КРЫСЫ НА ПЕСКЕ - Страница 10

-- И все они проделали этот путь через зеркало?

-- догадался я.

-- Именно. Причём произошло это не одновременно. Всё дело в том, что в момент проведения эксперимента все 96 Антонов Пустобрёховых переставали быть своими собственными отражениями или оригиналами, между ними нарушалось былое незыблемое соответствие, переставал действовать некий закон -- они превращались в независимые друг от друга существа. Иначе мы с тобой не сидели бы сейчас здесь, в этом зале. Эксперимент начался трое суток назад, в 12 часов ночи, и закончится сегодня, тоже в полночь. К этому времени ты должен вернуться в свой трёхмерный мир, как это уже сделал я. А вернувшись, передать эту информацию своему двухмерному двойнику. После полуночи всё снова должно быть подчинено закону зеркального отражения параллельных миров.

Возможность вернуться назад, в мой привычный мир, обрадовала меня.

-- Каким же образом я вернусь? -- спросил я.

-- Тем же, что и попал сюда. Через зеркало.

-- Я уже пытался -- не выходит. Зеркало непроницаемо.

-- Ну, это дело поправимо. Нужно всего лишь прочесть заклинание.

По поводу заклинания я тоже не удивился. Подумаешь, заклинание! Вот девяностошестимерный Антон Пустобрёхов -- это да! Это впечатляет.

Мой двойник тем временем щелчком пальцев вызвал из воздуха четырёхмерный оригинал халдея Миши (знал бы этот оригинал, что он тоже всего лишь отражение!) и бросил на стол горсть мелочи.

-- Прими расчёт, Михаил. Мы уходим. Спасибо за виски.

Одна монета укатилась на пол. Я поднял её. Это был гривенник, обыкновенный потёртый гривенник шестьдесят первого года выпуска. Но вот он превратился в миниатюрный кубик Рубика, потом поочередно в золотой перстень с бриллиантом, серебряную медаль "За храбрость" 2-й степени с изображением самодержца Всероссийского Николая Второго, заплесневевший хлебный сухарь, холостой патрон от трёхлинейки, гусеницу, обломок пуговицы, чей-то выбитый зуб с вывалившейся пломбой, засушенного скорпиона, божью коровку и... Впрочем, божья коровка была последней: ни во что не успев превратиться, она просто-напросто улетела.

-- Сейчас мы пойдём домой -- ко мне или к тебе, называй как хочешь, -- и там я провожу тебя в твой трёхмерный мир, -- сказал мой двойник, когда задастый Миша отвалил. -- Держись за мою руку, да покрепче, чтобы с тобой, не дай Бог, ничего не случилось.

-- А что со мной может случиться, -- невесело усмехнулся я, -- когда ты, мой оригинал, жив, здоров и невредим? Не может же твоё отражение попасть под колёса машины, а тебя в то же время сия судьба миновать?

Он как-то странно посмотрел на меня.

-- Не мудри. Держись -- и всё, а остальное не нашего ума дело. Ни тебе, ни мне этого не понять.

-- Ну почему же, -- ответил я со всё растущим раздражением, -- всё абсолютно ясно. Наша судьба предрешена. Как соизволит наш общий супероригинал поступить, так оно и будет для всех девяносто пяти, то бишь для нас и остальных, таких же как мы, подневольных, подопытных белых мышек. Ему-то что! Он эксперимент поставил, теорию свою дурацкую подтвердил, лауреата какого-нибудь получил -- и все дела. А нам каково? Каково нам теперь знать всё это? Об этом он подумал, этот твой гений, великий учёный? Как жить теперь дальше, он тебе сообщил через всех этих многомерных, полимерных Антон-Антонычей?

Теперь он уже испугался.

-- Пойдём скорее, -- сказал он тихо, хватая меня под руку и выволакивая из четырёхмерных "Коров", -- а то у меня дела срочные, некогда с тобой возиться.

Он боялся смотреть мне в глаза -- это мне-то, своему отражению! Вот потеха!

Домой мы вернулись без происшествий. Он всю дорогу молчал и хмуро косился на меня. Дома он поставил меня перед большим зеркалом (тем самым) и заявил:

-- Произнеси заклинание: "Сезам, откройся" и одновременно перекрестись, только слева направо, понял? -- Я молча кивнул. -- Ну, прощай, Антон Пустобрёхов, видать, не свидимся мы больше по одну сторону зеркала, -- произнёс он на прощание чуть дрогнувшим голосом и порывисто сжал мою пятерню.

-- Будь, -- буркнул я и нехотя ответил на рукопожатие. Потом прошептал древние магические слова, перекрестился в нужную сторону, зажмурился и шагнул в зеркало. Переход состоялся без осложнений. Когда я открыл глаза, то в комнате уже никого не было. Да и сама комната стала теперь обычной, а не зеркальной. Но одно обстоятельство всё же смутило меня: зеркало было пусто. Ага, понял я, значит мой плоский двухмерный двойник, моё отражение ещё где-то плутает в ужасном и непонятном ему трёхмерном мире... Я не стану описывать здесь, как я нашёл его и что рассказал ему, как он среагировал на мой рассказ и чем всё это кончилось -- это неинтересно. Добавлю лишь, что перед своим соседом из восемнадцатой я мысленно извинился. А ровно в полночь я разбил своё большое зеркало, как, впрочем, и все остальные зеркала в доме. Пусть теперь попробуют эти шибко гениальные полимеры воздействовать на меня! Как же, не на того напали! Не хочу я быть ничьим отражением.

20 -- 24 марта 1990 года.

Москва

       -- Милиция! Где милиция?

       Мужчина растрёпанной наружности бежал по безлюдному вестибюлю станции метро "Красносельская" и взывал к блюстителям правопорядка. Добежав до конца подземного коридора, ведущего к платформе, он внезапно очутился у открытой двери в комнату дежурного милиционера. Сержант безмятежно спал за письменным столом, удобно положив голову на согнутый локоть правой руки. Было начало второго ночи. Только что отошёл последний поезд в сторону центра.

       -- Сержант! Проснись!

       Мужчина влетел в помещение дежурного и внёс с собой беспорядок и суету. Сержант вскочил, ошалело хлопая глазами.

       -- А? Что случилось? Вы кто такой?

       -- Машину у меня угнали! Только что, из-под самого носа... Да проснись ты!.. Сажают здесь всяких...

       -- Машину? Вашу? -- Сержант, похоже, окончательно проснулся и овладел собой. -- Когда? Где?

       -- Да здесь, на углу Краснопрудной и Верхней Красносельской, три минуты назад. Таксист я. Стандартный моя фамилия, Иван Игнатьевич. Третий таксомоторный. Вышел из машины на две секунды, кости поразмять, оглянулся -- и только хвост её увидал. И как быстро сработали, мерзавцы! Ведь только вышел...

       -- Так они что -- такси угнали? -- догадался сержант.

       -- Ну так а я о чём толкую! Именно такси. Моё! На секунду выскочил, дай, думаю, разомнусь, а то, знаете, целый день за баранкой, устал, как собака, руки-ноги затекли, спина деревянная... А они тут как тут! И ведь не видел никого, когда из машины выходил. Пусто было на улице, клянусь!

       -- А от меня, гражданин Стандартный, вы что, собственно, хотите? -- спросил сержант, зевая.

       -- Как -- что? Помощи, разумеется. Вы же милиция!

       -- Увы, помочь я вам не могу. Там, -- сержант ткнул пальцем в потолок, -- не моя епархия. Вот если кто поезд угонит или вагон отцепит -- тогда другое дело, тогда я обязан вмешаться. А тут...

       -- Тебе всё шуточки, сержант, -- зло блеснул глазами таксист Стандартный, -- а ведь дело серьёзное. Пока они не успели далеко уйти, их надо перехватить. Позвони, что ли, куда следует...

       -- Позвонить я могу, -- согласился сержант. -- Позвонить -- это дело хорошее. Номер машины?

       Сержант снял трубку с телефонного аппарата...

       Стоял конец декабря. Метель гуляла по улицам ночной Москвы, ветром воя в подъездах безмолвных домов. Сугробы росли и перемещались, словно барханы в пустыне. Одинокий пожилой человек, пряча лицо от колючего, обжигающего ветра, осторожно шёл по скользкому тротуару, нащупывая дорогу лёгкой металлической тростью. Он подошёл к краю дороги и поднял руку. Редкие машины проносились мимо, но ни одна из них не откликнулась на призыв одинокого прохожего. Он не видел их, потому что был слеп, но он знал, что среди них есть и такси. И наверняка таксистам хорошо была видна одинокая фигура замерзающего человека у кромки шоссе, но ни у кого из них не шевельнулось чувство жалости к нему: ведь в минуте езды отсюда их ждали Три Вокзала -- богатые приезжими провинциалами и щедрые на "левые" доходы, в десятки раз порой превышающие доходы официальные.