Крысиными тропами (СИ) - Страница 7

В тот же вечер, когда Николай Павлович с самодовольным видом вышел из комнаты для допросов, Виант, от греха подальше, спалил во дворе «Справедливость», а пепел старательно размазал ботинками по грязи. Очень, очень не хотелось рисковать зря. Какая там «Справедливость»? Какой там побег? Если со дня на день его и так заберут из Облака. А так пепел и никаких улик. Только, как выяснилось, Виант недооценил инертность государственной бюрократической машины.

Через неделю нервное возбуждение на гране помешательства благополучно сошло на нет. Жизнь вернулась в привычный круговорот между бараком номер два и тюремной прачечной, к перловой каше с жиденьким чаем на завтрак и к тележкам с вонючими подштанниками. Вот тогда-то Виант пожалел о сожжённой второпях тетради. Двухгодичный труд сизым дымком улетел в небо. Стало казаться, будто никакого разговора с Николаем Павловичем никогда и не было. А предложение раньше времени легально соскочить с громадного срока показалось фантастическим сном. К исходу второй недели Виант мысленно махнул рукой и купил новую общую тетрадь в клеточку. «Справедливость 2.0» благополучно упокоилась в тайнике в фундаменте сушильной машины. Наверно, именно тетради и не хватало. Буквально на следующий день Вианта вызвали с вещами на выход. Иначе говоря, отправили по этапу.

Конвоиры — самые неразговорчивые попутчики в мире. Можно сколько угодно засыпать надзирателя в коридоре вагонзака вопросами, стыдить, взывать к совести или крутости, только он всё равно не скажет даже название станции, мимо которой только что прогромыхал железнодорожный состав. В своё время, два года назад, лишь уже за высокими светло-зелёными воротами, Виант узнал, что мотать срок ему придётся в Облаке, которое находится аж в Пермском крае.

Вот и на этот раз молчаливые конвоиры загнали Вианта и ещё девять осуждённых в автозак, с треском захлопнули дверь и повезли в неизвестном направлении. Хотя, самая первая часть пути была более чем известна — на железнодорожный вокзал в Перми. Ну а дальше последовала полная неизвестность.

Колёса вагонзака монотонно стучали по рельсам. Поезд то часами шёл без остановки, то часами стоял бог знает где на запасных путях. Окна вагонных камер замазаны белой краской. Изредка на белом фоне мелькали тени каких-то зданий, других вагонов, а через толстое стекло долетала невнятная речь станционных громкоговорителей. Лишь на четвёртый день пути заключённый по прозвищу Коромысло, бывалый сиделец лет шестидесяти, поднял сухой палец и заявил, что их везут на запад, в Москву.

Старый сиделец оказался прав. Рано утром седьмого дня немногословные конвоиры вывели Вианта и прочих заключённых уже в Краснопресненской «пересылке», или, если более официально, СИЗО №3. Виант с первого взгляда узнал здание, которое было построено ещё до революции 17-го года.

Виант уже бывал здесь раньше, когда, после вынесения приговора, его отправили по этапу в Облако. Только на этот раз его поджидал неприятный сюрприз в виде пузатого капитана в сопровождении двух сержантов-мордоворотов. Прямо на перроне пузатый капитан вызвал Вианта из группы заключённых и лично отвёл в эту одиночную камеру.

Чего, чего, а оказаться в одиночной камере Виант никак не ожидал. В подобные каменные мешки обычно сажают либо особо опасных, либо особо буйных заключённых. Как выяснилось, он попал в третью категорию — участник секретного правительственного проекта. Да-а-а, Виант тяжело вздохнул, дела. В общей камере человек на сорок было бы куда веселей. Там…, телевизор посмотреть можно, газеты, журналы полистать. Даже поговорить с кем найдётся. Хотя в карты и прочие азартные игры типа шахмат лучше не играть — разденут до нитки и фуфлыжником сделают.

В этой самой одиночной камере Виант проторчал три дня. Не дай бог, ещё и четвёртый торчать придётся. А так, Виант покосился на пятно света на полу, обед ещё не скоро.

Скука. Голова словно пустой кинозал, на экране которого пьяный киномеханик крутит всякую чушь. Незаметно для самого себя Виант задремал. Шаги в коридоре словно артподготовка накануне генерального наступления в одно мгновенье выдернули его из блаженного забытья. Виант резко сел и свесил со шконки ноги. В этом крыле здания находятся лишь одиночные камеры. Надзиратели в неурочное время крайне-крайне редко топают сапожищами по коридору. Сердце забилось с утроенной силой. Быстрей всего это за ним.

Скрип и лязг массивного замка словно райская музыка. Виант перевёл дух. Дверь с натужным шипением распахнулась.

— Осуждённый Фурнак, – коренастый надзиратель махнул рукой, – с вещами на выход.

Наконец-то! Радостный возглас едва не сорвался с губ. Правая рука подхватила с пола сидр, простенький вещмешок с нехитрыми пожитками осуждённого. Трёхдневное томительное ожидание в полной неизвестности наконец-то закончилось.

Где именно на первом этаже здания находится приёмная комната Виант на радостях даже не заметил. Сознание словно сквозь сон едва ловило команды коренастого надзирателя повернуть то в правую сторону, то в левую. И без того бешеное сердце едва не проломило грудную клетку, когда в чиновнике за металлическим столом Виант узнал Николая Павловича, или кто он там на самом деле.

– Добрый день, гражданин начальник, – Виант остановился в метре от стола, хотя душа жаждет шагнуть на встречу и крепко-накрепко обнять куратора как самого дорогого, любимого родственника.

— Добрый день, — Николай Павлови ч кивнул в ответ.

Куратор, как обычно, тщательно побрит и коротко пострижен. На его плечах всё тот же деловой костюм из шерсти чёрного цвета. Из бокового кармашка всё так же торчит белый треугольник носового платка.

– На кой хрен он вам сдался?

На радостях Виант не сразу заметил в приёмной Левона Ялова, заместителя кума СИЗО №3, того самого усатого и пузатого капитана, что встретил Вианта на перроне при выходе из вагонзака.

– Для выполнения очень важного государственного задания, — Николай Павлович неодобрительно покосился на капитана Ялова.

– Что? Этот задохлик? — капитан Ялов недоверчиво нахмурился.

-- Да, именно этот задохлик, – Николай Павлович не принял иронию.

Заместитель кума продолжает что-то там недоверчиво бурчать, однако слова усатого и пузатого капитана пролетают мимо сознания. Виант плотно сжал губы. А то не хватило ещё расцвести от радости, как роза в мае. Однако щёки всё равно запылали жаром, а в груди разлилось невероятное облегчение.

Буквально до самого последнего момента Вианта преследовала мысль, что его просто переводят в другую тюрьму на другом конце страны. Такое бывает, когда у больших начальников начинает зудеть левая пятка и они ни с того, ни с чего отправляют заключённого из одной тюрьмы в другую, из одного конца страны в другой. Но нет, губы, один хрен, растянулись в радостной улыбке. Николай Павлович здесь, и это не сон и не блажь высокого начальства.

– Ладно, он ваш с потрохами, – капитан Ялов протянул куратору большой жёлтый конверт.

– Благодарю вас, – Николай Павлович тут же закинул конверт в небольшой кожаный кейс и захлопнул крышку. – Когда будет предоставлен автозак?

Капитан Ялов недовольно поморщился, будто по ошибке закусил очень горьким лимоном.

– Видите ли, – глазки зама кума забегали из стороны в сторону, – на данный момент у меня нет свободного автотранспорта для перевозки вашего заключённого.

Виант невольно улыбнулся. Капитан Ялов совсем-совсем не умеет врать. Голову на отсечение – у него полно свободных автозаков. Другое дело, что он очень не хочет дать хотя бы один из них.

– У меня предписание. Показать? – ладонь Николая Павловича выразительно шлёпнула по кейсу.

– Не нужно, – буркнул капитан Ялов.

Небо, голубое бездонное небо с маленькой курчавой тучкой лишь на миг мелькнуло над головой, когда всё тот же коренастый надзиратель вывел Вианта на улицу и тут же, едва ли не пинками, затолкал в кузов автозака. Стальная решётка внутренней камеры с треском захлопнулась. Вслед за ней закрылась внешняя дверь.