Кровь и туман (СИ) - Страница 11

Я косо гляжу на Бена, который мне уже известен. Тот поджимает губы.

– Очень приятно. Я Слава.

– Слава, – повторяет Бен-старший. – Не Романова ли?

– Она самая.

– То-то я думаю, физиономия уж больно знакомая, – Бен-старший сладко улыбается. – Димкина копия. Сколько тебе лет? – мужчина переводит взгляд на внука. – Вы одногодки, должно быть.

– Я старше, – подаёт голос Бен.

– На пару месяцев, – напоминаю я.

– Но ведь старше.

Раньше, чем я что-то успеваю ответить, Бен-старший прыскает. Эта его реакция сбивает меня с мысли, и я отвлекаюсь на Маргариту Вениаминовну, которая совершает последние приготовления.

Спустя некоторое время, комната заполняется людьми. У Бена-старшего не так много товарищей по службе, как я себе представляла, но потом до меня доходит – здесь наверняка собраны только самые близкие.

Две женщины, трое мужчин. Все одного возраста. Многие – со шрамами . Защитники.

После третьего тоста в ход идут истории былых приключений. Я превращаюсь в слух, внимая каждому сказанному в комнате слову. Несколько раз Бен пытается вытащить меня из-за стола, но я сопротивляюсь, а вскоре мне на помощь приходит и сам Бен-старший, который велит своему внуку оставить меня в покое.

Так Бен сдаётся. Я наконец понимаю, почему он с таким восторгом упоминает о своём дедушке.

У меня никогда не было мужского идеала. Ни отца, ни деда – никого. И хотя считается, что для девочки главное – мама, я всегда мечтала о мужском плече рядом, на которое можно будет положиться в любой момент своей жизни: сначала в младенчестве, когда он будет укачивать меня на руках, потом в детстве, когда будет помогать устойчиво держаться на роликах, затем в юности, когда будет обнимать при встрече у подъезда в поздний час… и где-то ещё запредельно далеко, во взрослой жизни, когда я подарю ему свой первый танец в качестве хоть и уже чьей-то жены, но всё ещё его дочери, потому что лишь он один будет для меня самым главным мужчиной.

Такого не было. И сейчас, сидя и слушая Бена-старшего с открытым ртом, я понимаю, чего на самом деле лишилась.

Не просто плеча – сердца. Такого, которое будет биться за тебя до своего последнего стука.

Бен-старший храбрее, чем Андрей рассказывал. Бен-старший умнее, чем Андрей мог даже подумать. Но самое главное, – особенно, для самого Андрея, – Бен-старший любит своего внука сильнее, чем тот считал. Это ощутимо не в словах, но во взгляде и в том, как он кладёт ему ладонь на плечо и по-отцовски улыбается.

Дмитрий делает что-то похожее. Правда, я не чувствую ничего из того, что должна давать ему в ответ.

Только когда виновник торжества уходит покурить, а Маргарита Вениаминовна – на кухню, Бену удаётся увести меня в свою комнату. Здесь много дисков: музыкальных и видео, а ещё аномально большое количество растений в горшках, чего я ну никак не ожидала увидеть. А в остальном – тот же хаос, что творится и в помещении группы “Альфа” на выделенном ему пространстве.

Бен перетаскивает одежду и какие-то книги с кровати на стол и предлагает мне присесть. Я размещаюсь на краю, сам он усаживается рядом.

– Помнится, ты хотела увидеть деда, – первым заговаривает Бен. – Ну, и как он тебе?

– Очень он классный, – отвечаю я. – Лучше всяческих ожиданий. Вы, кстати, очень похожи.

– Да брось!

– Серьёзно! И дело не только во внешности. – Вкусный ужин и приятная компания дают о себе знать: я расслабляюсь, забираюсь на кровать с ногами, обхватываю колени. – Повадки, манеры, некоторые слова… Либо ты хороший пародист, либо у вас к крутости есть какая-то генетическая предрасположенность.

– Мне просто повезло, что мой герой живёт со мной под одной крышей, – говорит Бен, улыбаясь. – Так рад был, когда узнал, что здесь он жив. Знаешь, я домой вернулся, а он встретил меня со словами: “Я надеюсь, ты врача на постоянной основе посещаешь? А то всё по каким-то бабам шляешься по ночам”. А сам ухмыляется, потому что знает, что я с Полиной встречаюсь. – Бен поджимает губы в попытке наконец избавиться от улыбки, но у него это никак не выходит. – Люблю я его, короче.

– И он тебя, – говорю я.

– А знаешь, что самое странное? – едва давая мне договорить, снова вступает Бен. – То, что он совсем не изменился. Ни капельки. Всё то же, только здоровье, Слава Богу, лошадиное. Зато мать… Я чувствую себя как герой в фильме, который просыпается одним днём и понимает, что его родители – это больше не его родители. То, что ты видишь там, – Бен указывает на плотно прикрытую дверь, – я не знаю, что это. Моя мама умела только хлопья молоком заливать, а тут… Хочешь запеканки? Дай мне полчаса. Жюльен? Да как два пальца. Фаршированную индейку? А ничего посложнее нет?

Бену никак не скрыть своё удивление, граничащее с недоверием. Возможно, впервые за всё время это не напускные эмоции, за которыми он привык умело прятаться, а что-то действительно серьёзно его беспокоящее.

– Здесь она явно лучшая мать, – начинаю я, но меня тут же обрывают:

– Здесь она не моя мать. Я, знаешь, на такое не куплюсь. К тому же, как прикажешь забыть тот факт, что они с отцом бросили меня на произвол судьбы?

– Никак. В этом-то и проблема.

Где-то в другой комнате хлопает дверца балкона. Раздаётся невнятное ругательство Бена-старшего и следом недовольное ворчание Маргариты Вениаминовны.

– Итак, – говорит Бен. – Возвращаясь к нашим баранам. Тай. Зачем?

– Потому что он один из тех, чья жизнь превратилась в Ад из-за меня.

Бен улыбается, но за этой улыбкой не скрывается ничего хорошего.

– С чего ты решила, что сможешь ему помочь, если даже сама о себе позаботиться не в состоянии? – спрашивает он ядовито.

Бен хочет меня обидеть. Подчеркнуть, как сильно я покалечена. Подвести к тому, что все мои решения основаны на слепой вере в мифическое спасение, которое, рано или поздно, свалится на меня само, без прилагаемых усилий.

– И поэтому у меня есть ты! – выпаливаю я.

Только понимаю, что именно сказала, сразу поджимаю губы. От моих слов Беново лицо искажается в странной гримасе, предстающей передо мной впервые.

Я не могу её прочитать, а потому лишь жду, что он скажет.

– У тебя есть я, – повторяет Бен, словно пробуя слова на вкус. – А у меня никого нет, – добавляет уже тише. – Ты у нас – вся такая мученица. Бедняжка. Всё ей тяжело и невыносимо.… И плевать на то, что я, может, тоже живу здесь буквально в долг?

Всё это Бен произносит, не отрывая взгляда от пола. Каждое сказанное им слово ещё несколько мгновений эхом отзывается в моей голове.

Я должна чувствовать вину. Должна понимать, что нас таких: брошенных под поезд судьбы, – трое.

Должна – странное слово. Я осознаю, что будет правильно вести себя именно так – судить здраво и взять наконец под контроль собственные эмоции, – но вместо этого хочу лишь топнуть ногой от обиды на слова Бена.

– Я домой, – произношу, вставая.

Кровать скрипит. Бен остаётся сидеть на месте, я пулей вылетаю из комнаты. В коридоре под вопросы его матери надеваю кроссовки, извиняюсь, ещё раз поздравляю с днём рождения выглянувшего из гостиной Вениамина и наконец покидаю квартиру Прохоровых в попытке оставить в её стенах всё плохое, что заполняет мою голову со скоростью света.

Только лучше не становится.

***

Квартира “живёт”. Я слышу это ещё на подступе к ней. Дмитрий вернулся, мама с Артуром наверняка встретили его накрытым столом. Кажется, работает телевизор. Кто-то смеётся. Без меня им хорошо, потому что я изменилась; так они будут считать. Придумают версию, которая устроит их обеспокоенный разум: что-то вроде плохого влияния или взбунтовавшихся гормонов.

Я не буду их за это судить. До тех пор, пока они не будут знать правду, они имеют право на то, чтобы видеть ситуацию строго под своим углом.

Ещё несколько минут я топчусь на пороге, иногда прикладываясь ухом к двери и вслушиваясь в разговоры. Слова неразборчивы и сливаются с громким звуком телевизора, но почему-то мне кажется, что говорят обо мне.