Куда спешишь, муравей - Страница 18

Суховеями, лебедями, драконами, василисками и васильками,

Все увидел я, имя чему - Человек.

И восславил я, жаворонок звенящий,

Полноту, полногласье, нескончаемость бытия.

Но повсюду, везде, повсеместно -

В океанских пучинах, в ущельях, в пустынях, в снегах,

Глубоко под секвойями, елями, лаврами, пальмами, мхами,

За стальными скорлупками лодок подводных,

Под коркой полярного льда, -

Затаясь, поджидали урочного часа

Ядовитые сгустки

Неправдоподобного

Мертвенно-синего цвета.

Свет такой исторгают лишь ядра звезд.

И погасло видение: овальное облако набежало на кромку луны, подмяло, поглотило ночное светило, лишило его холодных чар.

Тут смерченыш утратил сияние, почернел, опустился плавно в траву. Я отнес его в палатку, положил на дно рюкзака. "Мы еще полетаем с тобой по лунным волнам, вихреносный кораблик, дар - возможно, случайный созерцателей звездных садов", - подумал я и едва подумал - захотелось сию же минуту, сейчас посмотреть на скалу, где они задержались тогда на мгновение: то ли сбились с пути, то ли вправду, как думает Лерка, у вихря забарахлил вечно живой пестроцветный мотор.

Откочевало облако. С веретена луны снова сыпалась, сыпалась пряжа на вечные снега. Через полсотни шагов стихли наконец победные трубы Тимчикова храпа.

И впрямь: по ту сторону ущелья чернело в скале большое отверстие.

Тут над ущельем - от одного склона к другому - еле заметно затрепетал розоватый жгут сияния, как если бы включили непомерной длины люминесцентную лампу. Сразу вспомнился Леркин рассказ о путеводном дрожащем мареве, что упиралось, как в клемму, в обнаженную скалу. Мыслимо ли так уплотнить пространство, чтобы... Хотя кто знает. Ведь еще в начале века на Всемирной выставке в Париже публика изумлялась большому пустотелому шару, висящему в воздухе. Его поддерживал мощный магнит...

Ночная птица показалась над краем пропасти и медленно заскользила вдоль дрожащего жгута. Внутри дрожащего жгута, чье мерцание временами сходило на нет.

Я вгляделся - и остановился, пораженный.

То была Лерка. Раскинув руки, она уходила от меня по еле видимому мосту. Она смотрела в сторону Луны, и Луна играла ее развевающимися волосами.

...Но не на Луну смотрела она, нет, не на Луну.

Взгляд ее был прикован к Млечному Пути. Туда, где от угасающей Башни Старой Вселенной - к расцветающей Башне Вселенной Новорожденной приближалась ее, Леркина, тень - Звездная Дева. И были раскинуты руки ее над всеми пространствами и временами.

Над отрогами туманностей, медленно вращающимися спиралями, двойными, тройными звездами, роящимися планетами.

Над содрогающейся, в муках рождающейся и погибающей материей.

Над шелестом крон живого плодоносящего сада вечности.

Над несметными стаями звездных колесниц, лучшие из которых - будем надеяться, что их большинство - странствуют

Средь времен без конца и края,

В бесконечность устремлены,

Нивы звездные засевая

Лепестками вечной весны...

Худшие же захлестнуты азартом бесполезных гонок, завалены горою бессмысленных призов.

Земная Дева в глухих горах Тянь-Шаня.

Над последним пристанищем Архимеда в Сиракузах, у Ахейских ворот.

Над слияньем Непрядвы и Дона.

Над собакой, забытой хозяином и бегущей к нему сквозь ночную тайгу.

Над сребристою елью, тянущей ветви к далекой небесной сестре.

Над сибирской деревней Ельцовкой, где я появился на свет, чтобы дописать "Историю семиреченского казачества в песнях, легендах и поверьях".

Над пирамидами, небоскребами, космодромами, термоядерными полигонами.

Над дворцами торгашей-кровососов и халупами бедняков.

Над селеньем в горах Карабайо, где пасется детеныш "Перуна"

под присмотром дряхлеющего Владыки лунных ратников, у которого отняла единственного внука Властительница Лунного Огня.

И хотел я окликнуть Ту, Что Меня Целовала В Яблоневом саду.

И боялся спугнуть удаляющееся виденье.

И пошел ей тихо вослед.