Кровожадный Карнавал - Страница 27

Но они, конечно, все равно могли представить себе, как все там происходит, и даже я могу это себе представить, хотя и не находился рядом в то время и только читал описания происходившего. В «Дейли пунктилио» сообщалось, что первой упала Мадам Лулу, но газеты всегда полны неточностей, поэтому неизвестно, так ли было в действительности. Быть может, первой упала она, а вслед за ней лысый, а возможно, Лулу ухитрилась спихнуть лысого, когда вырывалась от него, но пошатнулась и тоже оказалась в яме. А быть может, они как раз боролись друг с другом, когда доска сильно качнулась и до обоих допрыгнули львы. Возможно, я так никогда и не узнаю этого, как, вероятно, не узнаю, куда делся приводной ремень, сколько бы я ни возвращался на Карнавал Калигари. Сперва я думал, что Мадам Лулу выронила резиновую полосу неподалеку от ямы. Однако я обыскал весь этот участок с фонариком и лопатой и никаких следов его не нашел, да и никто из посетителей Карнавала, чьи дома я обыскал, явно не унесли ремень с собой в качестве сувенира. Потом я подумал — не подбросили ли его в воздух во время всей кутерьмы, а он упал, скажем, на рельсы американских гор. Но я облазал там каждый дюйм без малейшего результата. Существует, конечно, возможность, что приводной ремень сгорел, но поскольку устройства, производящие молнию, обычно делаются из особой, несгораемой резины, то такая возможность маловероятна. В общем, должен сознаться, что не знаю наверняка, где приводной ремень, и узнать это мне, скорее всего, никогда не удастся, равно как и то, кто упал первым — лысый или Мадам Лулу. Но я склонен предполагать, что резиновая полоса кончила там же, где и женщина, которая сняла ее с устройства для молнии и отдала бодлеровским сиротам, а потом, в последний момент, забрала обратно, — там же, где и приспешник Олафа, которому не терпелось получить особую награду. Если я зажмурю глаза, как зажмурили их Бодлеры, пока брели, спотыкаясь, прочь, подальше от трагических событий, то мне представляется, что приводной ремень вместе с лысым и с моей бывшей коллегой Оливией упал в яму, которую выкопал Олаф с сообщниками, и очутился в чреве зверя.

Когда бодлеровские сироты открыли наконец глаза, то увидели, что стоят у входа в гадальную палатку Мадам Лулу и на них уставились буквы Г.П.В. Все посетители давно отправились смотреть львиное шоу, так что дети остались одни. День уже начинал клониться к вечеру, и вокруг снова не было свидетелей того, как они стояли перед входом, и при этом дрожали и тихонько плакали. В прошлый раз, когда они вот так же долго не решались войти, они успели понять, что орнамент на палатке не изображение глаза, а эмблема организации, которая, возможно, могла бы оказать им помощь. Сейчас они опять стояли и смотрели, надеясь, что прямо у них на глазах опять что-то переменится и подскажет им, что делать. Но сколько они ни смотрели, ничего не менялось. На Карнавале стояла тишина, день все так же клонился к вечеру, а эмблема на палатке все так же пялилась на плачущих Бодлеров.

— Где же, интересно, приводной ремень? — проговорила наконец Вайолет. Голос был слабый и даже хриплый, но слезы прекратились. — Интересно, упал он на землю, или залетел на рельсы американских гор, или же очутился в чре…

— Как ты можешь сейчас думать о приводном ремне? — упрекнул ее Клаус, впрочем нисколько не сердито. Как и сестру, его все еще била дрожь внутри их общей рубахи, и он вдруг почувствовал сильную усталость, что часто бывает после того, как долго плакал.

— Это потому что я не хочу ни о чем другом думать, — ответила Вайолет. — Не хочу думать о Мадам Лулу и львах, не хочу думать о Графе Олафе и о толпе, и я не хочу думать, правильно ли мы поступили.

— Правильно, — мягко сказала Солнышко.

— Я согласен, — подтвердил Клаус. — Мы сделали все, что могли.

— А я не уверена, — возразила Вайолет. — Я держала в руке приводной ремень. Оставалось только закончить двигатель и бежать из этого ужасного места.

— Ты все равно не закончила бы двигатель, — не согласился Клаус. — Нас окружала толпа, все мечтали увидеть, как кого-то сбросят львам. Мы не виноваты, что вместо нас упала Лулу.

— И лысый, — добавила Солнышко.

— Да, но это мы раззадорили толпу, — настаивала Вайолет. — Сперва мы оттягивали представление, а потом использовали психологию толпы и взбудоражили зрителей так, что они готовы были кого угодно сбросить в яму.

— Всю эту жуть затеял Граф Олаф, — сказал Клаус. — В падении Мадам Лулу виноват он, а не мы.

— Мы пообещали взять ее с собой, — не успокаивалась Вайолет. — Мадам Лулу сдержала свое обещание и не выдала нас Графу Олафу, а мы свое обещание не сдержали.

— Но мы пытались, — запротестовал Клаус, — пытались сдержать.

— Пытаться еще недостаточно, — опять возразила Вайолет. — Мы ведь пытаемся найти кого-то из наших родителей? Мы пытаемся побороть Графа Олафа?

— Да, — решительно произнесла Солнышко и прижалась к ноге Вайолет. Та взглянула вниз, на сестричку, и глаза ее наполнились слезами.

— Почему мы здесь? — сказала она. — Мы думали, если мы замаскируемся, это поможет нам выпутаться из неприятностей. Но сейчас наше положение еще хуже, чем раньше. Мы не знаем, что означают буквы Г.П.В. Не знаем, где сникетовское досье. И не знаем, действительно ли кто-то из наших родителей жив.

— Да, кое-чего мы не знаем, — сказал Клаус, — но это не значит, что надо отчаиваться. Мы еще выясним то, чего не знаем. Мы что угодно можем выяснить. Вайолет улыбнулась сквозь слезы:

— Ты говоришь так, будто ты исследователь.

Средний Бодлер сунул руку в карман и вытащил очки.

— Я и есть исследователь, — сказал он и шагнул ко входу в шатер. — За работу!

— Гиди! — Солнышко хотела сказать что-то вроде «Чуть не забыла про газетную библиотеку!», и она последовала за старшими в палатку.

Как только Бодлеры вошли внутрь, они поняли, что Мадам Лулу успела основательно подготовиться к побегу вместе с ними, и им стало очень грустно при мысли, что она уже никогда не вернется сюда за приготовленными вещами. Гримировальный сундучок был уложен и стоял у самой двери. Ближе к буфету стоял картонный ящик с припасами на дорогу. А на столе кроме нового, взамен разбитого хрустального шара и деталей разобранного ею на части устройства для молнии лежал большой обрывок бумаги, порядком потрепанный, но, как сразу увидели Бодлеры, способный им помочь.

— Это карта, — сказала Вайолет. — Карта Мертвых Гор. Значит, и она была среди ее бумаг.

Клаус надел очки и внимательно всмотрелся в карту.

— Там в это время года должно быть здорово холодно, — сказал он. — Я и не подозревал, что там такая высота над уровнем моря.

— Не важно, какая высота, — прервала его Вайолет. — Ты можешь найти штаб, о котором упоминала Лулу?

— Попробую, — ответил Клаус. — Около Плоского Перевала стоит звездочка. На легенде звездочкой отмечен лагерь.

— Легенда? — переспросила Солнышко.

— Вот эти мелкие знаки в углу карты называются легендой, — объяснил Клаус. — Видишь? Легенда разъясняет каждый значок, чтобы карта не была беспорядочным нагромождением знаков.

— А вот тут, на Хребте Реомюра, — черный прямоугольник, — заметила Вайолет. — Видишь? К востоку.

— Черный прямоугольник означает место зимней спячки зверей, — отозвался Клаус. — В горах, видно, немало медведей. Гляди, вокруг Тихих Родников пять таких мест, и настоящее скопление их на вершине Пустого Пика.

— И еще вот тут, — показала Вайолет, — где Главный Перекресток Ветров. Тут, кажется, Мадам Лулу пролила кофе.

— Главный Перекресток Ветров! — повторил Клаус.

— Г.П.В.! — крикнула Солнышко.

Бодлеры впились глазами в карту. Главный Перекресток Ветров находился высоко в Мертвых Горах, где, вероятно, было холоднее всего. Там брал начало Порченый Поток и, спускаясь вниз, петлял крупными извивами через все Пустоши, уходя к морю. Зимних спячек на карте было отмечено множество. В центре же долины, где сходились вместе четыре горных про— хода и где, похоже, Лулу капнула кофе, никаких отметок не было.