Кровавый рубин
(Фантастика. Ужасы. Мистика. Том I) - Страница 53

— Что это за шум? Откуда он?

— А, сэр! Значит, и вы слышите его?

— Войдите, — крикнул я, стараясь сохранить присутствие духа, — и закройте дверь. Сквозит.

И я вернулся в биллиардную.

Юлиан стоял в том положении, в каком я оставил его. Он, вероятно, не шелохнулся все время, пока я был в отсутствии.

— Ну, что там?

— О, ничего! Спральсу показалось, будто кто-то стоит у двери, а там никого не оказалось.

— В таком случае, Спральсу надо и отказать. Мне не нужны нервные слуги. Мои нервы и без того расстроены… Это что?

Наши взоры встретились.

— Слышишь? — спросил он.

— Слышу. Я это еще в столовой слышал, а теперь опять слышу.

— В этом нет ничего смешного! — рассердился он.

— Да я и не смеюсь, — ответил я. — Это ты смеялся. Ты сам не знаешь, что делаешь сегодня.

— Это, верно, какой-нибудь треск в стене! — заметил Юлиан, нервно оглядываясь по сторонам. — Эти старые дома полны звуков, особенно по ночам.

Он взглянул на меня, как будто ожидая подтверждения. И вдруг он вздрогнул, глаза его широко раскрылись.

— Ради Бога, не смотри на меня так! — воскликнул он. — Дик, дружище, что с тобой?

— Ничего! — хриплым голосом ответил я.

Но я тоже испугался — испугался самого себя. Когда я смотрел на Юлиана, мной овладело безумное желание схватить его руками за горло и сжимать, сжимать до тех пор, пока пальцы мои сомкнутся… Он, вероятно, прочел в глазах моих эту мысль, потому что лицо его выразило такой ужас, какого я до сих пор никогда не видал. Но в следующий момент я уже любил Юлиана так, как никогда, и я удивлялся этому необъяснимому, овладевшему мной желанию. Я обошел вокруг стола и положил ему руку на плечо.

— Приободрись, дружище! — сказал я. — Наши нервы слишком расстроены. Давай продолжать игру.

Юлиан все еще весь дрожал.

— Дик, — сказал он дрожащим голосом, — ты только что смотрел так страшно, как дьявол.

— Глупости! — рассмеялся я.

Что это прозвучало в комнате? Эхо моего смеха? Но разве мог я так зло рассмеяться!?..

Я скверно спал эту ночь. Один раз, ночью, мной опять овладело безумное желание схватить Юлиана за горло и выдавить жизнь из его тела. В этот момент я почувствовал, что тут, в комнате, кто-то есть. Я почувствовал панический ужас и первый раз в жизни накрылся с головой одеялом.

После завтрака мы много гуляли и чувствовали себя хорошо. Но нас не покидала мысль о приближающейся ночи.

Спральс не дожидался, пока ему откажут, и еще с утра он, вместе с другим слугой, попросил расчета. Я думаю, Юлиан ждал, что и другие слуги последуют этому примеру.

Обедали мы на этот раз уже не в большой мрачной столовой, а в маленькой уютной комнатке. После обеда мы остались тут же. На ковре перед камином дремал большой персидский кот. Это было единственное существо, принадлежавшее Годфрею Керстону и оставшееся в Керстон-холле. Кот не хотел уходить из дома и Юлиан разрешил оставить его.

Если бы даже мне суждено было прожить много лет, я не забыл бы этого вечера. Мы старались развлечь друг друга и болтали о разных пустяках, вспоминали детство, смеялись. Вдруг смех замер на наших устах.

— Опять этот проклятый шум! — прошептал Юлиан. — Откуда бы это?

С минуту было тихо, и вдруг я услышал мой голос.

— Керстон! — прошептал я, сам не зная почему. — Керстон!

Юлиан устремил на меня тупой взгляд.

— Что ты болтаешь? — воскликнул он.

— Не знаю! — жалобно ответил я. — Господи… Боже ты мой! Посмотри на кота!

Кот проснулся, потянулся, замурлыкал и стал облизываться. Потом он тихо поднялся и пошел, ласково мурлыча, как будто приветствуя кого-то, кого мы не видели. На середине комнаты он остановился, изогнул спину дугой и стал двигать головой, как будто терся о чьи-то ноги.

Остолбенев от ужаса, смотрели мы на него.

Юлиан наклонился к камину, вытянул руку, достал щипцы, все время не спуская глаз с кота. Раздался стук. Щипцы пролетели на волосок от головы кота, который испуганно забился под кресло.

Юлиан встал, поднял щипцы и с принужденным смехом сказал:

— Дик, с нами что-то неладное творится: наши нервы…

— Это не нервы! — перебил я его. — Это — этот проклятый дом. Оставим его. Тут днем и ночью расхаживает кто-то, кого мы не можем видеть. Мы оба чувствуем это. Это — Керстон!

В глазах Юлиана отразился страх, но он скривил губы и пожал плечами.

— В таком случае, пусть Керстон убирается к черту! — воскликнул он. — Если это действительно он — я не позволю ему выгнать меня! Я не боялся его живого — и не буду бояться мертвого.

— Юлиан, — сказал я, — если ты не хочешь уходить отсюда, я должен покинуть тебя. Нет-нет, дружище! Не думай, будто я боюсь. Но всякий раз, как он входит в комнату, я чувствую…

— Что? — спросил Юлиан.

Но я так и не кончил своей фразы. Я хотел сказать Юлиану о моем безумном желании задушить его, когда я чувствовал влияние кого-то, нарушавшего наш покой. Но у меня не хватило духа сказать это, и я молчал.

Юлиан взял сигару и выпил стакан виски.

— Послушай, — сказал он, — если мы сбежим, это будет новое торжество для него. Но все-таки я не хочу спать здесь один, по крайней мере, в настоящий момент. Ты будешь спать сегодня со мной.

Я отказывался, он настаивал. Юлиан всегда брал верх, когда нам приходилось спорить. Он позвонил и отдал приказ приготовить мне постель в его комнате.

Я скоро уснул с беспокойным сознанием, что Юлиан лежит на расстоянии ярда от меня.

Было, вероятно, около двух часов, когда я проснулся. В комнате было темно, но пробивавшийся сквозь щели ставни лунный свет слабо освещал окружающее.

Я проснулся в ужасе. Холодный пот катился со лба моего. Я хотел кричать и не мог произнести ни звука. Это был какой-то страшный, чудовищный кошмар.

Я слышал дыхание Юлиана, глубокое и ровное, и мной снова овладело это ужасное желание. Оно победило мой страх, оно заставило меня встать с постели и сделать шаг по направлению к постели Юлиана. Шаг за шагом, и каждый шаг мучительно отзывался в душе моей. Я помню, что шагал по маленьким бледным пятнам от лунного света на полу: я делал обходы, я пытался побороть овладевшее мной желание.

Я слышал, как кто-то смеялся, и я уж не боялся, хотя и знал, что это не Юлиан. Может быть, смеялся я сам? Не знаю!

Мрак обратился в какой-то туман, и тишина нарушилась вдруг резким криком, потом хрипением. Тут я все смутно помню… Господи! Какой это был ужас!

Я вдруг увидел себя возле Юлиана. Лицо его почернело. На шее были красные пятна. Он лежал так тихо. Он был мертв.

Я сначала не верил этому, не верил тому, что сделал я. Я звал его по имени, но он не отвечал. Тогда я стал на колени возле его постели и зарыдал, как ребенок. В таком положении застал меня лакей его, услышавший крик и прибежавший в комнату. На следствии он показал, что долго не могли они убедить меня в том, что Юлиан действительно мертв.

Я правдиво описал все обстоятельства смерти Юлиана, и мне теперь как будто легче стало. Я устал, очень устал. Думаю соснуть немного. Утешением для меня служит то, что Юлиан знает, что я действовал по воле Керстона, а не по свой собственной, что в эту страшную ночь чужая воля была сильнее моей собственной. Я не знаю, почему душа Керстона овладела моей. Но скоро эта тайна и многие другие разъяснятся для меня. И я знаю также, что завтра они повесят невинного человека, человека, душа которого чиста, хотя руки в крови.

Юлиан понимает это, и он будет моим защитником пред судом Всевышнего.

Когда мистер Форран стал жаловаться на головную боль, отсутствие аппетита и бессонницу, миссис Форран стала убеждать его не доверяться больше местным врачам и не пожалеть двух гиней, чтобы съездить в Лондон посоветоваться с какой-нибудь знаменитостью. Лишь после двух месяцев ее настоятельных просьб, когда ему становилось все хуже и хуже, Форран, наконец, последовал ее совету.