Крушение - Страница 49

Изменить размер шрифта:

НИКОЛАЙ ЗИНЧЕНКО

Зинченко знал, кто ему нужен. Шофер Костя, с которым Татьяна ездит по своим скрепочно-бумажным делам. Если есть на свете люди, которые знают все и про все, то это шоферы. Конечно, в их информированности всегда много чепухи, но главную тенденцию времени - кто куда рулит - они улавливают четко. А уж про то, кто с кем, когда и где, знают точнее господа бога. И Костя не мог не знать, был ли кто-нибудь у Татьяны и где этот «кто» проживает. Для него и заготовил Зинченко бутылку. Готов выложить и любые деньги, если шофер сочтет, что информация стоит денег.

Поймать такси оказалось для Зинченко сложно. Он не имел сноровки. Сколько лет ездит на прикрепленной машине, даже услугами зятя пренебрегает, если тот предлагает подкинуть куда-нибудь на своем «жигуленке».

Зинченко давно мог купить себе машину. Не хотел. По двум причинам. Он никогда не любил возню с моторами, со всем этим машинным нутром. Он терпеть не мог все механическое, электрическое, потому что не понимал и даже слегка боялся его. Погасший свет вызывал в нем злобу и легкий ужас оттого, что его могут попросить подойти к пробкам и починить их. Он неловко себя чувствовал рядом с умельцами, которые умеют и дрель держать в руках, и прокладки в водопроводе сменить, а потому и презирал их за «ловкость рук». Это была первая и, пожалуй, главная причина, почему у Зинченко нет своей машины. Была и другая… Зинченко нравилось, что его возили. Сколько бы лет ни садился он в поданную к порогу машину, он всегда испытывал легкое внутреннее восторженное дрожание. Он видел подобное же дрожание у владельцев собственных машин, понимал этот блаженный трепет владения, но свое состояние на их состояние не променял бы ни за что. Ибо считал, испокон веку такое тебе служение выше личного владения. Мысль не пришла сама по себе, такова была шкала ценностей мира, в котором он жил. В этой шкале есть много чего, но прикрепленная машина стояла, пожалуй, на месте первом.

Сегодня, приехав домой не вовремя, он отпустил свою машину. И теперь бестолково и неумело пытался поймать такси. Возле него почему-то проезжали, не останавливаясь, и было унизительно топтаться посреди улицы. Казалось, все уставились и смеются, глядя на то, как все машины мимо, мимо…

Притормозила черная «Волга». Сразу видно, чья-то служебная, и, судя по буквам и номеру, ведомства высокого. Зинченко с робостью сел в чужую машину. Внутри пахло хорошим хозяином. В зеркальце поймал иронический шоферский прищур и почувствовал себя голым и понятым до конца, и куда едет, и зачем, и что думает. Пришлось даже сделать усилие, чтоб назвать адрес Татьяниной редакции.

Машина легко, как-то даже нежно тронулась с места, что не успокоило Зинченко, а, наоборот, повергло в панику.

…Сегодня утром к нему приходил сморчок в пиджаке, обсыпанном перхотью. Тихим, каким-то мышиным голосом он сказал, что должен разобраться с ним по поводу письма в Комитет народного контроля (копия в ОБХСС), в котором он, Зинченко, обвиняется в получении взятки в размере тысячи рублей от Брянцева Олега Константиновича, пенсионера, 1912 года рождения.

– Можете ознакомиться, - сказал мышиный человек, вынимая из папки письмо, отпечатанное на машинке с выскакивающей из строчки «д».

Зинченко тогда на письмо не посмотрел, он хотел, пытался одним взглядом охватить содержимое всей папки в целом. Мелькнула «собачка» одного из провинциальных институтов, сверкнул золотистый бланк знакомого музея - все приметы его епархии.

– Чушь какая, - сказал он мышиному, - даже читать не хочу.

– Все-таки прочтите, - вежливо попросил тот. Обвинение ему, Зинченко, было толстым, страницы,

как в насмешку, сшиты белыми нитками, видимо, не нашлось под рукой у Брянцева скрепок. Кстати, денег у него не было тоже. Он тогда сказал: «Ну хорошо, мы продадим библиотеку».

Началось все три года тому назад. Зинченко в своей приемной увидел старика и по тому, как застучало в висках, понял: он знает этого старика и почему-то не любит. Но вспоминать было некогда. Только когда тот, припадая на ногу, вошел (потом Зинченко узнал, что у Брянцева был инсульт), он вспомнил: это директор той самой школы, где он жил в котельной, отец той девчонки, с которой ему не полагалось дышать одним воздухом.

Как все остро вспомнилось! Как заходило в нем сердце! Пришлось засунуть руку под пиджак и слегка прижать его, распаленно стучащее. Оказывается, он ничего не забыл! Стоял в ноздрях запах сырого подвала, звучал в ушах пронзительный голос про «мальчика из этой порочной котельной».

Как же посмел прийти к нему этот старик, как посмел что-то говорить! Зинченко вслушивался с трудом. Старик, оказывается, радовался, что из «его школы» вышли «такие люди», что он горд, счастлив, и все такое прочее… Что сам он живет с семьей в деревне, потому что у жены - «вы помните мою жену?» - всегда были слабые легкие, и они всю жизнь держат коз, и козье молоко - «оно гуще - очень помогает…». Сам старик все время был на «ниве просвещения», пока не случился удар. «Я говорю - удар, а не инсульт, потому что это точнее, не правда ли?»

– Что вас ко мне привело? - прервал элегический поток Зинченко. Сердце вошло в ритм, в висках больше не стучало, но страстно, просто до безумия, захотелось выдать этому паралитику за то свое детство. Зинченко еще не знал как, но знал, что сделает это непременно.

Старик просил о внучке. Дочери той самой, что прыгала со скакалкой. Девочка переболела полиомиелитом, плохо ходит, поступала в институт культуры, «страстно мечтает, работая библиотекарем, приносить пользу своему народу», но недобрала баллов. Всего два, «исключительно из-за волнения, потому что знания глубокие и разносторонние».

– Ну, что ж вы после драки кулаками? - сказал Зинченко. - Уже списки вывешены… Я ничего не могу…

– В порядке исключения? - робко не то просил, не то подсказывал выход Брянцев.

– Не могу, - твердо повторил Зинченко. - При всем моем…

И встал, и выпроводил старика, а потом закрыл дверь и радостно засмеялся, потому что даже не подозревал, каким сладким бывает это чувство отмщения. Жизнь развивалась справедливо и правильно. Помочь этой калечной девочке значило внести коррективы в то, что безукоризненно сконструировала судьба. У той, что прыгала, родилась увечная, а у него дети будь здоров. Правда, при этом как-то противно снова заныло слева, напоминая Зинченко про его полное непонимание собственных детей. Но это уже другой вопрос.

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com