марионетку Франции. «Черт побери! Полжизни сражаться с галлами, чтобы сейчас они стали твоими хозяевами». Поэтому, когда ставленник Версаля приказал пятнадцать лет назад распустить терции, несчастный понял, что его жизнь окончена. Демобилизованный, сорока с лишним лет, он только и умел, что продавать свое мастерское владение шпагой в интересах бездушных людей за несколько биллонных реалов. Очень скоро он очутился в севильской тюрьме и был приговорен к повешению за то, что выпустил кишки двум привратникам и одному альгвасилу[36] при ставшей роковой для них встрече на постоялом дворе в местечке Тресагуас.

Эрнальдо поднял маленький стакан самогона и опорожнил его одним глотком, наслаждаясь вызванным напитком чувством жжения, которое напоминало, что он все еще жив. Воспоминания вернули его в ту забытую богом дыру, где после года побоев и унижений со стороны тюремщиков, когда он уже смирился с тем, что умрет через повешение и описается в предсмертных судорогах, появился знатный господин, прогуливающийся в сопровождении тюремщика по галерее вдоль камер, как будто он находился в мадридском Алькасаре. Его парфюм немного разбавлял концентрацию зловонных испарений тюрьмы. Господин остановился перед Эрнальдо.

– Этот, – сказал тюремщик, указывая на узника. – Завтра его ведут на эшафот.

Эрнальдо на мгновение поднял взгляд, и господин, зажав нос платком, внимательно на него посмотрел.

– Понятно. Тогда, может, это именно тот, кто мне нужен.

Тюремщик пнул Эрнальдо, чтобы он выслушал господина. Почувствовав удар, он сразу же инстинктивно отпрянул, привычный к палке и боли. Тюремщик принялся кричать, чтобы он встал, но господин поднял руку и, протянув несколько реалов, сказал, чтобы тот удалился. Потом медленно повернулся. Тростью он отодвинул волосы с лица Эрнальдо и поднял ему подбородок, назвав его по имени. Тот посмотрел на него, дрожа и понимая, что визит знатного господина лишь принесет ему новые страдания в оставшиеся часы жизни.

– Успокойся, я не причиню тебе зла, – сказал дон Энрике, глядя на его пронизанное ужасом лицо.

– Что вам от меня нужно? – спросил тот, немного отодвигаясь.

И тут маркиз произнес слова, которые Эрнальдо не забудет, пока будет ходить по этой благословенной земле.

– Ты вот-вот умрешь, Эрнальдо де ла Марка, но если будешь меня слушаться, то, может быть, с этого момента твоя жизнь станет длиннее и приятнее, – сказал он, присев на корточки.

Эрнальдо замотал головой, лицо его исказила гримаса. Он не понимал. Дон Энрике развел руками и улыбнулся, будто разговаривая с ребенком.

– Ты хочешь сегодня вечером умереть на виселице или нет?

Тот оживился, все еще ошеломленный, но уже понимая, что должен ответить.

– Нет… Нет, господин.

– Слушай, Эрнальдо, – сказал тогда дон Энрике, наклоняясь к его лицу, прикрывая рот и нос платком и положив трость ему на плечо. – Идет война. Война, которая определит судьбу Европы, Испании и ее короля. Ты всю свою жизнь прослужил солдатом дому Габсбургов и, боюсь, больше не сможешь этого делать, но ты можешь принести пользу дому Арконы.

Он вспоминал сейчас, как это предложение, свалившееся с небес, заставило его сразу же проникнуться уважением к этому человеку, будто к ангелу. Было очевидно, что маркиз искал в той тюрьме не лично его, Эрнальдо де ла Марку, а просто человека, отвечающего ряду требований, и он подходил. Он вспомнил также, как бросился целовать руки дона Энрике и как тот слегка отпрянул.

– Вытащите меня отсюда, и, клянусь, я буду верен вам, как в свое время королю Карлу. Вся моя кровь, до последней капли, будет принадлежать вам, ваше сиятельство, – сказал он.

Дон Энрике поднял палец, отстраняясь от проявлений его признательности.

– Начни с того, что не прикасайся ко мне без моего разрешения, – с полуулыбкой произнес он, пока тот снова и снова просил прощения. – Перед тем как заключить сделку, я хочу, чтобы ты кое-что понял, Эрнальдо. Я освобожу тебя под свою ответственность, и, если тебе взбредет в голову обмануть мое доверие, ты не только вернешься сюда, но я лично позабочусь, чтобы твои тюремщики занимались тобой каждый день. Тебе это понятно?

Тот закивал, обещая, что у него никогда не будет другого господина и что он умрет за него.

– Я стану верным орудием, исполняющим ваши желания, и никогда вас не подведу, – произнес он. – Вот вам мое слово чести.

Маркиз встал и приложил львиную голову своей трости к губам заключенного, движением руки приказывая замолчать.

– Эрнальдо, наступит время, когда тебе придется выбирать: оставаться верным или погубить себя. Вспомни тогда свои сегодняшние слова. Верность проверяется только в самую лихую годину, – сказал он и пошел прочь, постепенно растворившись в глубине тюремного коридора, этом аду на земле.

С тех пор прошло уже целых пятнадцать лет. Все это время он служил маркизу и в горе, и в радости и, как он поклялся ему, был готов умереть за него, если понадобится. Служба Габсбургам принесла ему только несчастья, Бурбоны отправили его в отставку после долгих лет выслуги, принеся больше горя, чем славы. Дон Энрике же показал себя достойным господином, хитрым, смелым и вместе с тем осторожным, а также решительным и могущественным. Когда-то давно, когда он приказал ему устроить смерть герцога Кастамарского каким-нибудь хитроумным, необычным способом, у него почти получилось. Мало кто знал подробности, а если бы и узнал, то все окончили бы свои дни на виселице, а его господин – в тюрьме, но именно этот случай, закончившийся трагической смертью доньи Альбы, и стал для него одним из способов доказать свою преданность. Ни один из знатоков лошадей не мог объяснить, почему конь обезумел настолько, что раздавил хозяйку. Для Эрнальдо же эта непонятная глава с гибелью герцогини была яснее ясного, ведь под ней стояла его подпись.