Круиз самодовольного амура - Страница 4

– Начисто! Собрал все свои вещи и ушел.

– Значит, ты его все-таки выгнала?

– Да нет, понимаешь, в том-то и дело, что не выгоняла я его! Все собиралась, собиралась… а ушел он сам!

– Значит, он что-то такое почувствовал.

– Наверное. Все-таки следователь, должен был смекнуть.

Но поговорить на эту тему подруги не успели. В кухню вернулись мужчины, и Инга шепнула Алене:

– Ничего им не говори!

Алена и не сказала, хотя язык у нее так и чесался. И во избежание того, что, открыв рот, она уже не сможет его закрыть, Алена держала зубы плотно сомкнутыми. Так что чаепитие прошло бы совсем грустно, кабы не Василий Петрович, благодушия и оптимизма которого хватило на всю компанию. Вот когда пригодилось его умение говорить о своих любимых «Дубочках» без остановки!

Но, в конце концов, даже он заметил, что аудитория как-то очень уж вяло реагирует на его реплики. И воскликнул:

– Инга, так ты что? Как я слышал, ты одна завтра на церемонию к Ивашевым пойдешь?

Губы у Инги задрожали, но она не заплакала перед мужчинами, сдержалась и только кивнула в ответ.

– А Игорь чего не пойдет? На работе занят?

Инга снова кивнула, словно робот. На сей раз Василий Петрович заметил неладное, он проницательно взглянул на подругу своей жены, крякнул и сказал, обращаясь к Ване:

– Поедем в гостиницу. А вы тут, девочки, без нас посидите, поболтайте. Алена, мы заселимся в номера, а после Ваню за тобой пришлю.

Когда топот мужских ног затих, Инга наконец дала себе волю. Так долго сдерживаемые слезы прорвали невидимую преграду и все же хлынули из ее глаз. Алена засуетилась, захлопотала. Она была замужем давно и счастливо, так что уже забыла, как это больно, когда тебя бросают. И то обстоятельство, что Инга и сама собиралась бросить Залесного, дела не меняло. Он бросил ее первый, и этим было все сказано.

Так что Алена могла только бегать вокруг подруги, принося той то водичку, то успокоительные капли, но поделать ничего толком не могла. Инга рыдала почти целый час, довела себя до икоты и только после этого замолчала.

– Ну, вот и хорошо, – с облегчением произнесла Алена. – А теперь взгляни на дело с другой стороны.

– С какой?

– С хорошей.

– И что тут хорошего?

– Ты ведь хотела, чтобы вы расстались, но терпела, потому что боялась сделать ему больно?

– Ну… да.

– А теперь и тебе терпеть не надо, и больно ты Залесному не сделала.

Увы, аргумент Алена привела неудачный. Она это поняла, когда увидела, что губы у Инги снова начинают дрожать, а глаза заполняются влагой.

– А… а он мне не побоялся сделать больно? – почти прокричала Инга. – Как подумаю, какая же он сволочь, прямо убить его хочется!

И она снова зарыдала. К счастью, на сей раз поток скорби иссяк значительно быстрее. Уже через четверть часа Инга перестала лить слезы и начала просто сухо всхлипывать. Видимо, вся лишняя влага в организме у нее закончилась, и слезам было просто уже неоткуда браться. Алена сочла за лучшее воды подруге больше не предлагать.

Вместо этого она сказала:

– Завтра все будет иначе. Пойдем к Ивашевым на свадьбу Евлалии, повеселимся.

– Не знаю, – с сомнением покачала головой Инга. – Смогу ли я?

– Ты должна пойти!

– Но я в таком состоянии…

– Тем более тебе надо развеяться! И потом, надо же посмотреть, что за сокровище оторвала себе Евлалия.

Переглянувшись, подруги начали сначала сдавленно хихикать, потом смеяться, а затем и вовсе расхохотались во весь голос. Смех помог Инге окончательно прийти в себя. И она уже куда более бодрым тоном пообещала Алене, что будет завтра присутствовать на свадьбе Евлалии, чтобы лично наблюдать за этим сокровищем.

Тут надо немного отступить от темы и объяснить, по какой причине упоминание завтрашней невесты вызвало у подруг такую бурную реакцию. Дело в том, что госпожа Ивашева-младшая могла называться младшей лишь по сравнению со своей матерью. На самом деле Евлалия была уже далеко не молода. И хотя она бессовестно врала всем вокруг, что ей лишь тридцать, ей стукнуло сорок с гаком. Алена уяснила этот факт сама для себя, лишь раз затруднившись элементарной сверкой дат.

Ни красотой, ни ростом, ни стройной фигурой Евлалия не могла похвастаться даже в нежном девичьем возрасте. А с годами, когда фигура ее стала напоминать набитый картошкой мешок, а черты лица заплыли жиром, Евлалия вряд ли могла очаровать кого-нибудь сама по себе.

Хороши у нее были только волосы – густые, жесткие и рыжие, они воинственно торчали во все стороны, утверждая, что их владелица – существо далеко небезобидное. И это была чистая правда. Потому что и характер Евлалии нельзя было назвать не только легким, но хотя бы покладистым. Она была агрессивна, импульсивна и подвержена неконтролируемым вспышкам ярости. Такой характер хорош на войне, но никак не в мирной семейной жизни.

– Но зато у нее есть папа.

Да, папа у Евлалии был. И кроме того, что он просто был, мало ли у кого есть папа, Филипп был еще и замечательно влиятелен и богат. Всю свою жизнь он крутился в депутатских кругах, заседал то в одном, то в другом законодательном собрании. Нет, в крупных городах ему депутатствовать не приходилось, но Россия – большая страна, тут есть множество мест и помимо мегаполисов, в которых тоже можно неплохо погреться в отдалении от высшего начальства.

Что касается самой Алены, то она втихомолку полагала, что Филипп еще тот жук, имел и имеет всюду, где только можно, и даже там, где нельзя. Потому что размер его трат, ну никак не совпадал с размером его официальных доходов, к слову сказать, тоже совсем не маленьких. Однако иметь в столичных городах одну пятикомнатную, две трехкомнатные, три двухкомнатные и некоторое количество однокомнатных квартир, записанных на всех возможных родственников, плюс виллу в Испании, бунгало в Тайланде и совсем маленький кусочек пляжа с совсем уж крохотным пятизвездочным отелем где-то в Египте – на зарплату депутата весьма проблематично.

Да еще Евлалия с маменькой регулярно совершали перелеты в бизнес-классе, курсируя между Миланом и Москвой. И ворчали, что жить им приходится поближе к папе, то есть в Питере, и они устали мотаться туда и сюда. А когда к ним однажды в загородный дом забрались грабители и вынесли золотые украшения, то ни Евлалия, ни ее маменька так и не сумели вспомнить, что именно у них украли, и ограничились лишь примерным весом украденного золотишка. Килограммчика так полтора, может быть, два. Около того, так они сказали.

При этом ни одна из женщин не выглядела опечаленной своей потерей. Подумаешь, скромненькие такие два килограммчика ювелирки, нечего особенно и переживать из-за их утраты. Евлалия и вовсе выразилась в том духе, что украденное золото давно морально устарело, пусть его лохи носят, а они с мамой купят себе эксклюзив, специально с этой целью смотаются завтра к Тиффани, очистят там все прилавки.

– И папе чего-нибудь прикупим.

– Что-нибудь недорогое, как он любит. Чтобы не выделяться.

И Филипп получил новые часики за смешные тринадцать тысяч евро. Через неделю они ему разонравились, и любящие жена и дочка тут же смотались в Вену и купили ему другие часики, подороже, уже за тридцатник. Эти часы Филиппу пришлись больше по вкусу. Он носил их и всем рассказывал, как его милые «девочки» купили ему эти часики на сэкономленное ими из сумм «на булавки».

Те, кто знал примерную стоимость этих часов, выразительно кривились в ответ и хмыкали. Но, как известно, не пойман – не вор. А депутатская неприкосновенность помогала Филиппу выкручиваться из многих неприятностей.

Однако, несмотря на то что Филипп был такой замечательный, и жизнь у него была замечательная, и жена замечательная, на дочурке природа отдохнула, и довольно серьезно. Все знакомые втихомолку удивлялись, как у такой красивой пары могла уродиться такая гадкая и откровенно страшненькая девчонка.

– Просто какой-то утенок, который все никак не превратится в лебедя.