Круг замкнулся - Страница 15

В тот день у Южных ворот особого скопления народа не наблюдалось. Дул пронзительный мартовский ветер, стальное серое небо вспухало облаками, и горстка закончивших смену рабочих, внимание которых Филипу удалось привлечь, говорили почти одно и то же: они «в бешенстве» или «в отчаянии», эти «немецкие сволочи» нанесли им «удар под дых». Словом, за пять минут Филип получил все, что ему надо было для написания материала, — высказывания рабочих, пусть даже он мог и сам их сочинить, не вставая из-за редакционного стола. Однако уезжать не хотелось. Филипа не покидало ощущение, что здесь и сейчас творится история, — разумеется, печальная и невзрачная история, но все же имело смысл понаблюдать за происходящим, чтобы потом перенести свои свидетельские показания на бумагу. Спасаясь от пронизывающего холода, Филип закутался поплотнее в плащ и двинул пешком вверх по Бристольскому шоссе. Немного не доходя до конечной остановки 62-го автобуса, он свернул направо, к пабу «Старый заяц и псы». Толкнув дверь, Филип сперва не узнал заведение: с тех пор как он был здесь в последний раз, хозяева сменили интерьер, желая привлечь клиентов из среднего класса, и вместо старинных дубовых просторных столов и тусклых, едва горящих, ламп Филип увидел маленькие уютные столики, книжные полки вдоль стен и камины в каждом углу, пылающие фальшивыми дровами.

В один такой угол набилась компания из двух десятков мужчин; негромко, но с нескрываемой злостью они обсуждали последние известия из Мюнхена. Филип подошел к ним, назвался. Как он и ожидал, многим из них его имя оказалось знакомо, а те, кто его не знал, были только рады поговорить с журналистом местной газеты. Очень скоро речь зашла об откликах в СМИ и реакции Лейбористской партии на разразившийся кризис; в адрес Ричарда Бэрдена, успевшего чуть ли не первым прокомментировать события, было сказано немало добрых слов. И тут кто-то произнес:

— А как там Тракаллей?

— Кто? — хором переспросили с полдюжины человек, сидевших за столиком.

— Пол Тракаллей. Что он об этом говорит?

— Его избирательный округ далеко отсюда.

— Да, но он ведь местный парень. Вырос здесь. Я еще помню, как его папаша работал на заводе. Что он-то говорит?

— Сейчас выясним. — Филип вынул свой мобильник. — Я ему позвоню.

Он нашел номер Пола в памяти телефона и нажал на кнопку. На четвертом или пятом гудке ответил женский голос. Филип представился журналистом из «Бирмингем пост», который когда-то учился в школе вместе с депутатом Тракаллеем; после короткого замешательства его соединили.

— Мне вдруг стало любопытно, — сказал он Полу, — какова твоя реакция на вчерашние известия из Бирмингема.

Паб стих. Мужчины за столиком, подавшись вперед, пытались расслышать ответ Пола. Выражение лица Филипа поначалу было нейтральным, а потом озадаченным.

— Правильно ли я тебя понял, Пол? — спросил он, прежде чем отключиться. — Ты говоришь, что приветствуешь эти перемены? — На том конце раздалось еще несколько слов, прозвучавших громче и решительнее, после чего Филип несколько растерянно закончил: — Хорошо, Пол. Спасибо за комментарий. Удачи тебе сегодня вечером. Пока.

Захлопнув крышку мобильника, он положил телефон на стол перед собой и сдвинул брови.

— Ну? — спросили его.

Филип оглядел напряженные лица и объявил изумленным тоном:

— Он говорит, что это хорошие новости для промышленности, хорошие новости для Бирмингема и хорошие новости для всей страны.

Когда Филип позвонил, Пол сидел в гримерной телевизионной студии в центре Лондона, его щеки порозовели от только что наложенных румян. И меньше всего в тот момент он думал о Лонгбридже. Куда более значимым представлялось отрепетировать шутку насчет шоколада.

Началось все это днем раньше со звонка от Мальвины.

— Ты в эфире, — сообщила она. — На этой неделе. Запись завтра днем.

— Где я? — не сразу сообразил Пол, и Мальвина напомнила о своей затее устроить ему выступление на сатирической еженедельной передаче, командной игре, в которой юные комики сражались, отпуская ехидные шуточки на злобу дня, иногда в присутствии какого-нибудь видного политика. Любой член парламента почитал большим везением получить приглашение на эту передачу, даже несмотря на то что другие участники, обычно не стесняясь, осыпали его (и почти никогда ее — женщин приглашали много реже) градом насмешек, что порою могло сказаться на репутации гостя.

Пол не верил своим ушам.

— Они меня зовут? Ты их уломала? Господи, как тебе это удалось?

— Я же тебе говорила, там работает один мой знакомый. Бывший бойфренд моей матери. Впрочем, она недолго с ним встречалась. (По словам Мальвины, ее мать меняла сожителей как перчатки, так что это объяснение выглядело вполне правдоподобно.) Пару недель назад я предупредила его, что ты готов в любой момент выйти на замену, если кто-нибудь передумает. Ну, из тех, кого они действительно очень хотели зазвать.

— Фантастика! — Услыхав хорошую новость, Пол редко замечал таившееся в ней оскорбление. Однако эйфория длилась не долго. — Погоди… — занервничал Пол, — я что, должен их смешить?

— Это комедийная программа, — терпеливо объясняла Мальвина. — Если ты пошутишь разок-другой, вреда не будет.

— По части юмора я не очень, — признался Пол. — Знаешь, когда другие над чем-то смеются… я никогда не понимаю, что их так рассмешило.

— Тогда тебе придется развить чувство юмора, — прагматично отреагировала Мальвина. — У тебя в запасе двадцать четыре часа. На твоем месте я начала бы прямо сейчас.

— Но с чего начинать?

— Когда поедешь домой сегодня вечером, прихвати с собой все свежие газеты. Сядь и читай их и думай, что из прочитанного ты мог бы обратить в шутку. Выбери статью, которая имеет непосредственное отношение к тебе, — например, такую, где речь идет о человеке, с которым ты лично знаком. Не деликатничай, немного саморекламы никому не помешает. И постарайся быть развязным. Вот и все.

— Но в Миллбэнке[6] все смотрят эту игру. Наверное, даже Тони смотрит. Моя развязность может им не понравиться.

Мальвина посоветовала ему не беспокоиться. Она успела заметить, что юмор — не самая сильная сторона Пола. Однако его склонность принимать все всерьез ей чрезвычайно нравилась — ведь дразнить Пола становилось сплошным удовольствием.

Весь вечер Пол провел дома, читая газеты одну за другой и переключая спутниковые каналы. Мало что зацепило его внимание. Министр по делам Северной Ирландии, Питер Мандельсон, заявил, что военный контингент в Ирландии будет сокращен на 500 человек, а британская компания «Аэроспейс» выделила фант в 530 миллионов фунтов на проектирование европейского суперлайнера, самолет должен быть построен к 2007 году. «БМВ» выставила на торги завод «Ровер» в Лонгбридже — что, конечно, очень грустно и для Бирмингема очень существенно, но вряд ли является поводом для смеха. Единственная новость, из которой Пол мог бы хоть что-то выжать, касалась министров Евросоюза: они наконец-то согласились на продажу британского шоколада в странах Европы. Прежде шоколад отвергали как содержащий слишком много молока и растительного жира при недостатке какао-бобов.

Пол долго обмозговывал это сообщение и, отходя ко сну, уже начал робко надеяться, что история с шоколадом — как раз то, что нужно. Во-первых, от снятия запрета прежде всего выиграет фабрика «Кэдберри» в Борнвилле, пригороде Бирмингема, а значит, Пол прилюдно порадуется за свой родной город, где к нему часто относятся с подозрением и плохо отзываются о нем в прессе. Далее, это была позитивная история о продукте, столь любимом в Британии, и партийное руководство несомненно проникнется благодарностью к Полу за то, что он затронул эту тему. (Вряд ли бы он добился такого же отклика, если бы рассуждал о досадной заварушке в Лонгбридже.) Выходит, все, что от него требовалось, — придумать «шоколадную» шутку и суметь ввернуть ее в ходе передачи.