Кровь леса - Страница 6

Больше всего тварь походила на небольшого худого и очень лохматого пса, облаченного в маскировочную сетку. Без шуток, пегая шерсть свалялась длинными прядями, в них запутались травинки, листва, и когда тварь не двигалась, она здорово смахивала на кучу мусора. В передней части тела имелось возвышение, которое с натяжкой можно было назвать головой. На ней зло сверкали маленькие глазки и скалилась усаженная мелкими зубами пасть. Морда самая мерзкая, так и просит кирпича. Ничего, сейчас обеспечим…

Коряга взвизгнула точь-в-точь как пес, которому попало сапогом пьяного хозяина, и метнулась прочь.

– Получай, фашист, гранату! – нервное напряжение требовало разрядки. Зверюги давно разбежались, а я все орал, хохотал, матерился и швырялся камнями. Наконец, выдохшись, уселся на валун и принялся подсчитывать потери.

Самой чувствительной утратой оказалась вдребезги разбитая робкая надежда, что здесь нет хищных зверей. На втором месте было… Мама дорогая!

Очень осторожно я стянул правый ботинок. Кожа над каблуком была нарезана узкими аккуратными полосками, а закатанная штанина превратилась в сомнительной красоты кружева.

Я проникся уважением к первым представителям фауны, встреченным мной в этом мире. Какие же зубы и челюсти надо иметь, чтобы прокусить насквозь несколько слоев джинсовой ткани, плотную кожу ботинка, устрашающий носок и оставить глубокие порезы на моей пятке!

Да уж, в заповедных и дремучих страшных муромских лесах всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх… Я хихикнул, невольно ежась. Если бы милая зверюшка поранила вот это сухожилие над пяткой, я бы далеко не убежал. Как же оно называется? Кажется, что-то связанное с Гомером… Гомерическое сухожилие… Нет, гомерический – хохот. Примерно таким я только что распугивал лесное зверье и снимал стресс. Впрочем, нет, то был истерический.

А сухожилие – ахиллесово.

Отвлеченно размышляя над всякой фигней, я не сразу обратил внимание, что делают мои руки.

Как я уже заметил, подорожника здесь не было. Зато было растение, похожее на небольшой разлапистый кактус. И сейчас мои руки как раз обламывали нижние листья с этого кактуса и смазывали царапины их клейким соком. Сок был вонючим и едким, щипался, но скоро я почувствовал себя лучше.

А еще я почувствовал недоумение по поводу того факта, что уже во второй раз делаю нечто незнакомое мне, словно само собой разумеющееся. Сначала ягоды, потом кактус… Возможно, я излишне привередлив, но я привык осознавать свои действия.

Закончив с лечением, я занялся сознательными действиями. Разделся, оставшись в трусах, отжал одежду, раскидал по камням и кустам. Выломал себе дубинку взамен потерянной в ходе героической битвы с корягами. Распустил цепочку ключей с тяжелой гайкой, приноравливаясь, взмахнул кистенем, маскирующимся под брелок для ключей.

Однажды такой штукой я убил собаку. Не какую-нибудь шавку, а… нет, все-таки и сухопутным крокодилом ту мою жертву нельзя назвать. Так, всего лишь крокодильчик…

Разглядывал одежду, прикидывая, можно ли сообразить из ткани тетиву для лука. Хотя на фиг? Стрелок из меня тот еще. Десяток выстрелов из современного блочного лука, и три (больше не смог натянуть тетиву) из исторически-достоверного, принадлежавшего Светке. И что, стал после этого Робином Гудом? Дед меня другому учил.

И насчет того, чему он учил…

Я сломал себе новую палку. Снял с ремня пряжку, расплющил камнем железный край, долго точил о песчаник. Получилось что-то вроде ножа-кастета. Этим ножом я чуть заострил палку, подкинул в руке, привыкая к оружию, сделал несколько махов.

Джинсы пришлось подпоясать стеблями ползучих растений, о которые я так ловко споткнулся. Эти побеги были настолько прочны и гибки, что не рвались и не ломались, и пришлось рубить их импровизированным ножом.

Представляю, как я выглядел со стороны – вооруженный деревянным копьем, подпоясанный лозой, в необработанной шкуре… то есть в рваной ветровке и тертых джинсах. Мокрых. И в одном ботинке.

Гулять босиком по лесу – небезопасное занятие. Пришлось рвать, кромсать острыми камнями и пилить ножом-пряжкой, наконец задник ботинка оторвался. Только так опухшая нога влезала в обувь.

Я потоптался на месте – с бегом придется погодить, – и, опираясь на копье, потихоньку похромал вдоль ручья.

Приближался полдень этого мира, второй мой полдень в нем. Мои шмотки просохли и стали выглядеть так, словно их прожевало и выплюнуло неведомое чудовище. Вместе со мной. Солнце уже стояло в зените, когда я совершенно неожиданно вышел на открытое пространство.

Удивительно, как может человеку недоставать чего-то обыденного, привычного. В лесу, где за пятьдесят шагов ничего нельзя было разглядеть, я чувствовал себя так, словно за моей спиной толпятся чудовища и бросают на пальцах, кому из них первым меня есть. На солнечной поляне, сплошь покрытой зеленым ковром травы – тоже, разумеется, совершенно незнакомой, – я словно обрел второе дыхание. Даже немного поорал и попрыгал от радости. А потом сел в эту самую траву, потому что раненая нога дала о себе знать.

«УХОДИ НЕМЕДЛЕННО!!!» – оглушительно грянула труба Гавриила. Я вжался в землю и понял, что если немедленно не уйду с поляны, то тут и останусь. Хладным трупом. Нет, горячим дисперсным пеплом. Ощущение опасности было столь сильным, что меня прямо затрясло. Вскочил на ноги, едва не упал. Массаракш, нога…

Нелепо подпрыгивая, я вбежал под сень леса. Как раз вовремя, чтобы увидеть мелькнувший в небе продолговатый силуэт.

Над поляной пронесся ужас.

Дохнуло огнем в спину, и поляна превратилась в бушующий пламень. Ужас с визгом пролетел надо мной, заложил вираж и снова повернул в мою сторону. Визг превратился в рев, ужас взмыл вверх и пошел на третий заход.

Вертикальный прочерк – сетчатка глаза мгновенно зафиксировала нечто упавшее во мхи. Какой-то инстинкт заставил меня броситься ничком за дерево.

Лес наполнился резким беспощадным светом, каким-то странно медленным. Каждый листок отбрасывал острую тень. Я увидел, как свет прожигал листву насквозь.

Из подсознания вдруг всплыло словосочетание старых теленовостей – ковровые бомбардировки.

Ужас пронесся надо мной, визг перешел в вой и оборвался на самой басовой ноте, заставившей завибрировать каждую косточку моего тела.

Я забился под елкодуб, не обращая внимания на впившиеся в тело шипы, и долго дрожал между корней так, что дерево сотрясалось вместе с мной.

Нет! Почему так?! Где мой Экскалибур, где прекрасные принцессы, все как одна озабоченные, не ревнивые и никогда не затрудняющие себя и избранника официальной регистрацией? Где могучая разрушительная магия, покорная слову, жесту, взгляду? Где уродливые монстры, жуткие и сильные на вид, падающие от одного щелчка по лбу мизинцем?

Почему ужас над лесом?

Я даже не разглядел, что это было, живое существо или механизм, так быстро оно пролетело. Только ощущение сводящей с ума опасности.

Не скоро я выбрался из колючек.

Опушка преобразилась. Собственно говоря, это уже не было лесом. Скорее – памятником лесу.

Вблизи от эпицентра взрыва зелень превратилась в прах. В тонкий серый прах, мельчайшую пыль, в которой ничто не напоминало ее органическое происхождение. Деревья стояли серые, как театральные гипсовые колонны.

Дальше от эпицентра ветви казались нетронутыми, только приобрели нездоровый оттенок, и стоило их коснуться, они рассыпались в пепел.

Еще дальше деревья истекали соком из-под лопнувшей коры, листья превратились в кружева, свет выжег их так, что остались только сложные паутинные рисунки жилок.

И мне казалось, я чувствовал их боль…

Ручей нес серые хлопья. Дисперсный пепел…

– Кто это сказал?! – заорал я на весь лес. – Кто говорит со мной? Меня забодали твои загадки! Выйди, выйди, покажись!

Никто не отозвался, не вышел. Я выругался, сделал неприличный жест в сторону открытого пространства, повернулся к нему спиной и пошел туда, куда улетело это.