Кровь Марса - Страница 2

И все же он постучал. Потом тряхнул рукой, словно хотел отделаться от неприятного ощущения: дверь была старой, осклизлой.

Открыл Роб – мелкий, шустрый, задиристый. Глазки бегают, словно только что украл чего. Еще в детстве его кто-то Воробьем окрестил. Только Воробей слишком длинно, вот он в Роба и превратился. Среди цивилов его Пашей звали, а тут Роб и Роб. Открыл он дверь и уставился на Пятака, как баран на новые ворота, и так нагло говорит:

– Привет, Пятак, чего приперся?

Пятаком Михаила Федина окрестили давно, даром что ростом метра под два, так ведь и вес за двести, и морда круглая, с широченным носом и крошечными утопленными под складками жира глазками… В первый момент Михаил хотел объяснить Робу, кто у кого о чем-либо должен спрашивать, а потом посмотрел на этого сморчка и стало ему еще тоскливее. Даже желание загасить его кулаком по темечку так, чтобы раз и навсегда, пропало. Он просто взял Роба за шиворот, развернул и пинком по пятой точке придал правильное направление движения – в глубь квартиры.

– Но-но, полегче! – заверещал Роб, только Пятак его не слушал.

Нагнувшись, он с трудом протиснулся в дверь и захлопнул ее за собой. Потому как двери открытыми держать никак нельзя. Три шага по темному коридору с ободранными, покрытыми плесенью стенами, и Пятак уже был в штабе, а точнее, в большой комнате, напрочь убитой двушки. Сразу видно было, что это место для тусни, а не обитель цивилов. У стены голоцентр, окна напрочь забиты пластиковыми листами, хотя, будь они застеклены, вид на Туннель 307-49 был бы ничуть не лучше.

В центре комнаты возвышался колченогий стол с натюрмортом Персика – «Срач»: пустые бутылки, объедки, хабарики, громоздящиеся друг на друге наподобие руин Вавилонской башни. А вокруг стола собрались приятели Пятака, точнее, те отморозки, с которыми ему выпало жить в одном кубале. Монах – самый старший из них. Ему уже стукнуло двадцать пять, а может, и больше. Он всегда был предводителем, длинный – всего на полкастрюли ниже Пятака, – тощий, как скелет, с черными длиннющими волосами – не волосы, а склеившиеся патлы, которые, судя по всему, он никогда не мыл. Шкипер – маленький коренастый крепыш, грудь колесом – мерзкая квадратная морда, обрамленная шкиперской бородкой. Задиристый гад, его послушать, так он всегда прав, хоть утверждать будет, что дважды два – пять. Персик – с комок рыжих волос, снежный человек этого дурдома. У него борода от самых глаз растет и лоб в палец шириной, а все остальное – рыжая шевелюра. И, конечно, Сково – полностью Сковорода – с лицом круглым, плоским, хоть блины пеки, и головой без единой волосинки. Во всем черном, с кучей пирсинга на лице, она больше всего напоминала ньюгота, но это было лишь первое, ошибочное впечатление. Ну а кроме всех этих колоритных персонажей Пингвинута – маленькая круглая, ходит вразвалку, как Пингвин. Вот и вся компания.

– Ну и чего звали? – недовольно буркнул Пятак, глядя на друзей-приятелей. Не любил он, когда его дергали, а тем более заставляли куда-то идти, хотя с судьбой не поспоришь. Можно, конечно, всю жизнь дома просидеть, жуя гамбургеры с картошкой фри и лазая по Сети, только эту картошку с гамбургерами на что-то покупать надо, да и за электричество платить, в общем, и так далее…

Пятак свой вопрос повторил, только никто ему отвечать не спешил. Монах пиво потягивал из банки, Персик со Шкипером о чем-то шептались, склонившись над какой-то бумагой. Сковорода курила в дальнем углу, и, судя по запаху в комнате, совсем не табак, а Пингвинута, как обычно, спала в потертом кресле.

Наконец поняв, что с паузой он перегнул, Монах сплюнул на пол и еще раз хлебнул из банки.

– Дело есть.

– Оно понятно, иначе бы и не звали.

– Ты не остри, Пятак, не остри, а то на сало нарежем, – усмехнулся Монах, морда его скривилась, что красоты ему вовсе не добавляло. Ну а в желтом свете одинокой лампочки, свисающей с потолка на голом проводе, Монах напоминал одного из героев третьесортного ужастика, этакий злой гений, планирующий как минимум покорение планеты, а то и всей вселенной.

– Это еще кто кого нарежет, – усмехнулся в ответ Пятак, похлопав себя по пузу. По сравнению с Монахом он был настоящим гигантом. Один кулак размером с голову предводителя. Чем-чем, а вот силушкой Пятака природа не обделила.

– Ладно, жиртрест, сегодня ты нам и в самом деле нужен.

– А что, неужто в лесу кто-то сдох?

И они застыли, уставившись друг на друга, словно два пса, готовых в любой момент вцепиться один другому в глотку.

– Хватит вам, придурки! – фыркнул Шкипер, оторвавшись от бумаги. – Тут и в самом деле что-то важное, не обычный гоп-стоп, да и времени в обрез.

– Так и не шуткуйте! – фыркнул Пятак, постаравшись скорчить злобную мину. Он считал, что, как приятели относились к нему, так и он к ним. Хотя, если честно, некоторым из них Пятак завидовал. Тому же Монаху, к примеру, поскольку, если бы Монах чуть имидж сменил, подстригся бы да набрал килограммов десять, то мог бы сойти за полноценного норма. Куда Пятаку до него со своими объемами и прыщавым лицом, больше напоминающим поросячью морду.

– В общем, так. Видел я сегодня утром Черныша, – продолжал Монах, опустив голову и упершись взглядом в стол, – дал он мне наводку. Сегодня через наш кубал проедет машинка с забавным грузом. Везет она и бабло, и всякую всячину. Машинка одной из группировок, так что можно смело брать.

– И сколько там бабла? – с усмешкой поинтересовался Пятак, потому как предложение это ему сразу не понравилось. Одно дело бомбить каких-нибудь частников. Те порыпаются, в полицию сунутся, получат от ворот поворот и примирятся с потерей, и совсем другое – связываться с какой-нибудь из группировок. Тут влететь можно по-крупному и фразами типа «Извини, дядя», не отделаешься. – За какую сумму, ты решил жопу подставить.

– Там будет три миллиона.

Три миллиона. Пятак внимательно посмотрел на Монаха.

– Гонит твой Черныш. Или конвой таким будет, что не подступиться.

Монах снова уставился в стол, словно боялся поднять взгляд.

– В том-то и дело, что груз паленый, и они его тайком тянут, поэтому, если мы его возьмем, то никакого шухера не случится… А так… Не хочешь, не ходи.

Пятак понял, что в словах Черныша Монах уверен, а посему согласится он или нет, а приятели его сегодня на дело пойдут. Потом он с тоской вспомнил о пустом холодильнике, о пачке счетов от «Стрит-Дональнса» и трехмесячной задолженности на квартиру. Последний раз он ходил на дело чуть ли не полгода назад, и те деньги уже давным-давно закончились. А тут больше трехсот штук на брата. Это ж год можно будет в туннели не высовываться! Он еще раз обвел взглядом драные стены комнаты, и на мгновение стало обидно. И по голостерео и в голографических журналах он видел гламурные картинки жилищ верхних уровней. По сравнению с ними жилище Монаха напоминало помойку, впрочем, однокомнатные апартаменты двумя уровнями выше, которые достались Пятаку после смерти его двоюродной тетки, были еще хуже…

Тем временем зашевелилась Сковорода. Облизав губы, расцвеченные черной помадой, она объявила:

– Ты, Пятак, думай быстрее, не пойдешь, нам больше достанется.

– Тебе просто, ты тут отсидишься.

– А это не женское дело под пули лезть. Вот когда бабло принесете…

Пятак промолчал, хотя на языке у него крутился достойный ответ о том, какое у кого дело…

– Ты бы лучше в койке так суетилась! – фыркнул на нее Монах. – Нам Пятак нужен, потому как контейнер в машине, а времени всего ничего. И там ни горелка, ни взрывчатка не сработает. Но и ему подумать нужно. Это тебе не по подъездам бабушек тискать, тут запросто на пулю нарваться можно.

Теперь постепенно все начинало вставать на свои места. Выходило так, что Монах пригласил Пятака, поскольку заранее знал, что без его физической силы им никуда.

– Ладно, можно сказать, уломал чертяка… Моя доля?

– Ну, – замялся Монах, – как обычно. Треть – Чернышу, остальное поровну.