Кровавый удар - Страница 14

– С вашего разрешения, я приступаю к осмотру, – после чего сразу скрылся из виду. Я остался на палубе. Включил магнитофон и начал штопать паруса. Час спустя из-за паруса показалась голова Пинсли. Он вежливо спросил:

– Вы не возражаете, если я спущусь вниз?

– Пожалуйста, – ответил я.

На верхней палубе стало жарко. Мне захотелось пить. Я отправился в нижний отсек, чтобы приготовить себе чай. Пинсли крутился там. Его, видимо, тоже мучила жара: лицо стало красным и лоснилось от пота.

– Вам чем-нибудь помочь? – спросил я.

– Нет-нет. – От Пинсли несло табаком и вчерашним пивом.

Я выпил чаю, вернулся на палубу и снова принялся за шитье. Я делал последние стежки и принялся отрезать ножницами нитки, когда на палубу вынырнул Пинсли. Он выглядел довольным.

– Все в порядке. Отличный корабль.

Меня это обрадовало. Чем лучше корабль, тем он дороже и тем труднее найти покупателя.

– Сколько, по-вашему, он стоит? – спросил я.

Пинсли обнажил свои кривые зубы.

– Я напишу об этом в документах.

– Не забудьте прислать мне копию.

Пинсли сошел на причал, сел в машину и уехал.

Я собрал инструменты и понес их вниз.

Парусные нитки хранились в ящике стола, там же, где лежали морские карты. Нитки я клал в одну пластиковую коробочку, иголки – в другую, куда я наливал масло, чтобы они не ржавели от соленого морского воздуха. Я выдвинул ящик стола. Коробочка с нитками валялась открытой, нитки испачканы маслом. Теперь они безнадежно испорчены. Но не в этом дело. Совсем в другом.

Я всегда тщательно закрываю эти коробочки. Сегодня утром я сделал все как обычно. Я взял иголку и нитки и закрыл коробочки. Управлять таким кораблем, как "Лисица", можно только в том случае, если ты внимателен ко всем деталям. Я не мог ошибиться.

Но масло пролито. И единственный человек, который мог это сделать, – Пинсли. Нужно быть уж слишком въедливым оценщиком, чтобы проверять состояние корабельных игл.

Я закрыл коробочки, убрал их на место и прошелся по кораблю. Бутылка с кетчупом стояла не там, где положено, коробки с чаем передвинуты, часы на столе в кают-компании переставлены в другой угол. Было такое ощущение, будто шторм перетасовал все мелкие вещи на корабле. Или мистер Пинсли был въедливым до сумасшествия, или он использовал эти два часа, чтобы обыскать корабль.

Я вылил теплые остатки чая в кружку и набрал домашний номер Кристофера. Мягкий, воркующий женский голос произнес:

– Слушаю вас. – Голос явно предназначался избирателям, но я все-таки понял, что у телефона Рут. – А, Билл, в чем дело? – Голос сразу стал холодным и равнодушным. Я представил себе, как вытянулось ее лицо, а чувственные губки неприязненно сжались.

– Кристофер дома?

– Он уехал в Лондон. Важная встреча. Позвони ему завтра. – Ее тон явно давал понять всю нежелательность моего звонка.

– Понятно. – Из трубки долетали приглушенные звуки музыки. Неужели "Кармен"? Дом Рут был средоточением последних модных новинок, рекламируемых журналами: яркие ситцевые занавески, картины на стенах – все дорогое и бездушное, как она сама. Странно, с чего бы это ее с утра потянуло на классику? – Не могла бы ты передать Кристоферу, когда он позвонит из Лондона, что я его ищу?

– Боюсь, он будет занят. – В голосе слышался металл, как тогда, в Лидьятсе. – У него сейчас много дел.

– Мне надо срочно поговорить с ним.

– Сочувствую, но ничем не могу помочь. – Она ехидно хихикнула. Я повесил трубку, и тут же знакомый голос с палубы окликнул меня:

– Эй, Тиррелл, ты снова собираешься заняться журналистикой? – Клодия в жакете горохового цвета и короткой юбке, очень уместной при ее красивых ногах, спустилась ко мне. – Птички на крылышках принесли известия, что у тебя намечаются перемены.

– Перемены?

– Продаешь яхту?

Я посмотрел ей прямо в глаза. Она ответила спокойным взглядом больших невинных глаз, окаймленных длинными пушистыми ресницами. Волосы, как всегда, безукоризненно уложены, губы тщательно подкрашены. Работа в преуспевающей фирме приучила Клодию всегда быть в форме.

Я поинтересовался:

– Тебя послал Кристофер?

– Он просто сказал, что вы с ним надумали продать яхту, – ответила она. – Естественно, я помогу вам. Я обещала ему, что загляну к тебе.

– Ко мне? – переспросил я.

– По делу, – ответила она. – Не будь идиотом.

– Я корабль не продаю, – отчеканил я.

Она опустила глаза и стала разглядывать свои изящные туфельки, вполне подходящие для посещения объекта, интересующего фирму.

– Ясно, – резюмировала она, явно не веря ни единому моему слову. – Угостишь чем-нибудь?

Мы спустились на набережную и пошли в "Дыру". Кирк любезно раскланялся с нами. Я заказал шампанское для Клодии и виски для себя. Мы уселись за столик на улице, лицом к бухте, где покачивался на волнах длинный белый корпус "Лисицы" с огромным клювом бушприта и стремительным изгибом кормы.

– Потрясающий корабль, – сказала Клодия. Ее глаза были слегка прикрыты – так бывало, когда мы занимались любовью. Секс, деньги и корабли были для Клодии неразрывно связаны между собой.

– Ты говорила с оценщиком? – спросил я.

– Ничего не могу тебе сказать, – ответила она.

– Почему не можешь?

– Хотя бы потому, что ты для меня не просто клиент. Я не могу рисковать своей репутацией. Можно делать клиентов друзьями, но не друзей – клиентами.

– Значит, не разговаривала?

Ее уверенная рука сильно толкнула мое колено.

– Я должна возвращаться в Саутгемптон, – быстро произнесла она. – Я скажу тебе одну вещь: если ты рассчитываешь, что "Лисица" стоит недорого, тебя ждет разочарование.

– Меня не волнует, сколько стоит корабль. Он не продается, – снова жестко сказал я.

Клодия была хороша в компании. Она острила, смешила, поднимала настроение. Но когда Клодия чуяла сделку, она становилась исключительно серьезной. Я однажды видел, как она вылила бокал шампанского на лысину безобидного энтузиаста, который передумал продавать реставрированный паровичок XIX века.

Нижняя губа Клодии слегка скривилась.

– Кристофер уже начал поиски покупателя.

– Он изменит свои намерения.

Она иронически хмыкнула:

– И кто же его заставит?

Я резко ответил:

– Извини, но у меня много дел.

Ее губы задрожали от гнева и обиды.

– Ну что ж… Я хотела тебе помочь.

Клодия встала из-за стола и быстро пошла прочь. Я проводил ее взглядом. Красный "альфа-ромео" неторопливо проехал по шоссе, удаляясь в те благословенные места, где люди строили планы и занимались делом. Здесь, в Бейсине, я был как бы вырван из жизни. Я болтался между небом и землей, на границе двух разных миров, не принадлежа ни одному из них.

Впервые я испытал подобное чувство, возвращаясь на самолете из Центральной Америки. Свист пуль и автоматные очереди еще звучали в моих ушах, а брюки были заляпаны грязью того кювета, в котором мы отлеживались, пережидая перестрелку.

В Бейсине мне больше всего нравился покой.

Но сейчас я испытывал чувство, подобное тому, какое испытывает босой, слепой, беззащитный человек в комнате, кишащей скорпионами.

Я убрал телефон, вынул из шкафа кожаную куртку и мотоциклетный шлем и, закрыв на корабле все замки, направился к автостоянке.

Когда-то я начинал с "бэнтама". Сейчас у меня был 750-цилиндровый "нортон-командо", мощный красавец, закованный в стальные латы, выпуска 1971 года. Я купил его у владельца кафе и потратил два года на ремонт. Многие тогда удивлялись, зачем мне этот старомодный, тяжелый, не очень-то скоростной мотоцикл. Впрочем, многие не понимают и того, почему я так держусь за "Лисицу".

К моему удивлению, "Нортон" завелся сразу. Я выехал со стоянки. Меня беспокоил акселератор, но на шоссе я сразу же прибавил скорость. С главной дороги я свернул налево и, обгоняя вереницы машин, медленно тащившихся к морю на уик-энд, устремился к Нейлор-Хиллу. С холма открылся знакомый вид на Пултни. Нагромождение серых шиферных крыш, черные камни причала, бриллиантовая голубизна моря.