Кровь (СИ) - Страница 84

Громов не спеша отнимает руку от почерневшего лица. Соперник, стоящий всего в паре шагов от него, уже вооружился вторым мечом, но холодный взгляд Громова скользит по нему с презрительным равнодушием. Драган делает осторожное движение в направлении врага, и тот так же осторожно отступает.

Утро

Раненые, истекающие кровью противники безрезультатно кружат по смотровой площадке, как будто надеясь вымотать друг друга. Снег под их ногами окончательно утрачивает свой первоначальный вид, превратившись в чёрное рыхлое крошево. Небо над замком становится всё прозрачнее, побледневший осколок луны вот-вот растает в морозном воздухе забрезжившего утра. Пламя, вздымавшееся из каменного колодца, теперь лишь украдкой выглядывает слабыми желтоватыми язычками.

Громов, взглянув на выцветшую синеву высокого неба, беззвучно ругается, а затем делает внезапный рывок в сторону застывшей у стены Бэлы. И Драган, метнувшийся наперехват, обманут хитрым маневром — враг отвлекает его ложным движением, а сам мгновенно меняет направление и вскакивает на бордюр подъёмника.

— Я убью тебя в следующий раз, сынок! — саркастически изрекает Громов.

Губы Драгана кривит злая досада. Он стоит слишком далеко, чтобы успеть остановить ускользающего врага. Дрожащая от нервного напряжения Бэла не сдерживает крика:

— Катарина!

И пламя в колодце вспыхивает с новой силой. Громов, в последний момент соскочивший с края подъёмника, с невыразимым ужасом смотрит на выросшую перед ним стену огня. Из этой жаркой, бушующей стихии к нему сходит женщина. Высокая, стройная, с царственной осанкой горделивых плеч. Она облачена в средневековое красное платье, лёгкий полупрозрачный покров лежит на её тёмных косах. Её тонкие губы вздрагивают:

— Тъı нє ѹбиѥши мои съıнъ, (Ты не убьешь моего сына.) — её негромкая речь звучит как пение.

Не в силах преодолеть оцепенение, Громов может лишь безмолвно и беспомощно наблюдать, как, приблизившись к нему, разгневанная Катарина легко проникает своей призрачной рукой в его плоть. Её кисть погружается в грудь вампира, и жестокая судорога сотрясает его тело. Дикий крик, перекрывая гул ожившего пламени, летит над заснеженным сонным пейзажем зимнего утра. В глубине вампирской груди под рукой неумолимой Катарины теплится и трепещет что-то алое, от чего его чёрные раны начинают кровоточить с новой силой.

— Тъı нє ѹбиѥши мои съıнъ, (Ты не убьешь моего сына.) — ещё тише и мелодичнее повторяет призрак, — А овъгда възвєди очи къ нєбєси! (А сейчас подними глаза к небу!)

Вампир, словно пойманная букашка, дрожит и дёргается под бесплотной рукой Катарины, издавая нечеловеческие вопли. В конце концов его нечленораздельный рёв оформляется в жалкую мольбу:

— Отпусти! Прошу, прошу, отпусти меня!

Но гнев Катарины неумолим:

— Възвєди очи къ нєбєси! Твоє сьрьдцє в огнь вмєтомо бѫдєтъ. (Подними глаза к небу! Твое сердце отправится в огонь.)

С каждым мгновением алое трепетание в груди её жертвы разгорается всё сильнее, словно вторя бешеной пляске пламени, полыхающего чудовищным факелом посреди башни. А мстительный призрак продолжает безжалостно сжимать сердце вампира в своей огненной ладони.

И тогда, обезумев от пытки, Громов переводит молящий взгляд на Драгана:

— Чего она хочет?

— Увидеть, как сгорит твое сердце, — ледяным голосом отвечает ему тот.

Стоящая за его спиной Бэла настолько ошеломлена происходящим, что кажется, даже не дышит. Её остекленевшие немигающие глаза жутко расширены, а побелевшие пальцы вцепились Драгану в плечо.

— Хорошо! Хорошо! Я согласен! — разносится хриплый срывающийся крик, и Катарина убирает руку.

Обреченный вампир падает на колени и пару секунд медлит, опустив голову, затем обводит всех помутневшими глазами и, встретив властный взгляд Катарины, медленно поднимается на ноги.

— Ты забыл родной язык, ты забыл свой род, своего отца. Ты всех предал. А теперь предал и себя, — презрительно и жёстко цедит сквозь зубы Драган.

Подойдя вплотную к огненному столпу, Громов холодно отвечает:

— Я мертвец. У меня ничего этого нет. И самого себя нет. Меня нет, — и кинув пронзительный взгляд на одержавшего победу соперника, злорадно добавляет: — И ты тоже мертвец…

С этими словами он ныряет в пламенеющий колодец, и огонь так быстро пожирает его, что даже лёгкого стона не доносится до стоящих наверху. В тишине нарождающегося дня лишь гудит, потрескивая, алое пламя.

***

Медленно, почти незаметно костер, пылающий над каменным колодцем, меняет свой цвет: огненно-багровый, бледнея, перерождается и переходит в жарко-оранжевый, затем в лучезарно-жёлтый и наконец в сияющий белый. И из самого сердца белого сияния на почерневший от крови снег сходит призрак Катарины. Её красное платье, тёмные косы, карие глаза резко выделяются на фоне ослепительно-белого пламени. Но вот все цвета, словно притянутые магнетическим сиянием, один за другим слетают с нее, растворяясь в очистительном огне, и она становится живым сгустком белого света.

Уже не разглядеть черт лица, но голос всё ещё звучит: «Кънѩѕь Нєваръ имѣаше три съıнъı да ѥдинъ приблѫдєнъ вънѹкъ без имєнє…» (У князя Невара было три сына и один приблудный внук без имени…) Звучит как мелодичный шёпот или пение. Сноп света проходит сквозь застывших в безмолвии Бэлу и Драгана. Они не успевают оглянуться, как призрачный свет, затрепетав, сливается с белёсой изморозью, висящей в стылом воздухе, с гаснущим рожком прозрачной луны, с укрытой серебристым снегом далью. А песня, распавшись на шорохи и шелесты, разлетается на невесомых крыльях утреннего ветра.

Бэла и Драган разом опускаются на пол смотровой площадки. Перед ними вновь пляшут ярко-красные языки пламени. Бэла прижимается спиной к каменной стене и, прикрыв воспаленные глаза, делает несколько глубоких размеренных вдохов. Осунувшееся лицо выдает крайнюю степень усталости. Тени, залёгшие у глаз и носа, прибавляют ей лет.

Драган между тем задумчиво рассматривает рану на животе, а затем обводит напряженным взглядом смотровую площадку. Поодаль валяется его куртка, рядом с ней — рюкзак. Пристально глядя на него, Драган словно бы решает что-то для себя и в итоге, обессиленно откинувшись назад, как и Бэла, наваливается спиной на стену.

— Ты всё-таки спрыгнул с башни? Что там было? — слышится слабый голос Бэлы.

— Трудно объяснить. Это как бы изнанка мира, — глухим, но ровным голосом отзывается Драган.

— Ад?

— Нет, это другое.

— А можно посмотреть? — Бэла открывает глаза и поворачивается в сторону Драгана. А тот смотрит в небо:

— Ночь кончилась, теперь туда не попасть.

— Ладно, — разочарованно произносит Бэла, — Ну, может, завтра ночью…

— Человеку в одиночку туда не попасть, — ледяным тоном отрезает Драган.

Наконец он переводит взгляд на Бэлу. Хотя тёмные пряди волос частично скрывают рану, всё равно лицо его выглядит жутко: одна половина настолько бледна, что почти не отличается цветом от свежевыпавшего снега, а другая — залита густой чёрной кровью, под маской которой Драган ещё меньше похож на человека, чем Громов с разорванной щекой.

— Спасибо, — произносит он, глядя Бэле прямо в глаза, на что она отвечает кратким кивком и опускает голову.

— И ты узнала обо всем этом из снов?

— Ну-у, как мне объяснили, это были не совсем сны. В общем, Гром, сам того не подозревая, дал мне подсказки.

Драган глубокомысленно качает головой, глядя в пустоту перед собой. Бэла бросает на него нерешительный взгляд:

— Он готов был убить тебя, хотя знал, что ты его сын.

— Обоюдно, — отрешенно добавляет вампир.

— Но ты ведь…

Драган не дает ей закончить фразу:

— Я знал, — он снова обращает к Бэле свой взгляд, и пронзительный блеск его безжизненного зрачка лишь подчеркивает жестокость слов.

Бэла задумчиво:

— Но ты ничего не писал об этом.

— Кажется, да. Но я писал из малодушия. О том, что стыдно было забыть и нестерпимо помнить. А то, что питает мою ненависть, всегда остается при мне.