Кто-то мне должен деньги - Страница 2

А если я поставлю на эту Пурпурную Пекунию и она действительно выиграет забег, все мои трудности останутся позади. Оставалось решить только одно: какой суммой я могу рискнуть?

Я подумал, что лучше всего обратиться к Томми. Томми Маккей — это мой букмекер. Все равно мне придется делать ставку в кредит, так что я смогу проиграть ровно столько, сколько он мне позволит.

Покончив с гамбургером и кофе, я расплатился и направился к телефонной будке в глубине зала. Томми занимается делами дома, поэтому я туда и позвонил. Трубку взяла его жена.

— Здрасьте, миссис Маккей,— сказал я.— Томми дома? Это Чет.

— Кто?

— Чет. Чет Конвей.

— А, Честер. Минутку.

— Чет,— поправил я. Ненавижу, когда меня зовут Честер.

Но она уже положила трубку рядом с телефоном. Я ждал, продолжая думать о Пурпурной Пекунии. Потом мне ответил Томми. У него был почти такой же высокий голос, как и у его жены. Только говорил он немного в нос.

— Томми,— спросил я,— сколько я могу поставить в кредит?

— Не знаю. Сколько ты мне должен?

— Пятнадцать.

Немного поколебавшись, он сказал:

— Могу увеличить твой кредит до пятидесяти. Я знаю, что ты вернешь долг.

Меня снова охватили сомнения. Задолжать еще тридцать пять монет… А что, если Пурпурная Пекуния проиграет?

К черту! Если есть предчувствие, надо ему верить.

— Ставлю все,— сказал я.— На Пурпурную Пекунию. На выигрыш.

— Пурпурная Петуния?

— Нет, Пекуния. С «к».— Я прочитал ему то, что было напечатано в газете.

Он немного помолчал.

— Ты действительно хочешь поставить на эту клячу?

— У меня предчувствие.

— Это твои деньги,— сказал он, и был почти прав.

После разговора с Томми я сильно разнервничался. Выехав на улицу, даже заметил, что невольно обращаю внимание на транспорт. Обычно я никогда этого не делаю. Сижу в своей машине отрешенный от всего, что происходит снаружи. Я никуда не спешу, я — на работе. Если я не буду обращать внимания на движение, я не испорчу себе нервы и проживу гораздо дольше. Но теперь я волновался из-за своих тридцати пяти долларов, которые поставил на Пурпурную Пекунию, и другие водители раздражали меня. Я надеялся, что подвернется пассажир, которому потребуется ехать до аэропорта, но надежды не сбылись. Одни короткие ездки по центру. Восьмая авеню и Пятьдесят третья улица. Затем Парк и Тридцатая. Затем Мэдисон и Пятьдесят первая. И тому подобное.

У меня в такси есть приемник, и я включил его, чтобы услышать результаты скачек. Без десяти четыре сообщили про Пурпурную Пекунию. Она выиграла забег.

В этот момент я вез какую-то старую леди. Ее багаж состоял из доброй сотни коробок от «Бонвит Теллер». Она не отрываясь смотрела в окно и говорила без умолку:

— Посмотрите на это. Нет, вы только посмотрите. Посмотрите на этого черномазого. Идет себе по Пятой авеню, какая наглость! Вы только посмотрите, идет как ни в чем не бывало. Сидел бы у себя на Юге. Нет, вы посмотрите, этот вообще в галстуке! Господи, что творится!

Она отсчитала «на чай» десять центов, но мне было все равно. Я высадил ее в восточной части, в районе шестидесятых улиц. Затем опустил флажок «В парк» и подрулил к ближайшей телефонной будке. Бросив в автомат только что полученные десять центов, я набрал номер Томми, и он сказал:

— Я ждал твоего звонка. Вот это предчувствия у тебя!

Еще бы. При ставке один к двадцати двум я должен был выиграть восемьсот пять долларов.

— Так сколько мне причитается? — спросил я.

— Из расчета двадцать семь к одному.

— Двадцать семь?

— Именно.

— И сколько всего?

— Девятьсот восемьдесят,— ответил Томми.— Минус полсотни, которые ты мне должен. Выходит девятьсот тридцать.

Девятьсот тридцать долларов! Почти тысяча! Я разбогател!

— Я зайду часов в шесть,— сказал я.— Хорошо?

— Конечно.

Я не мог вернуться в гараж раньше пяти и поехал в пригород, подальше от бешеного движения. И, разумеется, мне тут же попался пассажир, спешащий в аэропорт. Я довез его до здания «Панам» и посадил другого пассажира, до центра… Словом, было уже двадцать минут шестого, когда я загнал машину в гараж на Одиннадцатой авеню. Тут же я сам превратился в пассажира, хотя редко позволяю себе роскошь прокатиться на такси. Томми жил на Сорок шестой улице между Девятой и Десятой авеню. Я нажал на кнопку домофона, но тут дверь открылась и показалась женщина с детской коляской. Поэтому я не стал дожидаться ответа Томми. Придержал дверь, пропуская женщину, а затем вошел в подъезд. Пока я шел к лифту, по домофону так никто и не ответил.

Но Томми, наверно, слышал звонок, потому что, когда я вышел на четвертом этаже, дверь в его квартиру была приоткрыта. Я открыл ее полностью, вошел в прихожую и сказал:

— Томми? Это я, Чет.

Мне никто не ответил.

В прихожей горел свет. Я прикрыл за собой входную дверь и прошел по коридору. Кухня, затем ванная, затем спальня,— везде горел свет и нигде никого не было. Гостиная находилась в самом конце коридора.

Наконец я вошел в гостиную и увидел Томми, лежащего на ковре с распростертыми руками. Все вокруг было в крови. Казалось, ему пробили грудь из зенитного орудия.

— Господи Иисусе,— сказал я.

Я пошел на кухню, чтобы оттуда позвонить в полицию. И тут хлопнула дверь и на пороге появилась жена Томми — невысокая, худая женщина с острым носом и вечно недовольным лицом. Обе руки у нее были заняты свертками и пакетами.

Увидев меня, она остановилась в дверях кухни и спросила:

— В чем дело?

— Произошел несчастный случай.— Я знал, что это не несчастный случай, но ничего лучшего мне просто не пришло в голову. В этот момент ответила полиция, и я сказал в трубку: — Я хочу сообщить о… Подождите секундочку.

— О чем вы хотели сообщить? — спросил полицейский.

Я прикрыл ладонью микрофон и попросил жену Томми:

— Не ходите в гостиную.

Она посмотрела в сторону гостиной, нахмурилась и положила пакеты с продуктами на стол.

— Почему это?

— Алло! Алло! — твердил полицейский.

— Секундочку,— повторил я и снова обратился к жене Томми: — Потому что там Томми, и… он неважно выглядит.

Она шагнула назал в коридор.

— А что с ним такое?

— Не ходите туда,— сказал я.— Пожалуйста.

— Объясни, что случилось, Честер,— настаивала она.— Ради Бога, ответь мне.

Полицейский уже надоел мне своими «алло». Я сказал жене Томми:

— Он мертв.— А затем полицейскому: — Я хочу сообщить об убийстве.

Она рванулась и побежала в гостиную. Полицейский спрашивал мое имя и адрес. Я сказал:

— Послушайте, у меня совсем нет времени. Сорок седьмая улица, дом четыреста семнадцать, квартира четыре С.

— А как ваше имя?

Из гостиной донесся крик.

— Тут у женщины истерика,— сказал я в трубку.

— Сэр,— полицейский произнес это слово как будто на иностранном языке,— скажите, как вас зовут.

Жена Томми вопила.

— Вы слышите? — Я выставил трубку в дверь, затем снова поднес ее к уху.— Слышали?

— Я слышал, сэр,— ответил он.— Пожалуйста, сообщите ваше имя, и я немедленно вышлю машину.

— Это хорошо,— сказал я.

Тут на кухню влетела жена Томми. Она дико озиралась по сторонам. Руки у нее были в чем-то красном. Наконец она увидела меня.

— Что тут случилось? — заорала она изо всех сил.

— Меня зовут Честер Конвей,— проговорил я.

— Что это было? — поинтересовался полицейский.

Жена Томми схватила меня за куртку. У меня хорошая куртка — на «молнии», синего цвета, с двумя карманами. Зимой в ней очень удобно водить машину.

— Что ты сделал?! — снова завопила она.

— Секундочку,— сказал я полицейскому и положил трубку на стол. Не отпуская моей куртки, жена Томми пыталась что-то из меня вытрясти. Я попятился.— Возьмите себя в руки. Пожалуйста. Я должен поговорить с полицией.

Она тут же отпустила меня и схватила телефонную трубку.