Крушение - Страница 80

Мадлен чесала лисичку за ушами, рассеянно наблюдала за строительством и с легкой печалью вспоминала о переживаниях Жан-Марка, о цинизме Александра, о двойственности натуры Кароль, об эгоизме Филиппа… Почему же все-таки он умер? Врач заявил о самоубийстве, но Мадлен теперь сомневалась в этом. Такой человек, как Филипп — сугубый материалист, любитель жизни, твердый, как скала, — не мог покончить с собой в приступе депрессии. Он слишком любил самого себя… Возможно ли, что ее брат, сам того не желая, превысил дозу? Это был несчастный случай. Недоразумение… Каждый раз, вспоминая о несчастье, Мадлен чувствовала себя так, словно ей на грудь обрушилась стальная балка. Останься она в Париже, Филипп не совершил бы подобной глупости. Внезапно Мадлен, всю жизнь осуждавшая брата, поняла, что жалеет его. Неужели он был несчастнее всех в их сметенной с лица земли семье?! У одиночества — множество лиц!

— Вы ничего не имеете против вон того камня, в центре? Он желтее остальных? — прервал ее размышления месье Коломбо.

— Конечно, нет, напротив! — отвечала Мадлен.

Он ловко орудовал мастерком, а португалец — медно-загорелое лицо, голубая рабочая куртка — замешивал раствор. Зазвонил телефон. Мадлен поднялась, спустила с коленей зверька и поспешила в дом, прихрамывая и задыхаясь. Голос Франсуазы в трубке звучал бодро и радостно:

— Алло! Маду! Как у тебя дела?

— Все хорошо, дорогая, а как ты?

— Прекрасно! У меня грандиозная новость!

Мадлен тяжело опустилась на стул, прислонилась плечом к стене и прошептала:

— Какая… новость?

— Ты ведь знакома с Дидье… с Дидье Копленом…

— Да, — ответила Мадлен.

Она слушала племянницу, чувствуя одновременно радость и грусть.

— Что ж, милая, я тебя поздравляю! — произнесла она наконец. — Признаюсь, я этого ждала. Мы все обсудим с тобой летом, когда…

— Именно об этом я и хочу поговорить, Маду… Прости, но этим летом я… не смогу приехать в Тук… Родители Дидье пригласили меня… Это у самой испанской границы… Очаровательное место…

— Да-да, конечно, я прекрасно понимаю, — ответила Мадлен. — Но ты ведь пока официально не помолвлена…

— Это ничего, Маду!

— Так, значит, Даниэль и Дани приедут без тебя?

— А разве они тебе не звонили?

— Нет.

— Позавчера они уехали с Кристиной в Аркашон… Совло сняли там дом… На июль и август, кажется…

— Вот как!.. Даниэль мог бы предупредить меня!

— Он так замотался с работой, с экзаменами! Ничего, напишет тебе из Аркашона! Так ты одобряешь моей выбор?

— Ну конечно! — воскликнула Мадлен, приходя в себя. — Дидье — замечательный человек, прямой, простой, настоящий!.. К тому же, он был лучшим другом Жан-Марка!..

Она говорила, изображая воодушевление, даже восторг, продолжая наблюдать в окно за трудившимся в поте лица Коломбо. Снова этот человек кладет слишком много цемента в швы между камнями… Мадлен постучала по стеклу, привлекая внимание каменщика, и сделала ему знак, напоминая о своем требовании: что бы там ни было, ее навес не должен выглядеть «слишком новым».

Анри Труайя — псевдоним Льва Тарасова. Он родился в Москве в армянской семье в 1911 году, с 1917-го живет во Франции.

А. Труайя очень популярен, его творчество отмечено рядом почетных литературных премий, а роман «Паук» (1938) высшей во Франции наградой — Гонкуровской премией. В 1959 году писатель был избран в члены Французской академии и вошел в число «сорока бессмертных».

Творчество А. Труайя разнообразно и многопланово. Писателя интересуют и его родина (он пишет исторические романы о России, беллетризованные биографии классиков русской литературы), и жизнь современной Франции (романы «Обманчивый свет», 1935; «Сети», 1935; «Снег в трауре», 1950; «Голова на плечах», 1951; пятитомный цикл «Сев и жатва», 1953–1958; трилогия «Семья Эглетьер», 1965–1967; «Анна Предайль», 1973; сборники рассказов).

Предлагаемую вниманию читателя трилогию «Семья Эглетьер» критики назвали «одним из наиболее читаемых произведений французской литературы».