Крысинда - Страница 3

Только вот не помнила я его при дворе. Не помнила, хоть тресни. При том, что паренёк приметный. Да и крысы мои никому и никогда не доверяли, как ему! Даже сейчас один у него под боком угрелся, я уже не разбирала в темноте, который – Нечет или Чёт. Я заревновала даже.

Костёр погас. Мы забрались в шалаш и там лежали в темноте вдвоём, спина к спине – Крив под плащом, а я под одеялом, засыпали. Кошки-мышки, значит… А я с ним не играю, что ли?

Что ни говори, а у маленькой девочки есть одно преимущество перед взрослыми: её никто не боится и не воспринимает всерьёз. Но это в обычном, нормальном мире, не в нашем. Тут ещё неизвестно, кто из нас кошка.

Короче, я решила парня этого не трогать, а просто уйти под утро, когда он покрепче заснёт. Я шикнула на крыс, чтоб они поменьше возились и ёрзали (хотя они всё равно через каждые полчаса будут просыпаться), а Криву ответила так:

– Да потому, что уж больно это редкое удовольствие для наших вельмож – убить человека, который может умереть по-настоящему. Понял? А сейчас давай спать.

Я давно заметила, что у профессионалов не принято называть вещи своими именами, у них для этого есть свои особые слова. У моряков, у каменщиков, у канальщиков, даже у сапожников есть, а у воров вообще целый язык. Только с ворами я общаться не хочу – когда-то я пыталась к ним прибиться, и меня там даже некоторое время держали за свою, но не сложилось. Ненадёжная братия. Одни из кожи вон лезли, чтоб со мной закорешиться и потом других давить. Другие мне под юбку лапы норовили запустить. В довершение всегда найдётся жадный тип, который поведётся на награду и захочет сдать меня властям.

Так вот, словечки. У меня то же самое. Скажем так, я избегаю называть гробницы, склепы, усыпальницы и всё такое прочее могилами. Для себя я зову их «камнями». А чего – и вправду ведь камни. Сама не знаю, почему так. Сначала думала, что это я для посторонних, чтоб не догадались, потом поняла, что на самом деле больше для себя. Слова – забавная штука. Назовёшь предмет другим именем, и он вроде как и вправду становится чем-то иным, не таким, к примеру, страшным и загадочным, как раньше. О нём тогда и думать не в пример спокойнее, и подступиться легче. Скажи «могила» – сразу холодком повеет. А скажешь «камни» – вроде ничего особенного не сказала.

От Крива я ушла перед рассветом, как задумывала, в тот промозглый час, когда просыпаться не хочется. Он и не проснулся (или сделал вид, что не проснулся, – мало ли, зачем девчонка встала поутру). А я что? Мне собраться – только подпоясаться. Котелок в мешок, мешок на плечо, крыс тоже на плечо, и была такова. Даже одеяло брать не стала – прах с ним, с одеялом, другое сопру. Всё, что надо, я потом в дальних кустиках сделала и шла без остановки до полудня. Закусила сыром с хлебом на ходу, Чёту с Нечетом тоже дала по кусочку и только ближе к середине дня устроила привал. Лес кончился, вдалеке на западе уже виднелись старые курганы. Ножки мои устали. Надо было сесть и отдохнуть хотя бы полчаса.

Детское тело имеет свои преимущества, но есть и недостатки. Груз, например, большой мне не унести. И далеко не уйду без привычки. Я быстро устаю, но так же быстро набираю силы. Съесть много не могу, потому через пару часов после еды опять голодная. Впрочем, это я в лесу похудела, а сестра меня недаром Пучкой дразнила – я и вправду полноватая была. Ещё мне трудно сосредоточиться на чём-то одном, я всё время отвлекаюсь… А ещё я долгое время не могла приучить себя вставать по ночам по нужде, и это, пожалуй, самое противное.

А ещё я не расту, но это и так понятно.

Костёр я разводить не стала: на открытом пространстве дым слишком заметен. И вот сижу я с ногами в ручье, жую хлеб с мёдом (хлеба поменьше, мёду побольше), нагнулась воды зачерпнуть и на отражение своё уставилась. Хотя чего смотреть, лицо как лицо: губы тонкие, нос никакой, глаза раскосые, зелёные, как у ведьмы, светлые волосы растрёпанные, патлами (а когда причёсываться?), на лбу отметина от орочьей паутины… Уродина. Смотрела я, смотрела на себя, и вдруг такая меня тоска взяла – хоть волчицей вой. Вот она, вся суть моя в этом проклятом отражении – старуха в детском теле, вечная девчонка.

Раньше думала, вот доживу до тридцати, потом умру. Забавно, да? В те времена мне казалось, люди столько не живут. А я сама-то? Живу я или нет? Сразу так и не скажешь. Что не старею – это хорошо. Что не расту… наверное, плохо. Даже отвратительно! Я всегда завидовала старшим, думала, вот вырасту – начнётся настоящая жизнь, без дурацких запретов, советов, упрёков, поучений, наказаний, ругани… И вот – ни запретов, ни поучений, и даже поругаться не с кем, а я так и не выросла.

И даже удавиться не получится.

Иногда мне кажется, что единственная причина, по которой я жива, – это то, что я не могу умереть.

Как там сказал тот паренёк? «Злая волшебница»? Почти угадал бритый. Я хоть и не волшебница, но злая.

Ну, может, не злая… но уж точно не добрая!

В общем, пришлось мне опять умываться. Заодно бутылку наполнила – под землёй пригодится, а вода здесь очень чистая – это я ещё с прошлого раза помню. Я ещё немного посидела, потом встала и дальше двинулась, а к вечеру уже была у самых курганов.

Вот здесь надо быть осторожней, особенно пока солнце не село. Древние почему-то считали, что воры и грабители чаще ходят днём, когда светло, а ночью слухи и дурная слава охраняют лучше любых сторожей. Потому на самом деле камни днём опаснее, а ночью не так чтоб очень, хотя кажется, что должно быть наоборот. Ночных заклятий, чуялок и сторожовок обычно одна-две и обчёлся, а дневных – ого! Мне редко встречалось, чтоб наоборот. И впрямь, зачем? Ночью и так всё кажется страшным.

Первый свой склеп я, можно сказать, разграбила случайно. Это было через месяц или полтора после того, как пало Заклятие и люди скопом стали умирать. Тогда все всех боялись, никто не мог ничего понять, в города и деревни было опасно заходить. В тот вечер был страшный дождь, просто ливень, я промокла как собака, ну и набрела на старую гробницу, думала – часовня (помню, удивилась, отчего там на двери заклятье и печать), взломала дверцы, расплела чары, выжала одежду, переночевала в уголке и только утром поняла, куда попала. Первым порывом было уйти, но любопытство пересилило. Я гробы открыть остереглась, но в ящиках пошарила. На двух заклятьях обожглась, крышкой сундука палец отдавила, чуть глаза не лишилась, но остальное разломала. Помню, сколько-то монет нашла серебряных (должно быть, на том свете за вход платить), плащ хороший, крепкий, вряд ли ношеный, гребешки, заколки… Женщина там похоронена была. Я что-то продала, плащом всю зиму укрывалась, а кубок стражник отобрал. Два или три раза я ещё там ночевала, пока народ неладное не заподозрил. Много тогда хоронили, на кладбище ходили чаще, чем на ярмарку, это после стало некому и некого. И крыша там хорошая была, не протекала. Умели раньше строить для мёртвых, сейчас для живых так не строят.

Вот так всё и началось.

Этот курган я давно заприметила, ещё в прошлый раз, где-то с полгода назад. Под двумя окрестными камнями я порылась, ой, хорошо порылась, а на этом зубы обломала: таких заклятий мне с наскока было не взять, тут даже Нечет полхвоста оставил. Но скоро в этих местах егеря наместника затеяли подготовку к охоте, и мне пришлось так спешно драпать, что я половину добычи бросила, закопала под дубом. Потом вернулась, да куда там… Может, нюхачи отыскали, а может, дикие свиньи отрыли случайно. Камешки и золото я сбагрила Малахии Ершу, который с Малой Сарнаутской, а лампу, что не гаснет, месяц или два с собой таскала, пока не поняла, что это я от неё кашляю, даже кровью харкать начала. Заклятие сдвоенное оказалось! Я попробовала его расплести, но не смогла и утопила эту штуку в озере. Наверное, она там до сих пор горит и светится, а рыбы плавают вокруг и кашляют. Пусть выгорит, мне спешить некуда, у меня вся вечность впереди. А вот нефритовую статуэтку жабы, отгоняющую комаров, я оставила себе: полезнейшая вещь, особенно в лесу. Нефрит, он хорошо заклятья держит, несколько веков. Уж и не знаю, для чего она была в камнях. Может, жуков отгонять?