Кухарка из Кастамара - Страница 3

Одного взгляда экономки хватило, чтобы горничная остановилась. Ключница подошла, идеально точно положила кофейную ложечку на необходимом расстоянии от тарелок и поправила серебряные кувшины.

– И смотри, чтобы ничего не сдвинулось с места, Элиса, – приказала она внушающим ужас голосом. – Все, можешь идти.

Клара поняла, что экономка обладает безупречным знанием этикета и в совершенстве владеет протоколом, хоть и не знакома с роскошной подачей еды в Версале и кулинарными шедеврами высокой кухни, которая пришла со двором короля Филиппа.

– Да, донья Урсула, – ответила Элиса, присела в реверансе с тяжелым подносом в руках и пропустила их в кухню.

Стоило им войти, как все приостановили работу и замерли в легком реверансе. Было очевидно, что экономка заведовала также всей кухней, обслуживающей герцога, и связанными с ней помещениями. После разрешающего жеста ключницы работа возобновилась, и Клара увидела, как две посудомойки продолжили ловко ощипывать каплунов для обеда. Еще одна в некоторой рассеянности натирала специями цыплят, а полная женщина в глубине кухни искоса поглядывала на них, пока готовила к мясу соус из шампиньонов.

Клара подумала, что для поддержания престижа такого знатного дома, как Кастамар, прислуги явно не хватало. По меньшей мере требовались еще три помощницы (две для главной кухарки и одна – для первых двух), лакеи и несколько учеников лакеев, и, наконец, посудомойки, чтобы мыть посуду, подметать пол и ощипывать каплунов. Тем не менее хозяин, по словам сеньоры Монкады, жил в поместье лишь вдвоем с братом, и, хотя это могло отрицательно сказаться на репутации дома, с практической точки зрения четырех кухонных работников было более чем достаточно.

Клара ответила всем таким же легким реверансом и задалась вопросом, как ключница смогла получить такой контроль над всеми. Обычно в знатном доме экономке подчинялся только женский персонал: от горничных, отвечающих за покои и за остальные помещения дома, личных горничных, старших и младших горничных и их помощниц до прачек и крахмальщиц. Но эта экономка, по всей видимости, равно распоряжалась как прислугой женского пола, так и мужского. Она скорее была кем-то вроде управляющего, вторым по статусу среди слуг королевского двора после главного дворецкого, в чьи обязанности входил контроль за службами, установление цен и выплат и управление поместьем. Естественно, в состав Королевского совета – органа королевской администрации, возглавляемого главным дворецким, который управлял делами двора, – входили представители знати самого высокого ранга монаршей службы. Совет Кастамара, напротив, состоял только из людей скромного происхождения. В настоящее время его двумя несомненными представителями были дон Мелькиадес Элькиса, дворецкий Кастамара, и стоявшая перед Кларой властная женщина, которую, как вскоре выяснилось, звали Урсула Беренгер. Естественно, Клара задалась вопросом, в каких отношениях состоят сеньор Эскиса и экономка.

– До ежегодных празднований в память погибшей супруги господина, нашей дорогой доньи Альбы, остается неделя, – торжественно сообщила донья Урсула. – Для герцога это очень важно. На это событие непременно съезжаются все представители мадридской аристократии, включая их величеств короля и королеву. Мы должны быть на высоте.

Клара кивнула, и экономка перевела взгляд в глубину кухни.

– Сеньора Эскрива, – сказала она сухо, – позвольте представить вам новую работницу кухни, сеньориту Клару Бельмонте. Расскажите ей об остальных ее обязанностях.

Дородная кухарка подошла, и Клара почувствовала, как та разглядывает ее, словно кусок мяса, своими поросячьими глазками. Экономка удалилась, оставив после себя напряженное молчание. Пока три остальных женщины не сводили с Клары глаз, она воспользовалась моментом, чтобы подробно рассмотреть кухню. Мать всегда говорила ей, что по кухне судят о поваре. После увиденного завтрака, который приготовили господину, она не удивилась почерневшим от сажи печам, нечищеным горнилу и дымоходу, беспорядку среди кухонной утвари, забитому водостоку и неблагоразумно оставленной открытой крышке колодца. В глубине на полках виднелись засаленные ящики с пряностями, закрытые на ключ и с металлическими ярлыками, причем принцип их расстановки остался для нее непостижим. Рядом располагались лари с мукой, на нижней части которых можно было видеть жировые потеки. Выходившее на северную сторону патио окно с двойными рамами уже утратило свою естественную прозрачность; цвет столешницы из ясеня невозможно было определить из-за пятен крови, вина, остатков приправ и требухи от предыдущих готовок – это говорило о том, что рабочую поверхность, несмотря на ежедневную уборку, так и не удосужились отскрести с должным усердием.

– Что за заморыша мне тут в помощь привели, – презрительно сказала главная кухарка.

Клара вздрогнула и сделала шаг назад. Коснувшись ногой скользкой плитки пола, она почувствовала, как под ботинком что-то хрустит. Сеньора Эскрива улыбнулась, когда та подняла ногу и увидела на подошве раздавленного таракана.

– Вот и первая польза от тебя: одной проблемой меньше. Сколько бы с ними ни боролись, все бесполезно. Прям напасть какая-то, – сказала она, и все присутствующие засмеялись над замечанием своей непосредственной начальницы. – Я Асунсьон Эскрива, кухарка Кастамара, а эти две – Мария и Эмилия – посудомойки. Та, что готовит птицу, – Кармен де Кастильо, моя помощница. А эта замухрышка – Росалия, она не в себе. Господин держит ее из жалости. Как «поди-принеси».

Пятая девушка обнаружилась под столом. Росалия с приоткрытым ртом, из которого текла слюна, посмотрела на Клару и поздоровалась, грустно улыбаясь. А потом подняла руку и показала еще одного таракана.

– Мне нравится, как они хрустят, – выдавила из себя она.

Клара улыбнулась в ответ, но тут подошла сеньора Эскрива и с силой схватила ее за руку.

– Берись-ка чистить эти луковицы! – завопила она. – Да поживее – ты тут, чтобы работать, а не глазеть на дурочку!

Кларе она напомнила визжащую в хлеву толстую старую свинью. И ее мечты работать под началом великого повара тут же рассеялись. Достаточно было одного взгляда на ногти сеньоры Эскривы, почерневшие от остатков еды и сажи, чтобы понять, что учиться у нее было нечему. Очевидно, хозяин Кастамара уже свыкся с подачей еды без должной сервировки и без соблюдения необходимых правил гигиены. Ни в одном из уважающих себя знатных домов не допустили бы подобной небрежности.

10 октября 1720 года, полдень

Мужчины любят управлять ситуацией, но Урсула на горьком опыте усвоила, что больше никто и никогда не должен навязывать ей свою волю. Поэтому появление на кухне новой работницы – мало того что без ее согласия, но даже без предварительного уведомления – привело ее в бешенство. Дон Мелькиадес Элькиса время от времени бросал вызов ее безраздельному господству над прислугой, но в поместье среди прислуги не было человека более авторитетного, чем она, и дворецкий это знал. Идя на конфликт с ней, он терял гораздо больше, чем просто место работы. Было бы лучше для всех, если бы он давно ушел сам, унеся с собой свою страшную тайну. Тогда бы все в Кастамаре осталось под ее пристальным контролем и работало бы четко, как правильно настроенные часы.

Погрузившись в эти раздумья, Урсула прошла по коридору, оставив справа лестницу, которая вела на верхние этажи, и подошла к дверям кабинета дворецкого. Она тихо постучала два раза, чтобы скрыть все, что кипело внутри. Из глубины кабинета раздался низкий голос сеньора Элькисы, который разрешал ей войти. Урсула вошла и закрыла дверь. Она слегка кивнула, как того требовал этикет, и обратилась к нему по имени. Дон Мелькиадес сидел и писал в своей тетрадке алого цвета, одной из тех, которые никто и никогда не прочтет. Качество его прозы, и так оставлявшее желать лучшего, усугублялось обилием мудреных слов, которые он любил употребить, чтобы произвести впечатление образованного человека. В своих дневниках он подробно описывал мельчайшие детали ежедневных событий, пытаясь передать на бумаге всю свою преданность делу, которая, по его мнению, с годами растворилась в потоке времени, и он превратился в слугу, привыкшего к рутине и потерявшего стремление к самосовершенствованию. Урсула ждала, пока он оторвется от своей тетрадки. Возникла пауза, столь привычная и угнетающая, всегда вызывавшая в ней чрезмерное раздражение. Едва взглянув на нее, дон Мелькиадес небрежно заметил, продолжая писать: