Куда боятся ступить ангелы - Страница 20

-   А как насчет ребенка, скажи на милость? Ты наговорил кучу ос­троумных фраз, свел на нет мораль и религию и не знаю что еще. Но как насчет ребенка? Ты считаешь меня дурой, а я наблюдаю за тобой весь день - ты ни разу не упомянул о ребенке. Значит, ты о нем и не думаешь. Тебе все равно, Филип. Я прекращаю все разговоры с то­бой. Ты невозможен.

Она выполнила обещание и не раскрывала рта до конца пути. Но глаза ее горели гневом и решимостью, ибо, будучи женщиной свар­ливой, она в то же время была прямодушной и храброй.

Филип вынужден был признать, что упрек справедлив. Его ни капли не интересовал ребенок, хотя он и собирался выполнить свой долг и, безусловно, верил в успех. Если Джино готов был продать жену за тысячу лир, то почему бы ему не продать свое дитя за мень­шую сумму? Предстоит просто торговая сделка. Чем же она может помешать всему остальному? Глаза Филипа опять были прикованы к башням, как весной, когда он ехал в повозке с мисс Эббот. Но на этот раз мысли его были куда приятнее, так как теперь он был равноду­шен к исходу дела. Сейчас он подъезжал к городу в настроении лю­бознательного туриста.

Одна из башен, не менее грубая, чем остальные, с крестом на вер­хушке, была колокольней коллегиальной церкви Святой Деодаты, святой девы времен средневековья, покровительницы города, - в ис­тории ее жизни странным образом смешалось трогательное и вар­варское. До того она была святой, что всю жизнь провела лежа на спине в доме своей матери, отказываясь есть, играть с другими деть­ми, работать. Дьявол, завидуя подобной святости, всячески искушал ее. Развешивал над нею виноградные кисти, показывал заманчивые игрушки, подпихивал мягкие подушки под затекшую голову. На­прасно перепробовав все эти ухищрения, дьявол поставил подножку ее матери, и та скатилась с лестницы на глазах у дочери. Но столь святой была дева, что она не встала и не подняла мать, а продолжа­ла стойко лежать на спине и тем обеспечила себе почетное место в раю. Умерла она всего пятнадцати лет от роду, из чего явствует, ка­кие богатые возможности открыты перед любой школьницей. Те, кто думает, будто жизнь ее прошла бессмысленно, пусть-ка вспомнят по­беды при Поджибонси, Сан-Джиминьяно, Вольтерра, наконец, при Сиене: все они были одержаны с именем святой девы на устах. Пусть только взглянут на церковь, выросшую на ее могиле. Грандиозные замыслы создать мраморный фасад остались неосуществлен­ными, по сегодняшний день церковь одета темным неотшлифован­ным камнем. Но для внутренней отделки призвали Джотто, чтобы он расписал стены нефа. Джотто призвали, но он не приехал, как уста­новлено новейшими немецкими исследованиями. Как бы то ни бы­ло, фресками расписаны стены нефа, два придела в левом попереч­ном нефе, а также арка, ведущая в места для хора. На этом росписи кончились. Но вот во времена расцвета Возрождения прибыл в Монтериано один великий художник и провел несколько недель у своего друга, правителя города. В промежутках между пирами, дискуссия­ми по этимологии латыни и балами он захаживал в церковь и там, в пятом приделе справа, постепенно написал две фрески, изображаю­щие смерть и погребение святой Деодаты. Вот почему в бедекере против Монтериано стоит звездочка.

Святая Деодата была более удачной спутницей, нежели Генриет­та, и продержала Филипа в приятных мечтаниях до той минуты, по­ка повозка не остановилась у отеля. В отеле все спали, так как в та­кую пору дня надо быть идиотом, чтобы заниматься какой бы то ни было деятельностью. Даже нищих не было. Кучер снес их саквояжи в вестибюль (тяжелый багаж они оставили на станции) и пошел бро­дить по дому, пока не нашел комнату хозяйки.

В эту минуту Генриетта произнесла короткое слово «иди».

-    Куда? - вопросил Филип, кланяясь хозяйке, которая плыла вниз по лестнице.

-    К итальянцу. Иди.

-    Добрый вечер, синьора! Всегда приятно возвратиться в Монтериано... Не глупи. Никуда я сейчас не пойду. Ты мешаешь пройти... Я хотел бы две комнаты....

-    Иди. Сию минуту. Сейчас. Хватит. Иди.

-    Будь я проклят, если пойду. Я хочу чаю.

-   Бранись сколько угодно! - воскликнула Генриетта. - Богохуль­ствуй! Поноси меня! Но пойми, я не шучу.

-    Генриетта, не актерствуй. Или играй получше.

-   Мы сюда приехали за ребенком, и только для этого. Я не потерп­лю легкомыслия, увиливания и всякой болтовни про картины и церк­ви. Подумай о матери: разве затем она тебя посылала сюда?

-   Подумай о матери и не стой поперек лестницы. Дай кучеру и хо­зяйке сойти, а мне подняться и выбрать номера. Отойди.

-    Не отойду.

-    Генриетта, ты с ума сошла.

-   Думай как тебе угодно. Ты не подымешься наверх, пока не по­видаешь итальянца.

-    Синьорина неважно себя чувствует... - объяснил Филип. -Это от солнца .

-    Poveretta! (бедняжка!)- вскричали вместе хозяйка и возчик.

-   Оставьте меня в покое! - злобно огрызнулась Генриетта. - Мне до вас тут никакого дела нет. Я англичанка. Вы не сойдете вниз, а он не поднимется наверх, пока не отправится за ребенком.

-    Пожалуйста... тише... тише... Здесь есть еще одна синьорина, которая спит...

-   Генриетта, нас арестуют за скандал. Неужели ты не понимаешь, как это нелепо?

Генриетта не понимала, и в том была ее сила. Она обдумала эту сцену дорогой, и теперь ничто не могло помешать ей. Ни брань спе­реди, ни ласковые уговоры сзади не действовали на нее. Кто знает, сколько еще стояла бы она, как венчаемый Гораций, запирая собой лестницу. Но в этот миг дверь спальни, выходившей на верхнюю площадку, открылась, и появилась «еще одна синьорина», чей сон они потревожили. То была мисс Эббот.

Когда Филип очнулся наконец от столбняка, он ощутил негодова­ние. С него хватит того, что мать управляет им, а сестра застращива­ет. Вмешательство третьей особы женского пола вывело его из себя до такой степени, что он, отбросив вежливость, уже собирался вы­сказать все, что думал, но не успел: при виде мисс Эббот Генриетта испустила пронзительный крик радости:

-    Каролина, как вы сюда попали?

И, несмотря на жару, она взбежала по лестнице и наградила свою приятельницу нежным поцелуем.

Филипа осенила блестящая мысль.

-   Генриетта, у вас найдется что порассказать друг другу. А я тем временем послушаюсь твоего совета и навещу синьора Кареллу.

Мисс Эббот издала не то приветственный, не то испуганный писк. Филип не отозвался на этот звук и не подошел к ней. Даже не заплатив извозчику, он улизнул на улицу.

-   Выцарапайте друг дружке глаза! - воскликнул он, грозя кулаком окнам отеля. - Задай ей перцу, Генриетта! Отучи соваться не в свои дела! Задай ей, Каролина! Научи быть благодарной! Ату, леди, ату!

Случайные прохожие глядели на него с интересом, но не приня­ли за сумасшедшего. Подобные сцены в Италии нередки.

Филип попытался думать о таком обороте событий как о чем-то забавном, но из этого ничего не получилось. Появление мисс Эббот задело его за живое. Либо она заподозрила его в бесчестности, либо сама вела нечестную игру. Он отдал предпочтение последней вер­сии. Быть может, она уже виделась с Джино и они вместе придума­ли, как бы поутонченнее унизить Герритонов. Возможно, Джино шутки ради уже продал ей младенца задешево - шутка как раз в его духе. Филип до сих пор помнил смех Джино, которым завершилась его, Филипа, бесславная поездка в Италию, помнил грубый толчок, поваливший его на кровать. Что бы ни означало присутствие мисс Эббот, оно портило комедию - ничего смешного от нее ждать не приходилось.

Размышляя таким образом, он быстро прошел через весь городок и очутился у ворот на другом его конце.

-    Где живет синьор Карелла? - спросил он таможенников.

-   Я покажу! - пропищала какая-то девочка, возникшая словно из- под земли, как это свойственно итальянским детям.

-    Она вам покажет, - подтвердили таможенники, одобрительно кивая головами. - Всегда, всегда следуйте за нею, и с вами не слу­чится ничего плохого. На нее можно положиться. Она моя дочка (племянница, сестра).