Кто послал Блаватскую? - Страница 10

“Если печаль и радость, любовь и ненависть, возникающие во всех сознательных существах, — это дело Ишвары, то он сам должен быть способен на печаль и радость, любовь и ненависть, а если у него есть все это, то как можно сказать, что он совершенен?”[104].

Христианский ответ: “Бог благ и бесстрастен и неизменен. Если кто, признавая истинным то, что Бог не изменяется, недоумевает, однако же, как Он о добрых радуется, злых отвращается, на грешников гневается, а когда они каются, является милостив к ним; то на сие надобно сказать, что Бог не радуется и не гневается: ибо радость и гнев суть страсти. Нелепо думать, что Божеству было хорошо или худо из-за дел человеческих. Бог благ и только благое творит, вредить же никому не вредит, пребывая всегда одинаковым; а мы, когда бываем добры, то вступаем в общение с Богом – по сходству с Ним, а когда становимся злыми, то отделяемся от Бога - по несходству с Ним. Живя добродетельно – мы бываем Божиими, а делаясь злыми – становимся отверженными от Него; а сие не то значит, чтобы Он гнев имел на нас, но то,что грехи наши не попускают Богу возсиять на нас. Если потом молитвами и благотворениями снискиваем мы разрешение в грехах, то это не то значит, что Бога мы ублажили и Его переменили, но что посредством таких действий и обращения нашего к Богу уврачевав сущее в нас зло, опять соделываемся мы способными вкушать Божию благость; так что сказать: Бог отвращается от злых, есть тоже, что сказать: солнце скрывается от лишенных зрения” (преп. Антоний Великий).[105]

“Если бы мир был создан Ишварой, не было бы ни изменения, ни разрушения”[106].

А если Творец хотел видеть мир динамичным, изменяющимся? Преп. Максим Исповедник назвал Творца именем “Генисиург”, Творец движения[107]. Вне Себя Бог рядоположил некие вещи, суть которых в движении ко Творцу. Движение вещей есть естественное следствие их сотворенности Богом. Для Будды любое движение и изменение есть “страдание” (дуккха) и есть зло[108]. Но христианство положительно оценивает стремление к возрастанию в Добре. Не всякое стремление, движение, перемена есть зло. Погружение твари в Творца, преображение бытия в Приснобытии есть добро. Но если свободная воля движущихся избирает неверную цель своего движения – из этого рождается зло, “скорбь и несчастья”.

“Если бы мир был сотворен Ишварой, то в нем не должно было бы существовать ни горя, ни греха, ибо как чистые, так и нечистые деяния должны исходить от него. Если же нет, то должна существовать другая причина, кроме него, и тогда он не будет Самосущим”[109].

Да ведь в том-то и дело, что Бог Сам и создал эти “другие причины”. Он создал нас по Своему образу, то есть – тоже “самосущими”, способными свободно избирать цель своей жизни и деятельности, и, соответственно, направление истечения наших энергий и стремлений. Если я воспитал ученика – это ничуть не умаляет моих достоинств. Если я вырастил сына – я не стал от этого достойным презрения. Если Бог создал множество свободных субъектов жизни – из этого ни по какой логике не получается, что Бог перестал быть Самосущим. Если Бог есть причина бытия вещей, погруженных во время, вещей ограниченных, то из этого никак не следует, что и у Вечности и Бесконечности должна быть другая причина к бытию. Откуда же горе в мире, созданном Богом? Оно происходит оттого, что То, что Бог желает подарить людям, не может быть ими воспринято, если они не пожелают этого свободно. Ибо Добро, принимаемое неосознанно, навязываемое насильно, перестает быть Добром. И потому не в Боге, дарующем нам свободу, но в нас – причина зла.

“Если Ишвара — создатель и если все существа молчаливо должны подчиняться власти их создателя, какова была бы польза от добродетельного поведения?”[110].

Бог христиан дал людям свободу, а потому возможен выбор. Правильно сделанный выбор приносит человеку преображение к бога, “обожение”. По слову Василия Великого "человек есть тварь, получившая повеление стать Богом"[111].

“Кроме того, если Ишвара — творец, почему бы людям просто не покориться ему со всем почтением, зачем они должны приносить ему жертвы в момент, когда их сурово гнетет необходимость?”[112].

Христианство, во-первых, говорит о том, какую жертву Бог принес людям (жертву Голгофскую). Во-вторых, христианство призывает приносить Богу жертву любви, жертву сердечного благодарения – и эту жертву надо приносить всегда, а не только в минуты горя: “Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе” (1 Фесс. 5, 16-18).

“И почему люди должны почитать не одного бога, а нескольких?”[113].

Ну, этот упрек к христианам совсем не относится. Мы как раз проповедуем – “Я Господь, Бог твой, да не будет у тебя других богов” (Исх. 5, 6-7).

Вот и все аргументы Будды, которыми он объясняет свой атеизм. Странно видеть, что именно буддийский атеизм теософы предлагают как основу для объединения религий. Вот, оказывается, когда религии радостно примирятся: когда все они осознают, что Бога-Творца нет, что нет даже безличностного, но всеединящего Божества[114], и что молиться никому невозможно и не нужно!

Странно видеть, как теософы повторяют до-христианские доводы Будды, высказанные по поводу языческих божеств, перенося их на христианского Бога. Переносить аргументы, прозвучавшие в одной эпохе, в эпоху совершенно другую, для спора с совершенно иными оппонентами, всегда опасно. Атеистические аргументы Будды годятся разве что для “Безбожника у станка”[115]. Теософы, как и воинствующие безбожники советской поры, были убеждены, что у христиан нет своей философской традиции, что мы говорим сущие глупости и не в состоянии даже осознать это.

Легкость, с которой Е. Рерих воспроизводит буддистские выпады против идеи Бога, вскрывает странную анти-историчность теософского взгляда на мир человеской культуры. Двух с половиной тысячелетий развития религиозной мысли, прошедших после Будды, для них вроде не существует.

Но если аргументы индийских философов, полемизировавших (причем, как показала история, вполне победоносно: буддистов в Индии практически не осталось) с буддизмом[116], равно как и доводы христианских мыслителей теософы не расслышали – то встает вопрос о причинах подобной глухоты. Видя такое, я уже перестаю удивляться тому, что за два года теософы не вступили в философскую дискуссию со мной. Перестаю удивляться тому, что за полтора века они не вступили в дискуссию с Владимиром Соловьевым. Ответ от них можно ждать тысячелетиями – и не дождаться. Просто теософы вообще никого никогда не слышат, кроме себя. Но называют это “диалогом” и “взаимопониманием”… Впрочем, в истории теософии много и таких людей, которые расслышали эти вопросы и расслышали наши ответы. Но после этого они… перестали быть теософами.

Пока же и Мяло, равно как и ее издателями, проблема фундаментальнейших философских расхождений между теософией и христианством не замечается. Более того - ни словом, ни фразой Мяло не говорит, что для нее хоть что-то неприемлимо в воззрениях Блаватской и Рёрихов. Я понимаю, что маловнимательный читатель теософской литературы, вдобавок плохо знающий православную традицию, может не заметить этих фундаментальных противоречий между теософией и христианством. Но Мяло берется говорить от лица православия и науки. Она все же прочитала мою книгу “Сатанизм для интеллигенции. О Рерихах и православии”, где эти противоречия уже обнажены. И… оставили ее совершенно равнодушной.