Ксения Петербургская - Страница 20

Через два дня утром позвонили: «Приезжайте за деньгами. Ваша сестра переслала вам из Швеции немного денег». Поздно вечером снова звонок, тот же незнакомый голос сказал: «Есть одно место в автобус на паломническую поездку в Псков через Санкт-Петербург. Отъезд послезавтра. Сразу же получите и деньги».

Денег оказалось ровно столько, сколько стоила путевка. (Сестра, уехавшая в Швецию, редко присылает деньги, сама полубезработная.) Всю ночь ехали в неудобном автобусе в Петербург. Сразу по приезде я отправилась на Смоленское кладбище, зашла в храм в честь Смоленской иконы Божией Матери. В правом приделе, рядом с иконой св. Иоанна Кронштадтского, увидела ту самую «Ксению с косой» — дивный, исполненный сострадания аналойный образ святой. Маленькую иконку-листочек с этим образом мне тут же кто-то и подарил.

Недалеко от часовни Ксении Петербургской женщина в киоске продавала открытки с видами святого места. Вдруг, выбрав меня из всех стоявших около, протянула листок, на котором были напечатаны тропарь, величание и молитва ко святой Ксении блаженной. До этого момента я не знала, как принято ей молиться.

— Сколько? — спросила я.

— Нисколько. Обойди, читая тропарь и молитву, три раза вокруг часовни, а потом проси о том, в чем имеешь нужду.

Вот, оказывается, ради чего я стояла здесь столько времени, пересчитывая копейки и не решаясь отдать последние! Вот ради чего под проливным дождем, промокшая, замерзшая, в худых сапогах шла я сюда от автобуса, отстояла службу в Смоленском храме, затем в часовне, а потом — так и не отогревшись — еще полчаса около киоска! Три раза с величанием и тропарем я обошла вокруг часовни и по прочтении молитвы припала к стене ее с горючими слезами и надеждой на предстательство блаженной пред Всемилостивым Господом.

Через два дня, по приезде в Москву, дочь, лежавшая в депрессии три года, первый раз оделась и вышла на улицу. Появилась надежда на будущее, впереди замаячил какой-то просвет…»

…Удивительные откровенные рассказы людей, испытавших на себе явное покровительство блаженной Ксении, неисчерпаемы. Их за двести лет, прошедших со времени ее смерти, накопилось немало. Но смысл рассказов вполне ясен: кто обратится к ней за помощью, того она обязательно возьмет под свое покровительство. Так было при жизни блаженной, так есть и сейчас. И чем чудеснее это покровительство, тем, кажется, пристальнее становится интерес к ее личности.

Юродивые или скрывают свои подвиги от глаз людских, или ведут себя намеренно непонятно для окружающих, чтобы пророчества их доходили только до тех, кому они предназначены. Блаженная Ксения не является исключением. Пророческий дар юродивых — действительно чудо, и порой думается, не сказка ли это. Но нет. Прозорливость блаженных есть результат их самоотверженности и вольного мученичества.

Чтобы глубже вникнуть в эту странную, на первый взгляд, зависимость, приведем жизнеописания трех известных юродивых ради Христа женщин. Их судьбы, разделенные пространством и временем, составляют некое преемство и единую суть и вполне могут служить иллюстрацией к некоторым «белым пятнам» жизнеописания блаженной Ксении Петербургской.

Чтобы получить такое прозвище как символ духовного преемства от святого Серафима, Саровского чудотворца, нужно было пройти путь подвижничества сродни ему. «Вторым Серафимом» современники называли Христа ради юродивую Пелагею Ивановну Серебренникову.

Пелагея Ивановна родилась в 1809 году — в ту пору, когда блаженной Ксении уже несколько лет не было на свете.

Родина Пелагеи Ивановны — город Арзамас, родители — купец Сурин и его жена Прасковья Ивановна. Семья была зажиточная, отец хорошо торговал, имел кожевенный завод и был человеком умным, добрым и благочестивым. Но он рано умер, оставив сиротами трех малолетних детей: двух сыновей и Пелагею.

Вдова вышла вторично замуж за купца Королева, тоже вдовца, у которого от первой жены осталось шестеро детей. Королев был суров и строг; он внес раздор в семью Суриных — его дети невзлюбили детей Прасковьи Ивановны. Жизнь маленькой Пелагеи сделалась невыносимой в доме отчима, и ей всегда хотелось уйти от родных.

По рассказам ее матери, «с малолетнего еще возраста с Пелагеей приключилось что-то странное: будто заболела девочка и, пролежав целые сутки в постели, встала не похожей на себя. Из умного на редкость ребенка вдруг сделалась она точно глупенькой. Уйдет, бывало, в сад, поднимет платьице, станет и завертится на одной ножке, словно пляшет. Уговаривали ее и срамили, даже били, но ничего не помогало. Так и бросили».

С детства у девочки было необыкновенное терпение и твердая воля. Выросла Пелагея стройной и красивой, и в шестнадцать лет постарались «дурочку» поскорее выдать замуж. Когда на смотрины пришел жених — молодой бедный мещанин Сергей Серебренников, то на невесту надели богатое платье. Но Пелагея стала «дурить», как делала всегда, когда что-то было против ее воли. Подали чай: невеста отхлебнет из чашки, а потом начинает поливать из ложки каждый цветок на узорчатом платье. Мать приказала служанке незаметно щипать Пелагею, чтоб не дурила, а та и выдала свою мать: «Что же это вам, маменька, больно жалко цветочков? Ведь не райские это цветы!» Крестная мать жениха, присутствующая на смотринах, сказала жениху, чтоб он не брал ее, глупенькую, несмотря ни на какое ее богатство. Но Серебренников все же решил жениться, и в 1828 году Пелагею повенчали с ним.

Вскоре после брака Пелагея вместе с мужем и матерью поехала в Саровскую пустынь, где подвизался известный на всю Россию прозорливый старец Серафим Саровский. Отец Серафим ласково принял мужа и мать и отправил их в гостиницу, а Пелагею Ивановну ввел в свою келью и очень долго беседовал с ней наедине. Разговор их остался для всех тайной. Одно известно, что когда нетерпеливый муж пошел за женой к келье, то все увидели, что дивный старец, выведя за руку Пелагею Ивановну, до земли поклонился ей и с мольбой в голосе сказал:

— Иди, матушка, иди, не медля, в мою-то обитель, побереги моих сирот-то[5], многие тобою спасутся, и будешь ты свет миру. Ах, позабыл было, — прибавил старец. — Вот четки-то тебе, возьми ты, матушка, возьми!

Когда Пелагея Ивановна удалилась, батюшка Серафим обратился к свидетелям события и сказал:

— Эта женщина будет великий светильник!

Муж Пелагеи Ивановны, услышав такие речи, насмешливо произнес:

— Хорош же Серафим! И где прозорливость его? И в уме ли он? На что это похоже? Девка она, что ли, что в Дивеево ее посылает, да и четки дал, как монашке…

Действительно, в подобной ситуации можно было и усомниться в прозорливости старца. Но, как известно, он предвидел будущую судьбу человека и несомненно узрел, что безумие Пелагеи Ивановны мнимое. Беседа с духоносным старцем оказала большое влияние на дальнейшую жизнь Пелагеи Ивановны. Святой Серафим благословил ее тогда на служение Христу в подвиге юродства ради точного, полнейшего исполнения заповеди о нищете духовной.

В Арзамасе подружилась Пелагея Ивановна с одной юродивой купчихой, которая научила ее непрерывной Иисусовой молитве, и молитва стала постоянным занятием на всю жизнь. В ночное, от всех сокрытое время Пелагея Ивановна молилась на коленях, обратясь лицом к востоку, в холодной стеклянной галерее, пристроенной к дому. Это хорошо было известно старушке, которая жила напротив Серебренниковых.

— Ну и судите сами, — рассказывала она по простоте сердечной, — весело было ее мужу? Понятно, не нравилось… Эх, да что и говорить! Я ведь хорошо знаю весь путь-то ее. Великая она была раба Божия!

С молитвенным подвигом Пелагея Ивановна вскоре стала соединять подвиг юродства Христа ради, как бы с каждым днем все более и более теряя рассудок. Бывало, наденет на себя самое дорогое платье, шаль, а голову обернет грязной тряпкой и пойдет или в церковь, или куда-нибудь на гуляние, где побольше собирается народа, чтобы ее видели, судили и обсмеивали. И чем больше пересуживали ее, тем более радовали ее душу, которая искренне пренебрегла и красотой телесной, и богатством земным, и счастьем семейным, и всеми благами мира сего.