Кто как Бог? Или сколько длился день творения - Страница 31

Представителем первого направления является, например, о. Андрей Кураев (он же пожалуй и самый яркий представитель данной концепции): "Слово смерть слишком человеческое. «Смерть» — это слово, предельно насыщенное именно человеческим трагизмом. Можем ли мы прилагать слово смерть, до краев полное именно человеческим смыслом, к миру нечеловеческому? Для человека смерть — трагедия, она есть нечто вопиюще недолжное. Но в русской философии не случайно именно ужас человека перед смертью воспринимался как опытное свидетельство его неотмирного происхождения: если бы человек был законным порождением мира естественной эволюции и борьбы за выживание — он не стал бы испытывать отвращения к тому, что «естественно». Смерть человека вошла в мир через грех — это несомненно. Смерть есть зло и Творцом она не создана — это тоже аксиома библейского богословия.

Вывод отсюда, мне представляется, может быть один: уход животных не есть смерть, не есть нечто, подобное уходу человека. Если мы говорим "смерть Сократа" — то мы не имеем права это же слово применять в высказывании "смерть собаки". Смерть звезды — это метафора. Такой же метафорой можно сказать о «смерти» атома или табуретки. Животные исчезали из бытия, прекращали свое существование в мире до человека. Но это не смерть. И поэтому в богословском, в философском смысле говорить о феномене смерти в мире нечеловеческом — нельзя. Смерть безжизненной звезды, распад атома, разделение живой клетки или бактерии, прекращение физиологических процессов в обезьяне — это не то же, что кончина человека".[203]

Как совершенно справедливо замечает по этому поводу о. Константин Буфеев, "Мысль о. дьякона патетическая и душетрогательная. Кто же посмеет сравнить смерь Сократа и смерть собаки? Даже неловко как-то оспаривать такие чеканные афористические утверждения. Однако мысль А. Кураева несостоятельна, поскольку и по нормам русского и по нормам древнееврейского языка мы не только "имеем право", но обязаны и для Сократа и для собаки использовать все-таки одно и то же слово «смерть» (евр. — "мот"). А душещипательные рассуждения о необходимости применять в разных случаях разные выражения подобны глубокомысленным рассуждениям известного литературного персонажа, гробовщика Безенчука, который разработал свою классификацию. По его терминологии один "дуба дал", другой "приказал долго жить", а третий "сыграл в ящик" и т. д. Конечно, о собаке мы обычно говорим, что она «сдохла», а о праведнике, что он "почил в Боге". Но не вынося приговора о дальнейшей участи пациента, и врач и ветеринар при летальном исходе констатирует: "смерть наступила от…". Надо сказать, что эту мысль о. Андрей не поддержат не только ветеринары и медики,[204] но и его собственные единомышленники — телеологисты. Тейяр де Шарден пишет, что указанием "на присутствие первородного греха в мире, является смерть. В первую очередь, конечно, смерть человека; но, следовательно, и всякая смерть, поскольку в силу неизбежной физической однородности человек не может избежать органического распада в системе смертных животных".[205] Да и сам о. Андрей не замечает, что в этой же статье он сближает смерть животных и человека. Он пишет: "если Бог сказал именно так (смертию умрешь — с. Д.) — значит, людям был и ранее знаком опыт смерти (точнее — наблюдение за смертью других). И тогда это значит, что смерть была в нечеловеческом мире, в мире животных".[206] Но ведь если смерть человека и животного принципиально несоизмеримы, то такое предупреждение не имеет никакого смысла. В логике о. Диакона налицо противоречие. Но оно вполне объяснимо. Ведь только тот, кто не видел слез коровы, которую ведут на бойню, может говорить о нормальности смерти животных. (Мы не в коем случае не согласны с данным аргументом о. Андрей, предполагающего, что Бог не мог сказать Адаму про смерть без ее наглядного показа. Не думаю, чтобы первый человек настолько был слаб интеллектом).

Таким образом мы видим, что попытка снять проблему за счет утверждения об принциальной несоизмеримости смерти животных и людей терпит крах. (Кстати, никто кроме о. Андрей не пытался еще так противопоставлять эти понятия). Следующим аргументом в защиту возможности тления до грехопадения выдвигается следующий. — Распад животных нормален, ибо они не предназначены для вечности, что доказывается, например, в том, что их не причащают. Но здесь нужно уточнить. Да, животные, как говорил например блаженный Августин созданы смертными, но смертными в каком смысле? По учению свят. Афанасия и сам человек создан смертным, ибо то, что получило начало чрез изменение может и исчезнуть. Но ведь из этого не следует, что Адам должен был умереть, хотя бы и не согрешил (сравни 123 и 124 правила Карфагенского Собора)? Подобно этому и животные созданы с возможностью смерти, и с возможностью борьбы за существования, и с органами, которые потом стали использоваться для хищничества, но до греха и львы питались зеленью травной (Быт. 1, 29–30). И это же будет и после воскресения. По мысли нашего литургического богословия после конца мира нас ожидает возвращенный рай. Про него у нас есть пророчество Исаии — "Тогда волк будет жить с вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком, и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет пасти их. И корова будет пастись с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому" (Ис. 11, 6–7). Как будет после конца мира, так было и в начале, ибо Сам Бог сказал о всем Своем творении — "очень хорошо"! Так что и животные могут быть неуничтожимыми, но, конечно, не сами по себе, а чрез человека. И именно по этому они и не причащаются, ибо они и не грешили, и потому не нуждаются в таком врачевании. Только тот, ради кого Бог покорил тварь тлению, может ее исцелить. По учению преп. Максима Исповедника Адам был призван преодолеть деление на чувственную и умопостигаемую тварь. По верному слову свят. Филарета первый человек должен был быть царем, первосвященником и пророком для подвластного ему мира. И именно благодаря этому служению (которое проявилось, например, в наречении имен) животные и не подпадали под свойственное всему сотворенному изменение вплоть до уничтожения. Если бы Адам и Ева победили искушение и чрез то стали непоколебимы в добре, тогда и животные также чрез них достигли бы окончательной неуничтожимости. Этого состояния они смогут достигнуть только после преображения Вселенной и черпать его они будут чрез Второго Адама, а начало этому он уже положил тогда, когда после искушения в пустыне Иисус Христос "был со зверями" (Мк. 1, 13). Об этом событии вещает и посвященный в неизреченные тайны ап. Павел: "ибо тварь с надеждой ожидает откровения сынов Божиих: потому что тварь покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабству тлению в свободу славы детей Божиих. Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучается доныне; и не только она, но и мы сами, имея начаток Духа, и мы в себе стенаем, ожидая усыновления, искупления тела нашего", (Рим. 8, 19–23). Итак, мы видим. Что согласно Слову Божию нынешнее состояние твари не изначально и она находиться в рабстве у тления и покорена суете. Что же означают эти слова «тление» и «суета»? Первое (по-гречески jqora) имеет значение "пагуба, уничтожение, истребление, гибель, порча",[207] а второе (mataiohV) — "суета, ничтожество, тщеславие, безумие".[208] Значит, если верить апостолу, изначально все творение было свободно от гибели, уничтожения, гибели, порчи и тления, всего того, что могло бы помешать проявлению Божественного Разума и потому привести к мысли, которой одержимы сторонники Сартра, о безумии мироздания, его бесцельности и ничтожности. Но после падения царя мироздания и все его царство было покорено распаду и смерти. Ведь не подобало подчиненным быть нетленным, если тот, ради кого они существуют был подвержен гибели. Всякое другое понимание этого места Священного Писания будет явным насилием над текстом.