Кровавый удар - Страница 5

Кают-компания "Лисицы" – очень высокая по современным меркам. Примерно шесть футов от пола до потолка. Остановившись на лестнице, я изрядно возвышался над Дикки.

– Можешь идти, Мэри, – сказал я. – Поговорим позже.

Она моментально исчезла. Дикки стиснул зубы и посмотрел на меня взглядом, который мог бы свалить дерево. Потом он четко и раздельно произнес:

– На сегодня назначена пресс-конференция. Мы оба должны там присутствовать. Придется немного помучиться. Будем надеяться, что журналисты проявят понимание… Все-таки дети…

Я молча кивнул.

Дин не любил полицейских куда сильнее, чем полицейские не любили его. Древний рефлекс джунглей подтолкнул его к бегству. Я-то думал, что прежние привычки Дина навсегда ушли в прошлое. Переоценил степень своего влияния.

Я вздохнул и поскреб щетину на подбородке. У меня большой подбородок и большое лицо, под стать всему остальному. В моей прошлой профессии было чертовски неудобно и даже опасно иметь большой рост. Во всех тех местах, куда забрасывал меня журналистский долг, убивали, не разбирая, кто есть кто. На лбу у меня сохранился шрам от камня, попавшего в меня во время разгона уличной демонстрации в секторе Газа, а моему носу не удалось избежать удара о шершавый бетон во время столкновений с полицией в Кейптауне. Однако бриться все равно надо. И побыстрее. Дикки меня ждет.

Я соскребал черную щетину, стараясь обойтись без порезов. Конечно, лучше бриться после ванны. Но "Лисица" вообще мало подходит для тех, кто следит за своей внешностью. Здесь торжествуют мои привычки. Наконец я повязал галстук и принялся обследовать куртку. К моему огорчению, куртка весьма нуждалась в чистке. В Амстердаме я грузил вместе с командой пыльные мешки с картошкой. Пришлось надеть кожаный пиджак. К нему вполне подходят джинсы и тяжелые рыбацкие ботинки, которые помогают мне увереннее ступать по палубе "Лисицы".

Дикки осмотрел меня, как суровый офицер осматривает нерадивого солдата, но от замечаний воздержался. Мы спустились по мокрому трапу и, шлепая по грязи, направились к низкому деревянному зданию неподалеку от набережной. В зале, где нам предстояло встретиться с журналистами, стояло примерно сорок стульев. Над сценой возвышался флаг "Молодежной компании": прямоугольник голубого цвета и на нем – корабль, стремительно рассекающий волны.

В зале было уже накурено и пахло сохнущими на стульях плащами. Около двух десятков леди и джентльменов от прессы держали наготове диктофоны и блокноты.

Большую часть своей жизни я провел среди вот этих людей, что сидели в зале, и, может быть, сейчас впервые по-настоящему понял, как неприятно отвечать на бесцеремонные вопросы. Возможно, никто из них еще не слышал о смерти русского. Они явились на пресс-конференцию, посвященную славным делам "Молодежной компании". Но, как только им станет известно об утопленнике, они всей стаей набросятся на сенсацию. Наверное, Дин перед бегством чувствовал себя так же, как я при встрече с бывшими коллегами.

Спокойно, Тиррелл, уговаривал я себя. Дикки все устроит, и мы уплывем в море от множества вопросов, которые начнут сыпаться с газетных страниц.

Дикки занял место на сцене, усевшись за стол, накрытый скатертью. Рядом сел его пресс-секретарь. Мое место тоже там, а не в зале. На минуту меня охватил прилив тоски по перу и бумаге, по историям, которые приходят и уходят, задевая меня, но не слишком близко. Однако пора уже было не тосковать, а держать ушки на макушке – рядом со мной Дикки заговорил в знакомой мне ласково-фальшивой манере.

– Каждый год "Молодежная компания" набирает семьдесят пять молодых людей… оступившихся в жизни молодых людей… И показывает им море вблизи… – Дикки улыбнулся белозубой улыбкой. – Наши подопечные учатся морскому делу. Как говорили в старину, учатся ремеслу мореходов. Но главное – они учатся контактировать друг с другом. Источником большой гордости для нас является тот факт, что девяносто восемь процентов подростков, побывавших в плавании, впоследствии не нуждаются в надзоре полиции. – Опять улыбка и брошенный на меня взгляд ледяных глаз. – Сейчас наш очередной летний круиз уже вступает в завершающую стадию. Следующая наша стоянка – на Балтике. Примерно через четыре недели. Пожалуйста, пишите о нас побольше – мы в этом очень нуждаемся. Ваши статьи приносят нам деньги. – Некоторые из журналистов засмеялись. Своим высоким положением Дикки был обязан явно не красноречию. – А теперь, – сказал он с подчеркнутой любезностью, – мы готовы ответить на ваши вопросы.

В комнате стало невыносимо душно. Ну просто нечем дышать. Неужели Дикки провел их и они ничего не подозревают? Но ведь если хоть у кого-нибудь из них есть в Чатеме знакомый полицейский, нас не спасут никакие уловки Дикки.

В зале какую-то минуту стояла полная тишина.

– Хорошо. Тогда… – поспешно начал Дикки. – Если вы…

– Снейп, "Миррор", – прервал Дикки развязный голос. – Откуда именно поступают средства на проведение круизов?

Дикки Уилсон любил вопросы о спонсорах, об этих прекрасных людях, которые приходят на помощь оступившимся подросткам… Но он не знал того, что знал о Майке Снейпе я. Этот парень никогда не задает приятных вопросов.

– В основном мы существуем за счет благотворительности, – охотно рассказывал Дикки. – У нас много анонимных доброжелателей. Если бы не их финансовая помощь…

– А дает ли деньги правительство? – не унимался Снейп.

– Очень мало. – Дикки выразил сожаление по поводу небольших размеров помощи от правительства и одновременно понимание, что бюджет не резиновый.

У Снейпа было простоватое, невыразительное лицо и острый нос.

– С чем тогда связано посещение "Вильмы" Невиллом Глейзбруком прошлой ночью?

Дикки улыбнулся:

– Мистер Глейзбрук – давний друг "Молодежной компании".

Где-то в задних рядах затрещал телефон. Мои ладони вспотели, сердце глухо стукнуло и замерло. Но тут какая-то журналистка прервала Снейпа, задав мне вопрос, который всегда задавали мне на пресс-конференциях: почему я оставил журналистику ради старого парусника? Я скучно изложил свой обычный ответ о спокойствии и гармонии, о том, что, по-моему, лучше жить своей жизнью, чем все время соваться в чужие. Выкладывая свои высокие идеи, я не упускал из виду молодую особу, разговаривавшую по радиотелефону. Она больше слушала, чем говорила, и по мере этой телефонной беседы ее глаза лезли на лоб. В конце концов она уставилась на меня так, будто хотела пригвоздить своим взглядом.

Дикки тоже наблюдал за ней, нервно пощипывая пальцами нижнюю губу. Его пресс-секретарь торопливо произнес:

– Не стоит вас больше задерживать!

Но было уже поздно. Со всех сторон доносились телефонные звонки. Репортеры получали от своих редакторов информацию, что перед ними сейчас сидят благодетели особого сорта. В свободное от благодеяний время они занимаются вылавливанием трупов русских моряков из мутных вод Медуэя. Атмосфера в зале наэлектризовалась. Я кожей чувствовал это. Пот в три ручья лился у меня по спине. Молодая особа, получившая информацию раньше других, огляделась по сторонам и, не желая никому уступать пальму первенства, выкрикнула:

– Можете ли вы сообщить какие-нибудь подробности, связанные с обнаружением трупа русского моряка?

Я постарался придать лицу равнодушное выражение. Пресс-секретарь Дикки ответил с предельной краткостью:

– Этот печальный инцидент будет тщательно расследован полицией. Я думаю, что все мы поможем следствию, воздержавшись пока от каких-либо комментариев.

В зале поднялся ропот, со всех сторон сыпались новые вопросы. Не обращая внимания на шум, Дикки Уилсон встал и твердо произнес:

– Пресс-конференция окончена.

Ропот нарастал. Сквозь него прорвался резкий голос Снейпа:

– Как Невилл Глейзбрук собирается выпутываться из этого дела?

– Но он в нем не замешан, – ответил я.

– Он был на корабле как раз в то время, когда все это произошло, – парировал Снейп.