Крушение антенны - Страница 7

рах-рах-рах...

- Почему такие перебои?

- На дворе метель, Леонид Матвеич. Может, поэтому.

...Пролетарии... пролетарии - пролетарии... всех стран - всех стран всех стран... соединяйтесь - соединяй...

- Кажется, перервалось, Леонид Матвеич.

- Да, почему-то кончилось. Так вот, человечество идет к тому, чтобы покорить все силы природы, а главное, преодолеть мировое движение. Ты заметь, Мара, что все, что ни создается, направлено к достижению наибольшей скорости в движении при наименьшей затрате сил. И вот, настанет время, может, через несколько тысяч лет, станет погасать солнце, а земля - ты представь себе, какая роскошь, - управляемая мощнейшим мотором в своем центре, - двинется в путь по своей орбите, а не по предписанной солнцем. Вот где величайшая цель человечества...

- Ну, хорошо. Это человечество. А я?

- Что ты?

- Ведь, я до этого умру?

- Ну, что ж, что умрешь, зато своими усилиями поможешь человечеству, свой камешек положишь в общее здание.

- Нет, мне не это нужно... Мне нужно... практическое.

- Ну, уж не знаю, что тебе практическое. Иди-ка спать, давно звонок был.

- У-у, метель-то как завывает... Так и грохочет по крыше...

Распахнул дверку и откачнулся; отвык: в голову шибануло; потом - ничего, обрадовались, тем более, все уже пьяные, и не знал, сколько времени прошло - сидел за столом, тыкал вилкой в лохмотья говядины, заправлял разваленный студень в рот руками, как все, как дикарь: все же - свое, родное, старое. Когда-то проклинал, уничтожал, кипел, рипался. А теперь - вроде как все равно; надоело попусту тратить заряды. Когда шел - одного боялся: как бы с женой не встретиться. А теперь - увидел ее - и ничего. Врешь, книзу не потянешь, нет. - Сидит, опустив глаза; набелилась, нарумянилась. Чорт с тобой. Была паскуда - и осталась паскудой. - Гам не мешал мыслям.

- Вас-силь Семенов, в память...

- Аль ощо по стакану?

- На-асть! На-асть! Помяни покойника.

- Грикуха, а Грикух! Расскажь про мерина-та...

- А бог - есть.

Взглянул - дьякон, Сергей Афанасьич; спорил с ним раньше о боге, теперь - надоело: бессмысленно: тратишь слова, а толку нет ни на грош.

- Ну, и что?

- Н...ничего. Й-есть бог и ба-ба-ба-бажественное йесть.

Глаза злые, пьяные. По кожаной куртчонке сразу и не поймешь: дьякон или не дьякон.

- Ну, и ступай к ляду.

- Н...нет, т-ты за это ответишь... за свои с-слова.

- За какие слова?

- А... что б-бога нет.

- Не лезь, дьякон, в рыло хрокну.

- Бро-осьте, ребята... гражданин Стремоухов... Ванькь, Иван Пятров! Это бородастый, соловый Малина Иваныч. - Ва-анькь, а Ванькь, ты докажи, как в колоние... ребят голодом морите...

- И верно: чай, голодают, болезные?

- Хлеба-то, грит, по осьмушке в день?

- Водой больше поят.

- К-каниной.

- Па-шел Ленин с каниной, давай Миколку со свининой.

- Хррры...

Озлился, стукнул кулаком, задребезжали стаканы, вилки, тарелки.

- С ветру, сукины дети, с ветру, с ветру, с ветру!!! Натрепала баба подолом, а они - и-и уши развесили.

- А што, - скажешь, - убойное лопают?

- Б-бог йййесть.

- Ни черта не убойное, а... дают им жрать, вполне.

- Эт-то, гражданин Стремоухов, ты врррешь.

- Я - вру?

- Ты врррешь.

Захотелось развернуться и стукнуть... разик, да сдавил себя: не все ли равно: пил мало, не действовало; не до драки.

- Ну, и ступай к ляду.

- Ннннет... ты докажи... свои сла...сла...слава.

- А-аставь ты яво, Малин Иваныч, лучше ощо по стакану.

- Ощо-ощо. А он... должон доказать.

- Йййесть бог... и вся святая его.

- Эт-то верно, дьякан... Выпьем.

И не успели выпить, как затюкало, забоцало, забрякало в сенцах, распахнулась дверь, и в горницу полезло соломенное чучело с красным языком, белый лист с черными буквами колебался на чучельном животе:

- Попу в падарок на паминки.

Малина Иваныч вскочил:

- Безззотцовщина, сукины дети!!!

В ответ - гармошка, песня:

Святый божа, святый крепкай,

Поп в чужих карманах цепкай,

Тыгаль-тыгаль-тыгаля.

Да тыгаля-растыгаля.

Бабы визгнули разом, Настя, дрожащими руками за лампу - не опрокинули б - и во время - дьякон лез драться - задел скатерть - на пол полетели тарелки, студень, бутылки - -

Стремоухов продрался к выходу, кто-то орал: - лошадь-та, лошадь-та не угнали б, - выскочил в мороз, в колючие взвизги метели; схватили за шинель, за грудки:

- Стой... хто... свойскай?

- Да пусти к ляду... ну вас всех.

- А, да ето никак Стремоухав? - радостно, удивленно.

- Ну да, я. Пусти пройти. Чего беснуетесь?

- А поп - сволачь, контра... Иди, самогон есть! Рррробя, Стремоухову самогону!

- Да ну вас и с самогоном-то, пусти пройти.

- Рробя, гражданину... товарищу Стремоухову пройтить. Пропускайтя-ааа...

Свернул за плетень, метель ударила в глаза - слепая, бессмысленная, тупая, морозная, злая, как деревня; схватила шинель, стала драть с тела, - врысссь!

- Этак и к утру не дойдешь!

Повернулся, вдохнул ледяную воду ветра, и вдруг - из метели на него:

- Ваань.

Вгляделся - знакомое беленое лицо с приплюснутым носом: словно часть белесого метельного савана.

- Ваань! Ивааан Петрович, да кады ты воротисьси-ты? Ды болюшка ты моя! Да што ж ты меня терзаешь-ты!..

- Отлипни ты от меня, ради дьявола. Ведь, сказано тебе...

- Ды Ваань... Ды... неш я... какая...

Обозлился, где-то в груди стародавнее заходило, больно толкаясь в стенки, но сдержался:

- Баба - баба и есть. С вами свяжись... Не нужно мне... семьи... Понимаеш, што ль...

- Ды Ваничкяаааа... Ды неш я не понимаааю... Ды вернись ты ко мне хучь теперь, голубонь-каааай...

- Уйди... стерва...

Схватил за плечи, повернул, наподдал кулаком в шею; баба плюхнулась в снег, завыла. Быстро пошел прочь, с ветром донеслось:

- Связалси с какой-никакой сууу-кай... Ды неш я не знааааю...

Крепко захотелось вернуться и взбутетенить, вздуть, измордовать до кровей, до мозгов, до полусмерти; остановился; кулак заходил вдоль бедра, как у кошки хвост. Нет; - фуу! - нельзя. Культура.

Быстро пошел, наперекор метели. Не заметил, как дошел до перелеска, прижался лбом к ледяному стволу березы.

- Думал так, а вышло не так. Думал вон как, а вышло вон как. Вот-те и переговорил о земле. И все так будет. Все так будет. Хорошо, что пил мало. Деревня. Вот те и деревня.

Спохватился:

- Да ты что, раньше не знал, што ль, ду-рак? Сразу не переделаешь. Ку-да там! Агния... тоже еще... на кой чорт связался. Вот-те и не признал семью. От одной бабы к другой... Как кот... или любитель кипящих самоваров... Тьфу, пакость! Шаах-маты...

Повернулся лицом к деревне, и тотчас же встала в глазах распаренная беленая маска с приплюснутым носом.

- Врыссссь! - взвыла метель и концами косм захлестала по лицу.

- Куда ж итти-то? В колонию... аль опять в деревню? А, к ляду. К ним с добром, а они с дубьем. К ним с культурой, а они с самогоном. И та, вспомнил опять про Агнию, - тоже... хороша. Не любит ни черта, а тоже: са-гласна. Баба, баба и есть. От нее самая главная гнусь и идет: семья.

Долго бродил по перелеску - между деревней и колонией; к утру решительно пошел на дачу. Собрал вещи, связал. Вышел наружу - утро голубело, обещало быть ясным, светлым. Глянул вверх, выругался скверно, дико, злобно: антенны снова не было на месте.

Подошел ближе - антенна вместе с верхушкой сосны висела перекладиной вниз; проволока провисла, осела. Сходил за топором, скинул шинель, полез на сосну; обрубил дерево, антенна рухнула вниз, что-то треснуло, дзенькнуло об мерзлый снег.

Спустился, осмотрел - лопнуло стеклянное кольцо на мачте; другое уцелело. - А чорт с ним, сойдет и так! - Выбрал другую сосну, рядом. Слазил на нее, вернулся за мачтой; обмотался проволокой, потащил мачту кверху. Долго не давалась мачта - сучья мешали. Яростно принялся охаживать их топором. Втащил, наконец, мачту, пригладил к верхушке кое-как. Проволока натянулась - почти, как была.