Кто против нас? - Страница 2

Чтобы собрать побольше материала для работы, он решил до конца лета съездить в Волгоград. И вот однажды дождливым вечером он сел в поезд, чтобы на следующий день быть на месте. Его переполняло лёгкое волнение, смешанное чувство предвкушения и тревоги. По мере движения поезда на юг леса за окном постепенно сменялись степями, а Гедройцу снился необычный сон, цветной и яркий.

Во сне он находился в уютном доме на берегу океана. Был тихий вечер, он вышел, чтобы насладиться прибрежной ночью. Небо темнело, и взору открывался пейзаж морского побережья. Поверхность вод играла зарей, и ему почему-то показалось, что сама вода изнутри светилась мутной краснотой. И чей-то мягкий голос звал взглянуть вверх: у горизонта небо сияло зеленоватым холодным светом, но чем выше Гедройц поднимал глаза, тем темнее оно становилось.

Вверху же, над самой головой, оно было иссиня-чёрным. Там мириады серебристых линий соединяли звёзды в созвездья. Он удивился: здесь всё так ясно, созвездия столь четки и различимы. Когда-то небо открыло тайну своих начертаний и сюжетов. Только лишь на мгновение зодиак открыл небесный портрет, поведал цельность цветов и линий. Теперь узнал Гедройц этот древний рисунок.

К другому краю бездны обернулся он: там нависали шары планет — вот-вот сорвутся, как в Рождество шары на ёлке. Своими размерами они превосходили обычную августовскую Луну. Он сразу увидел Юпитер, багровый Марс, кольцо Сатурна, прозрачный Уран, дым Фаэтона и дым Венеры и ещё одну синюю планету.

Знакомый голос продолжал: «Сейчас начнётся движение воды на этот берег, на этот город, волны накроют твой милый домик, он уйдет сейчас под воду. Но ты не бойся — дом твой вполне крепок, надёжен. Иди домой, закрой все двери и дождись конца прилива».

Океан и вправду начал свой гремящий штурм, и вскоре уже всё небо пропало под обесцветившейся водою. Не отрывая от окон взгляда, Гедройц погружался во тьму, желая дождаться окончания морских движений. Но не дождался, его разбудил резкий гудок встречного поезда.

Спустя несколько часов он прибыл в Волгоград. Гедройца город встретил мощной грозой и душистым воздухом. Обычно же в Волгограде летом жарко и сухо, а Волга спокойна. Гедройцу вспомнилось, что рассказывали ему знакомые, побывавшие в Волгограде. Они уверяли, что городские жители весь день пьют пиво, а по вечерам едят жаренную в масле отборную коноплю, политую фруктовым сиропом, полагая, что это и есть настоящий рецепт халвы, восточной сладости, столь любимой на Ближнем Востоке.

Устроившись в гостинице, Гедройц отправился на ближайший базар — ему давно хотелось попробовать настоящей черной икры, только что засоленной. Там он разговорился с торговцем рыбой, стал по обыкновению расспрашивать о жизни, потом сказал, что приехал узнать побольше о Сталинградской битве, и вызвал этим признанием неожиданное доверие к себе.

Торговец стал более откровенен. Оказалось, что товар ему поставляют браконьеры. Полушепотом он предложил познакомить Гедройца с ними, раз есть такой интерес к войне, ибо помимо рыбы некоторые браконьеры занимаются раскопками, ищут на полях сражений кресты и разное оружие, от ножей до пушек, реставрируют и продают. Гедройц понял, что ему оказана большая честь.

Он был несколько напряжен, в его представлении браконьеры были далеко не самой безопасной частью преступного мира. Однако те рыбаки, к которым привели Гедройца, оказались очень милыми, доброжелательными людьми, выпили с ним самогону и рассказали о себе. Они живут в купленных по случаю купейных вагонах у самой Волги на отчуждённой и огороженной территории. У них, впрочем, есть собственные квартиры в городе, но там, на берегу, — их зона, их владения, их поместье. Он разглядывал стены одного из таких вагонов: картинки из мужских журналов развешаны в одном углу вагона, портреты русских монархов — в другом.

Попасть случайному человеку сюда трудно, все подходы обтянуты колючей проволокой, охраняются собаками. Милиция к ним близко не подходит. Когда однажды бандиты из южных краев решили подчинить себе эту территорию, волжские браконьеры вышли на встречу с их главарем, обвешанным золотом. Требование платить ему дань они восприняли без удовольствия, заживо залили бандита бетоном в старой цистерне, и шофера заодно.

Гедройц разговорился с двумя браконьерами. Один — молодой парень Иван, потомственный рыбак, сколько себя помнит, ходил с отцом на Волгу на осетра и стерлядь. Он жалуется на калмыцких конкурентов: они ставят сети поперек реки, перекрывают всё течение, но берут лишь ту рыбу, что могут вытащить, остальной же улов оставляют гнить в сетях.

Он признается: я, говорит, лично замочил человек десять, ребятам с нашего участка удается потопить две-три калмыцкие лодки в неделю. Но бороться с ними в целом бесполезно — их же так много, и все они против нас. Гедройца он просил как-нибудь прислать из Москвы литературу с описанием древнерусского боевого искусства. Говорит, что хочет в совершенстве его освоить, что слишком много развелось в городе инородцев с их верой, всё исконно русское истребляют, и их надо изгонять. Ведь и они против нас.

Подельник Ивана, Миша, с ним не так давно, всего пару лет. Он старше, но в рыбацком деле — ученик, поэтому ведёт себя скромно. Миша воевал в Чечне, он вытачивает замечательное холодное оружие и продаёт довольно дешево — в Москве, конечно, за такие деньги ничего дельного не купишь. Особенно хороши кинжалы, они входят в человека как в масло, сильным ударом прокалывают и бронежилет.

Мастерить ножи Миша научился в чеченском плену, подглядел секреты этого горного ремесла. Там, в плену, его пытали, выкололи глаз, но другим он видит совсем неплохо. Он рассказывает чудные анекдоты, и даже самые непристойные в его интонациях звучат вполне потребно. Про войну и про плен говорит смешно, однако сам не смеётся.

Гедройц слушал рассказы браконьеров и не мог понять, как эти радушные душевные люди так спокойно, даже не без гордости, рассказывают о страшных, жестоких вещах. Гедройц, конечно, мог оправдать необходимую самооборону. Но откуда такая тяга к насилию, необъяснимая и нарочитая, хотя бы и на словах?

Он спросил, правда ли, что можно откопать в местах боевых действий что-нибудь интересное. Миша улыбнулся и положил на стол большой блестящий кинжал. И Гедройц почувствовал необъяснимую силу, исходящую от этого оружия. «Я его недавно на кургане откопал, у самой вершины, — объяснил Миша. — Это немецкий штык-нож. Он весь в крови окаменевшей был. Отмыл я его кислотой, лезвие заточил. Сталь там хорошая, сто лет прослужит». Гедройца потрясло качество изделия: после полувека в земле лакированная деревянная рукоятка выглядела как новая.

Миша заметил восхищённый взгляд Гедройца и вдруг сказал: «А ты, Андрюха, возьми его себе. У меня ещё есть». Гедройц никак не ожидал такой щедрости, подумал, что, может быть, это шутка. «Бери, бери, в своей Москве не найдёшь такого». Иван взял нож и протянул его Гедройцу. Тот поблагодарил и сразу убрал подарок в портфель.

Оставив Гедройца одного в вагоне, браконьеры поплыли на лодке за рыбой. А Гедройц, как только они ушли, сразу достал нож и стал его разглядывать. Он никогда прежде не держал в руках орудие убийства — возможно, не одного, а многих убийств. Он изучил лезвие, пощупал острие. Стал играть с ножом, имитировать удары, закалывать невидимых врагов.

Воображение Гедройца разгорелось, он старался представить себе немца, который этим самым ножом проливал кровь русских солдат, когда-то живых. А потом представил, как тот немец получает смертельное ранение, как подкошен русской пулей, падает и последнее, что видит, — вот этот клинок, и, умирая, прощается с ним, как с верным товарищем.

Вскоре ребята прибыли с осетром, ещё живым, и тут же зажарили его. Свежий шашлык из осетрины был очень хорош, да ещё темнеющее небо с первыми звёздами, Млечный Путь, обрыв над неспокойной Волгой и отблеск далёкой грозы! Они втроём выпили местного самогона, настоянного на дубовой коре, и закусили шашлыком. А потом ели арбуз. Однако гроза неумолимо двигалась к ним, и, чтобы не оставаться на ночь в вагончике, Гедройц поспешил закончить трапезу. Напоследок ему сказали так: «Ты только смотри, ночью на курган не ходи один. Люди там иногда просто пропадают».