Крылатая смерть (сборник) - Страница 72

Кузена я застал в гостиной. При виде меня он с поспешностью смахнул со стола какие-то пыльные бумаги; я успел лишь заметить, что там была какая-то карта и свиток, испещренный выцветшими письменами. Его нежелание разговаривать со мной было настолько очевидным, что я решил ничего не сообщать о своей недавней встрече. Весь вечер кузен даже и не пытался скрыть, что его тяготит мое общество, поэтому я использовал первый же предлог, чтобы оставить его одного. Сославшись на головную боль, после ужина я поднялся в свою комнату.

Мысли мои находились в непрестанном, хаотическом движении; тревожное предчувствие чего-то недоброго перешло постепенно в уверенность. Обхватив голову руками, я сидел на кровати и ждал.

Наступил вечер, похожий на предыдущий: лягушки продолжали надрываться, оглашая бульканьем и урчанием темный лес между домом и башней. Здесь все казалось странным; даже кваканье лягушек, обычное каждой весной, возле поместья Биллингтона обретало зловещий оттенок. Неумолчный гам, производимый невидимым народцем, проникал сквозь самые толстые стены; Амброз делал вид, что ничего не слышит, я же воспринимал все как должное – что толку спорить с судьбой?

Тем не менее, желая унять разыгравшееся воображение, я извлек из дорожного саквояжа захваченную книгу – это был “Ветер в ивах” Кеннета Грэма – и попытался углубиться в чтение. В первый раз за многие дни, прошедшие с того момента, как я ответил на отчаянный призыв кузена, я погрузился в старинный английский пейзаж и уютный мирок героев Грэма. Я читал довольно продолжительное время и почти перестал обращать внимание на неумолчный гомон лягушек за окном. Была полночь, когда я отложил книгу. Ущербная луна медленно восходила к зениту, серебряной паутиной пронизывая сумрак, ничуть не сгустившийся даже после того, как я погасил лампу. Сидя на постели, я отрешенно размышлял над загадкой, окружившей поместье Биллингтона. Прошел, наверное, час, когда я услышал, как в противоположном конце коридора хлопнула дверь. Раздались приглушенные ковром шаги – кузен подошел к лестнице, спускавшейся в гостиную. Заскрипели ступени. Не знаю почему, но я сразу же догадался о его цели. Старая башня на краю болота. Остановить его, окликнуть? Но зачем? Как я стану объяснять ему причины, побудившие меня сделать это?

В окно было хорошо видно, как Амброз торопливо пересекает газон, направляется к близкой опушке. Его движения были собранны и уверенны; предполагать в нем лунатика было бы смешным. О преследовании нечего было и думать: вне всякого сомнения, он бы заметил меня и это едва ли понравилось бы ему.

Я стоял в нерешительности возле открытого окна, когда меня осенила блестящая мысль. Весь путь от дома до башни просматривался из кабинета Амброза, где находилось сложенное из цветных стекол окно. В центре его, словно фокус, нацеленный на башню, располагался кружок из простого стекла, в который было хорошо видно залитые лунным сиянием окрестности. Прогнав сомнения, я в темноте спустился по лестнице, пересек гостиную и поднялся в рабочий кабинет. В столь поздний час я оказался здесь впервые и удивился обилию света, отражавшегося от цветных витражей. В комнате было светло, как ясным днем.

Придвинув стул к окну, я приник к глазку в центре витража. Внешний мир предстал передо мной, словно размытый мираж, разбросанные в воздухе осколки какой-то фата-морганы. Ощущение иллюзорности увиденного не пропадало, и пейзаж, расстилавшийся перед моим взором, мало напоминал дневной. Лунный свет, словно вином, окрасил местность, видоизменив контуры предметов и, казалось, их размеры. Привычное окружение неожиданно стало странным и незнакомым. Посреди туманного ландшафта возвышалась башня, только теперь мне, показалось, что она находится гораздо ближе, чем раньше. Может быть, не дальше опушки, хотя ее пропорции и высота оставались неискаженными и отчетливыми. Меня не покидало ощущение, что я рассматриваю местность через громадное увеличительное стекло.

Перспектива терялась в ярких лучах ущербной луны, замершей над лесом, и я не отрываясь смотрел на башню. Амброз уже успел взобраться на верхнюю площадку и стоял там, воздев руки к западной, более темной половине неба. Среди знакомых созвездий, светивших над мрачными вершинами холмов, я различил цепочку Альдебарана, часть Ориона, чуть выше – сияющие точки Сириуса, Капеллы, Кастора и Поллукса; еще ближе – слегка затененную близостью луны окружность Сатурна. Фигура Амброза отчетливо стояла у меня перед глазами, бросая вызов всем законам оптики и человеческому опыту. Однако не это зрелище приковало меня к стулу, с которого я был не в силах сойти. Жуткие картины, их чередование лишили мое тело способности двигаться: я мог лишь смотреть и смотреть, не будучи в состоянии издать хотя бы звук.

Ибо Амброз был не один.

От его туловища отходил какой-то отросток – по-другому я не могу описать увиденное,– который пребывал в постоянном движении, извиваясь и кольцами отплетая кузена. Из змеящегося тела с шумом выпластывались подернутые слизью крылья, словно у летучей мыши. Над крышей башни носились, трепыхались другие существа, внешний вид которых невозможно передать словами. По бокам, у подножия замерли две похожие на гигантских жаб твари, которые, казалось, все время изменяли свою форму. Их скрежещущие трели или свист сливались с грохотом лягушачьего хора, достигшего к этому моменту мощи работающей паровой турбины. Над головой Амброза проплывали длинные, змееподобные твари с зубастыми пастями и когтистыми лапами. Черные, отливающие блеском крылья неслышно разрезали воздух. Один их вид внушал мне невероятную слабость: я бы с радостью ухватился за мысль, что весь шабаш лишь видится мне, однако все происходящее опровергало мои умопостроения. Последующие события уже никак нельзя было приписать моему разыгравшемуся воображению.

В воздухе чувствовалось нарастающее напряжение: темное пространство клубилось, готовое вскипеть в любую минуту. Твари с перепончатыми крыльями медленно кружили над башней, то приближаясь, то удаляясь от нее. Аморфные чудовища у подножия башни неожиданно уменьшились в размерах, превратившись в уродливых, черных гномов. Амплитуда движений змееподобного отростка, исходившего из туловища Амброза, увеличивалась, приковывая мой взгляд. Словно зачарованный, я смотрел и ждал, что в любой момент эта невероятная картина исчезнет, оставив передо мной тихий, освещенный лунным сиянием лес.

Говоря, что змееподобный отросток пребывал в постоянном движении, я отдаю себе отчет, что не могу достаточно полно описать все происходившее перед моими глазами. Существо, словно червь, исходивший из туловища кузена, постепенно превращался в гигантскую аморфную массу переливающейся, постоянно изменяющейся слизи с налипшими чешуйками. Из темного утолщения, где должна была бы находиться голова, вытягивались и втягивались щупальца, вооруженные шипами и присосками. По всей длине тела выглядывали красноватые, глубоко запавшие глаза. Все это адское уродство вдруг превратилось в некое подобие живой твари. Щупальца протянулись вверх, сплетаясь концами в черной выси, тело же, налившись багровым свечением, нависло над кузеном. Из темноты взирал громадный глаз, под которым разверзся провал рта, и над лесом завибрировал протяжный, нечеловеческий вой. Ему немедленно ответили скрежещущие твари у подножия башни, а болотные крикуны залились громче прежнего. Амброз тоже вторил всеобщему крику, и это было действительно жутко слышать. Не голос, но первобытный рев, порождающий первозданный ужас, пронесся над притихшей листвой. Древнее имя, произнесенное на давно исчезнувшем с лица земли языке, достигло моих ушей: “Йа! Нарлатотеп, Йа! Йогг-Сотот!”

Страх, охвативший меня, был непереносим; я отпрянул от окна, неловко упал и медленно поднялся на ноги возле опрокинутого стула. Шум, кваканье лягушек утихли, довершив мое смущение. Недоумевая, я поднял стул и снова приник к окну, желая узнать причину наступившей тишины. Мысли мои находились в хаотическом смешении; мозг словно освободился от неотвязной галлюцинации. Стул зыбко покачивался под моими дрожащими ступнями, но я вновь смотрел на каменную башню.