Кровь среди лета - Страница 2

Пия проходит преддверье и останавливается. Потом направляется к органным хорам, где потолок нависает так низко, что высокому человеку приходится нагибаться. Тихо. В помещении царит полумрак, но как будто все в порядке. Иисус Христос, Лестадиус[1] и Дева Мария с лицом лопарки глядят на нее со стен алтаря. И в то же время что-то ее смущает. Пия чувствует: что-то не так.

Под полом церкви находится усыпальница. Восемьдесят шесть мертвецов. Пия редко вспоминает о них, мирно спящих в своих гробах. Но сейчас она чувствует, как обеспокоены их души, и страх микроскопическими иголками вонзается ей в ноги.

«Что с вами?» – мысленно спрашивает покойников Пия.

В проходе между рядами скамей постелена красная ковровая дорожка. Как раз под тем местом, где кончаются хоры, на ней что-то лежит. Пия наклоняется, чтобы разглядеть этот предмет.

«Камешек, – думает она. – Кусочек камня».

Держа осколок большим и указательным пальцами, женщина направляется к ризнице.

Но дверь в нее заперта, и Пия возвращается к алтарю.

Отсюда ей видна нижняя часть органа. Его почти полностью заслоняет деревянная перегородка, опускающаяся с крыши, но нижняя часть все-таки просматривается. Пия видит пару ног, свисающих с органных хоров.

«Кто-то проник в церковь и здесь повесился» – вот первое, что приходит ей в голову. И Пия мысленно возмущается, усматривая в этом поступке неуважение к храму.

Дальше она уже ничего не думает. Она бежит под деревянную перегородку, заслоняющую хоры, и видит тело, висящее на фоне органных труб и изображенного на хорах саамского солярного знака.

Разве оно висит на веревке? Нет, это не веревка, это цепь. Длинная железная цепь. Пия замечает два темных пятна на ковре, как раз в том месте, где подобрала осколок камня. Кровь? Пия нагибается, разглядывая пятна. Только теперь она понимает, что держит в руке кусочек зуба.

Женщина поднимается. Пальцы разжимаются сами собой, роняя, почти отбрасывая в сторону белый осколок. Рука нащупывает телефон в кармане и нажимает кнопку с цифрой 2. В трубке раздается молодой мужской голос. Отвечая на его вопросы, Пия пытается открыть дверь, ведущую на хоры, однако та не поддается.

– Заперто, – говорит Пия. – Я не могу туда войти.

Женщина опять дергает дверь ризницы. Ключей от хоров нет! Взломать замок? Но чем?

Парень призывает ее к осторожности и советует подождать снаружи. «Мы уже в пути», – заверяет он.

– Это Мильдред! – кричит Пия в трубку. – Это Мильдред Нильссон висит там! Она была здесь священником. Боже, как она выглядит!

– Вы уже вышли? – спрашивает молодой человек. – Оглянитесь, нет ли кого-нибудь там поблизости?

Следуя его указаниям, Пия выходит на лестницу и отвечает, что никого нет.

– Оставайтесь на связи, – командует парень. – Мы уже в пути. И не заходите в церковь!

– Я могу закурить?

Это он ей разрешает. Пия садится на ступеньки и откладывает телефон в сторону. Доставая сигарету, она думает о том, какой спокойной и собранной себя чувствует. Но сигарета не раскуривается, и Пия в конце концов замечает, что щелкает зажигалкой у фильтра. Через семь минут до нее доносится вой сирены.

«И все-таки они добрались до нее», – думает Пия.

Руки трясутся, сигарета летит в сторону.

«Черти, они до нее добрались».

Ребекка Мартинссон вышла из лодки, доставившей ее на остров Лидё, и посмотрела на здание отеля. Послеполуденное солнце играло на бледно-желтом фасаде с белыми резными узорами. Сегодня во дворе много людей. Над головой Ребекки появились несколько чаек, оглашающих воздух несмолкающими раздраженными воплями.

«Да, это вы умеете», – мысленно обратилась она к птицам.

Лодочнику Ребекка дала щедрые чаевые – в качестве компенсации за собственную неразговорчивость и односложные ответы на его вопросы.

– Похоже, намечается праздник, – сказал он, кивая в сторону гостиницы.

Здесь собралась вся адвокатская контора, около двухсот человек. Они гуляли по берегу, беседовали, собирались в группы, потом снова расходились, пожимали друг другу руки и целовались. Во дворе выставили большие жаровни. Несколько одетых в белое человек накрывали стол, застланный льняной скатертью. Они то и дело сновали на кухню, словно мыши в смешных поварских колпаках.

– Да, – ответила Ребекка лодочнику, вскидывая на плечо сумку из крокодиловой кожи. – Но мы переживали и не такое.

Она засмеялась и решительно сошла на причал, так что лодка заходила ходуном. Черная кошка беззвучно соскользнула с причального мостика и исчезла в высокой траве.

Ребекка ступила на землю, уже уставшую от лета. Истоптанную, высохшую, опустошенную.

«Здесь они гуляли, – подумала она, озираясь. – Все эти семьи с детьми и одеялами для пикника, хорошо одетые пьяницы, любители лодочных прогулок».

Она взглянула на выжженную и пожелтевшую траву, пыльные деревья и попыталась представить, каково сейчас в лесу. Под кустами черники и папоротниками валяются пустые бутылки и консервные банки, презервативы и кучи человеческих фекалий.

Земля на утоптанной тропинке, ведущей к отелю, затвердела до состояния бетона и покрылась трещинами, словно кожа доисторической ящерицы. Ребекка и сама чувствовала себя ящерицей, сошедшей с межпланетного космического корабля и принявшей человеческий облик. Теперь ей предстояло имитировать поведение землян, а это нелегко. Нужно наблюдать за ними и делать то же самое. «Надеюсь, мой маскировочный костюм не разойдется где-нибудь на шее», – подумала Ребекка.

Она почти добралась до цели.

«Давай же, – подбадривала она себя. – Это несложно».

После убийства тех троих в Кируне Ребекка как ни в чем не бывало продолжала работать в адвокатском бюро «Мейер и Дитцингер». Она полагала, что все идет хорошо, но на самом деле все летело к черту. Она не вспоминала ни о трупах, ни о пролитой крови. Позже, когда Ребекка мысленно возвращалась в то время, до своего отпуска по болезни, ей казалось, что она вообще разучилась думать. Она просто перекладывала бумаги из одной стопки в другую. Когда-то она называла это работой. Конечно, она плохо спала. И все время будто отсутствовала. Ей требовалась целая вечность, чтобы утром привести себя в порядок и приступить к работе.

Катастрофа случилась неожиданно. Ничего подобного Ребекка не могла предвидеть. Речь шла о простой аренде, и клиент поинтересовался сроками уведомления о прекращении действия договора. Она ответила бог знает что, хотя папка со всеми документами лежала у нее перед носом. Клиент – а это была французская торгово-посылочная компания – потребовал возмещения ущерба.

Ребекка до сих пор помнит взгляд и побагровевшее лицо Монса Веннгрена, своего начальника. Она хотела уволиться, но он на это не пошел.

– Представь, как это будет выглядеть со стороны, – сказал он. – Все подумают, что это мы вынудили тебя написать заявление, что мы предали коллегу, которой приходится сейчас нелегко.

В тот день после обеда Ребекка вышла в город прогуляться. И когда она стояла где-то на Биргер-Ярлсгатан[2] в осенних сумерках, освещенных рекламными вывесками дорогих ресторанов и бутиков и фарами проносящихся мимо автомобилей, то вдруг поняла, что никогда не сможет вернуться в «Мейер и Дитцингер». Она вдруг ощутила желание находиться как можно дальше от своей нынешней работы. Но получилось иначе.

Ее отправили на больничный. Сначала на неделю, потом на месяц. Врач обещал помочь ей. Ребекка согласилась работать в бюро, насколько это было для нее возможно.

Случай в Кируне пошел «Мейер и Дитцингер» на пользу, особенно отделу уголовных преступлений. Конечно, газеты не упоминали фамилии Ребекки. Но название ее адвокатской конторы замелькало в СМИ, и ждать результата долго не пришлось. Люди желали, чтобы их интересы представляла «та девушка из Кируны». И получали стандартный ответ, что бюро предлагает им более опытного адвоката, но «та девушка» готова выступить в качестве его помощника. Судебные разбирательства с их участием широко освещались СМИ. На тот период пришлось два групповых изнасилования, одно убийство с целью грабежа и дело о взятке.