Крылья распахнуть! - Страница 19

– Что ж, сударь, рассказывайте, что вы затеяли. Как бы дело ни обернулось, я с вами.

Леташи дружно закивали.

– Эдон Манвел уже заплатил за шхуну, – начал Бенц. – Но документы на продажу еще не составлены: ду Венчуэрра не решил, на чье имя делать покупку. Сами понимаете: налоги.

Тут леташам не пришлось ничего растолковывать. Они и так знали: чем больше кораблей у человека во владении, тем больший налог с каждого корабля ему приходится платить в казну. Не только в Порт-о-Ранго – на всей Антарэйди так. И не один ду Венчуэрра покупает для своей эскадрильи корабли на подставных лиц, чтобы сэкономить на налогах…

Оказалось, что капитан не зря сыпал серебро в чужие ладони. Ему удалось узнать то, что было известно не всем даже манвеловским прихвостням. Доверенных людей ду Венчуэрры, которые обычно держали рот на замке, удалось угостить вином с капелькой зелья илвов. Того самого зелья, которое приготовил Филин. Упрямые языки развязались самым отличным образом.

Выяснилось, что ду Венчуэрра колебался, кого сделать хозяином шхуны: Хозе Сончеса, прозванного Порченым (да-да, того самого, что сжег «Облачного коня»), или некоего Ференандо-Без-Промаха (про которого Бенц толком ничего не узнал, ну и демоны с ним!). Оба для ду Венчуэрры – люди верные, исполнители самых подлых дел. Вот эдон Манвел и раздумывал: кого из них шхуной наделить? Это хороший подарок: проценты с прибыли каждого рейса. А если ду Венчуэрра умрет, подставной владелец станет владельцем настоящим…

И тут пришла весть: в Порт-о-Бонито – бунт на верфях. Разрушения и пожары… а верфи-то наполовину принадлежат ду Венчуэрре!

Понятно, эдон Манвел со своими головорезами помчался в Порт-о-Бонито. А Хозе Порченому написал бумагу для эдона Диого ду Квинтано – чтоб на Хозе, стало быть, шхуну записал.

Уехал ду Венчуэрра утром. Но сегодня эдон Диого в своем загородном доме празднует помолвку внучки, вернется поздно вечером. Значит, завтра Хозе Сончес явится к нему с письмом от своего хозяина.

– План-то у меня простенький… – развел руками Бенц, словно извиняясь перед командой за то, что не сумел измыслить нечто хитроумное и запутанное. И принялся излагать свою идею.

Когда он закончил, Отец задумчиво сказал:

– Может получиться… Только в самом начале, сударь, вы собираетесь заманить Порченого выпить вина. Это не получится. Я про этого негодяя слыхал кое-что.

– А кто бы мог задержать его по дороге?

– Если верить слухам… Женщина. Красивая женщина. Да не шлюха и не простушка с бедняцкой окраины.

– Да, – кивнул Бенц. – Мне тоже говорили: Порченый млеет при виде знатных барышень. Простолюдинки для него – не то…

– Ну и дурак, – прогудел боцман. – Нашу Мару принарядить, так все эти барышни толпой побегут топиться. Из зависти.

– Нашу Мару принарядить, – тихо повторил погонщик. – Хаанс, сынок, ты умница!

– Мару? – удивился капитан. – Мара, конечно, красавица… но там ведь не только красота нужна, но и хитрость!

– Хитрость?! – взвилась Мара. – Ну да, конечно, я же дурочка из деревни на болоте, в хлеву росла, с лягушками беседовала, в рогожу рядилась – так, думаете? Да я с детства воровкой была! Случайно лет пять назад узнала, что у меня дар – слушать лескатов… не то искали бы вы сейчас свои кошельки!

– А ну, цыц! – прикрикнул на нее старик. – Нашла чем хвастаться, дуреха! – И обернулся к Бенцу. – Сударь, она сумеет. Может, не столичную барышню, но приезжую, из захолустья, точно изобразит. Только ей слуга нужен, знатные барышни редко ходят по улицам в одиночку. Слугой буду я: старик не вызовет подозрения.

– Надо сразу, сейчас снять комнату в гостинице, – тихонько подсказала Лита.

– Правильно, – кивнул Отец. – Пойду и сделаю, пока ночь не настала.

Капитан вытащил кошелек, погонял монеты по ладони:

– Эх, мало осталось. На комнату хватит. На вино для Сончеса. И… и все, пожалуй. Я крепко потратился.

– А платье для Мары?! – вскинула Лита ладони к щекам. – Разве может она в таком виде… в мужских штанах, в рубахе леташа… И Отца надо переодеть. Разве он похож на слугу?

– Со мной просто, – отозвался Отец. – На соседней улице лавка старьевщика, он нас не разорит. А вот Мара… такого платья в той лавочке не найдется. Купить новое – не хватит денег. Занять у кого-нибудь на денек? Так у нас нет знакомой эдоны или эдонеты… Эх, задачка! Правильно говорил король Бенетус Мудрый: человек видит путь до самого горизонта, а споткнется о камень у самых ног…

Бенц закинул руки за голову, откинулся спиной к стене сарая, вытянул длинные ноги и усмехнулся:

– А полководец Гуриандеу Эрревилль сказал как-то: «Колесо, которое скрипит на каждом ухабе, далеко не уедет». Эту задачку я решу… Слыхали, о чем кричат на улицах зазывалы? В Порт-о-Ранго приехал театр Джоша Борхи. На Галечной улице пустует особняк, театр его снял. Будут давать «Прекрасную таумекланку», «Кинжал и фиалку», «Любимца богов»…

Команда во все глаза глядела на капитана, круто повернувшего разговор на другой галс.

– Ну и что нам за дело до этого балагана? – выразил общее недоумение боцман.

– Что б вы понимали в искусстве, бродяги, – мягко ответил Дик Бенц. Улыбка его стала мечтательной, нежной. – Это не балаган, а очень хорошая труппа. Когда-то в ней играла моя мать.

– Ах, Дик, таких актрис, как мы с твоей мамой, больше нет. Эти нахальные девчонки, которые сейчас крутят на сцене юбками, не актрисы. Они стреляют глазками в зрителей и подыскивают себе содержателя побогаче. Вот хотя бы Златокудрая Розабелла, которой отдали почти все мои роли, – я предсказываю, что она кончит свои дни в храмовой больнице для нищих! А сейчас ходит королевой, трясет желтыми кудельками… Вы кушайте печенье, милая девушка, кушайте! Давайте я повешу платок на окно: ставни рассохлись, сквозит… Ну, для меня-то и это дворец. Все-таки не в фургоне застрять посреди поля в грозу… Ах, кому я говорю про грозу? Вы же оба – небоходы! Как там в «Бесстрашном сердце»?.. «Мне вызов буре бросить не впервые! Со смехом правлю верный мой корабль сквозь ярких молний бешеную ярость!..»

Ни Дик, ни Мара не сказали Сибилле Крэй, что ни один капитан не поведет летучий корабль «сквозь молний бешеную ярость», а переждет непогоду в безопасном месте. А смеется над бурей небоход лишь в одном случае – если он спятил от ужаса и тупо хихикает за миг до крушения.

Не хотелось спорить с доброй хозяйкой. Так славно было сидеть в уютном полумраке и слушать, как по ставням хлещет дождь и как внизу стучат молотки (несмотря на поздний час, плотники сколачивали в просторном холле сцену и ряды скамей для зрителей).

Сибилла и ее гости устроились в крошечной каморке наверху. Должно быть, когда-то это была комнатушка служанки. Но Сибилла гордилась тем, что Джош Борха, тиран и деспот, все-таки выделил ей отдельную комнату, а значит, она, Сибилла Лебедушка, все еще одна из звезд труппы. И пусть Борха всячески ее притесняет, пусть Златокудрая Розабелла зацапала лучшие роли Сибиллы и посягает на оставшиеся – все-таки отдельная комната кое-что значит!..

Немногочисленную мебель, которую актеры обнаружили в пустующем особняке, они поделили по комнатам. Сибилле достался соломенный матрас, вроде тех, что служили постелями леташам Дика Бенца в их сарае. На матрасе рядышком сидели Сибилла и Мара, Дику вместо стула предложили бутафорский рыцарский щит, который откуда-то притащила гостеприимная хозяйка, а столом служил дорожный сундучок.

Это бы еще ладно: театр прибыл в город недавно, актеры не успели обустроиться. Но цепкий глаз Бенца заметил другую примету того, что положение Сибиллы в труппе стало шатким: свечи. Миранда Бенц не раз говорила, что скупердяй Борха экономит на всякой ерунде. Например, свечи и дрова выдает чуть ли не с истерикой – и только самым видным актерам труппы, а остальные уж как хотят…