«Кто соблазнит малых сих» - Страница 6
Брат: А я Супермен!
Сестра: А я Супергерл!
И так минут десять до полного истощения. И теперь давайте представим себе подобный диалог лет этак пятнадцать назад. В ми/тота/литаристском обществе с теми реалиями. Начало, скорее всего, будет таким же:
— Малявка, я тебя сильнее!
А вот дальше… Кого могли бы дети застоя призвать на помощь для утверждения своего лидерства? Кто из детских любимцев недавнего прошлого порубил всех в капусту, стер в порошок, расстрелял «веером от пуза»? Чебурашка? Кот Леопольд? Или, может быть, кот Матроскин? Миф тут же начинает трещать по швам.
Милитаризация сознания, если уж говорить об этом всерьез, происходит сейчас, а не тогда. Это сейчас человек с младенческого возраста пропитывается культом силы, культом героя с уголовными наклонностями. Это сейчас «крошка-сын» знает, что у его папы есть пистолет (пока, правда, чаще всего газовый, но принятие закона о владении личным оружием, вероятно, не за горами). Это сейчас подросток, рано утром выгуливая собаку, может обнаружить во дворе труп. Дурная бесконечность войн в тех местах, которые всю жизнь ассоциировались у нас только с курортным отдыхом, милиционер с автоматом на шее, уже не раз встреченный нами в собственном подъезде, демонстрация в «прямом эфире» танков, стреляющих по Белом Дому, битком набитому людьми… Это что, не милитаризация сознания?
В таком случае нашим ученым, которым не впервой находить теоретические обоснования для любой наперед заданной практики, настала пора подумать о новых диссертационных темах в стиле Оруэлла. Например, «Радикальное устранение люмпенизированной части населения как оптимальный метод воспитания верности общечеловеческим ценностям». Или: «Образ Киборга-убийцы в детском кинематографе — эффективное средство формирования миротворческих установок».
Кстати, о кинематографических и не только кинематографических образах. В нашу жизнь вошла, вернее, ворвалась чужая эстетика. Конечно, нельзя сказать, что ее раньше вовсе не было. Нет, но она присутствовала в качестве скромного гостя, а не полновластного хозяина. В другом соотношении и уж совсем с другой силой напора. Ненавязчивому гостю человек всегда рад. Так и мы радовались американским джинсам, японским видеомагнитофонам, французским шансонье, международным кинофестивалям. Все это было недавно, а стало уже полузабытым прошлым — настолько резко поменялась ситуация. Сейчас — наконец-то! — раздается все больше и больше голосов, протестующих против засилья «американского большого». (Один наш знакомый когда-то переводил для заработка именитого бурятского поэта. И все шло гладко, потому что это был вполне интернациональный текст о Родине и партии, пока переводчик не споткнулся о загадочное выражение, которому никак не мог найти русского эквивалента: «Бурятское большое».) Но дело не только в том, что сочетание свиняче-розового с канареечно-желтым, на котором построена, в частности, вся эстетика империи Барби, режет глаз. И даже не в том, что американскую массовую эстетику человек с минимально развитым вкусом может назвать эстетикой лишь иронически. Суть в другом. Представьте себе, что в вашей комнате без спросу что-то чуть переставили, слегка заменили. Причем именно слегка, еле уловимо. И вот вы вошли и, еще не успев осознать происшедшего, ощутили смутную тревогу. Ну а теперь вообразите, что в вашей комнате переклеили обои, поменяли мебель, повесили другую люстру и другие занавески… Вы, естественно, в шоке и хотите найти подтверждение того, что это ВАШ дом. И начинаете метаться в поисках хотя бы маленькой вещички, хотя бы чашки с отбитым краем! — чего угодно, лишь бы убедиться, что вы не сошли с ума.
Господи, сколько воплей раздавалось, когда построили Дворец съездов, гостиницу «Россия», башни Калининского проспекта. Дескать, исказили лицо города! Но ведь это было то самое «чуть-чуть» по сравнению с происходящим сейчас. А какой яростный протест вызывали у нашей интеллигенции советские плакаты и лозунги, праздничные портреты несчастных геронтократов! Им говорили: «Да черт с ними, пусть висят! Кто их замечает?» А они во всеоружии фрейдизма вещали про воздействие на подсознание. Что это, мол, еще более разрушительно для психики, чем осознаваемая травма…
Где же вы теперь, друзья-однополчане? Ведь сейчас самое время бить тревогу. Или голос, исходящий из «влажных недр» (выражение Розанова) и сладострастно призывающий к райскому наслаждению вкусить чего-нибудь пищевого, оказывает благотворный эффект на подсознание? Что там говорил старик Зигги про совмещение трех отверстий в одном лице? А уж на уровне сознания… Наверное, лозунг «Слава труду!» не так травмировал психику, как восклицания двух «студентов МММ», потрясающих пачкой акций: «Это больше, чем стипендия! Это лучше, чем стипендия!»
А есть и гораздо менее очевидные, но зато куда более серьезные факторы, искажающие онтологически привычную картину мира. Это вливается незаметно, как яд в ухо спящему отцу Гамлета. Насколько нам известно, критика в адрес американского массового искусства обычно не идет дальше причитаний по поводу секса и насилия, безвкусицы и натурализма. (Кстати, советское искусство можно обвинять во многом, но вот натурализмом оно не грешило и в этом смысле продолжало русскую традицию. У нас даже в фильмах про фашистов соблюдалась определенная «квота» на демонстрацию зверств.) Однако гораздо интереснее, на наш взгляд, сопоставить отечественную и американскую кино-, видео— и книгопродукцию по существу: сравнить персонажей, мотивацию их характеров и поступков, существование в категориях добра и зла.
Начнем, из вежливости, с гостей. Что прежде всего бросается в глаза? Да в общем-то отсутствие какой бы то ни было мотивации у злодеев. У нас даже начинающий литератор знает, что поступки персонажей должны быть обоснованны. Мэтры, опекающие молодых драматургов, любят советовать «новичкам» вообразить в деталях биографию всех, даже второстепенных персонажей. Это элементарное профессиональное упражнение. У американского же злодея (иначе не скажешь) нет ничего хоть сколько-нибудь очеловечивающего: его невозможно представить себе в детстве, у него совсем нет положительных свойств (помните, как Станиславский учил артиста, играющего отрицательного героя, искать в нем что-нибудь хорошее?) или хотя бы смешных слабостей. Нет никаких оправданий злодейской сущности (детство в детдоме, измена невесты, обида на власть и проч. и проч.). Он злодей по определению. Абсолютное Зло. Почему бы это? Неужели от недостатка профессионализма у создателей боевиков и триллеров? Или дело в чем-то другом? Образ «беспросветного» злодея, на которого нельзя повлиять, так как не за что зацепиться, далеко не нов, только он предстает сегодня в иных, модифицированных сообразно времени обличьях. Кто символизирует Абсолютное Зло? Кто ненавидит род людской и жаждет его тотального уничтожения? Кому все человеческое чуждо? Да-да, тот самый, с копытами, но только действующий в безбожном и безблагодатном мире, где великий спор Света и Тьмы решается на уровне кулаков, автоматных очередей и залпов из гранатомета.
Совершенно очевидно, что обычный человек или даже обычный герой одержать верх в таком споре не в состоянии. И появляются сверхгерои, этакие боги-культуристы. И у них тоже нет ни предыстории, ни характера. Это в чистом виде номиналы. Очень показателен конец детского диалога, который мы не без умысла не процитировали сразу.
Брат: А я все равно сильней! Я… я… Я Супер-робот Т-1000! У меня внутри знаешь какой компьютер?
Сестра (оторопело): Ты что? Он же плохой? Он же робот-убийца!
Брат (нимало не смутившись): А это все равно.
Устами младенца глаголет на редкость лаконично сформулированная истина. И вправду, представители добра и зла в этих современных иностранных сказках принципиально ничем не различаются. Просто одних «назначили» добрыми, других — злыми. А перемени таблички — полюса моментально поменяются. Да, собственно, так и происходит. В одной серии Терминатор, выражаясь детским языком, «плохой». А в другой серии Терминатор (вроде бы новый робот, но с тем же именем и обликом — его играет тот же самый актер!) уже «хороший» и выступает в роли защитника той же самой героини. Это все равно что Кащей Бессмертный во второй серии исполнял бы обязанности Ивана-царевича: приручил Серого Волка, вызволил Василису Прекрасную, ну а потом — «с веселым пирком да за свадебку». Тот-то радости бы было!