Кронштадт и Питер в 1917 году - Страница 2

Наверно, только на некотором удалении от только что минувшего можно будет в полной мере оценить, какой решительный сдвиг в общественном сознании нашей страны произошел в год 70-летия Октября. И едва ли не самой заметной фигурой, привлекшей к себе общее внимание — как сторонников, так и противников перестройки нашего общества — и сыгравшей немалую роль в борьбе за высвобождение духовной жизни из-под гнета мертвящего наследия сталинизма, явилась — для кого-нибудь, может, и неожиданно — фигура Ф. Ф. Раскольникова. Потом, позже и большей частью уже на 71-м году существования Советской власти, будут вырваны из забвения (и если бы только из забвения, а то ведь из-под многослойной клеветы и яростных поношений) другие яркие личности того же ленинского поколения борцов за настоящий социализм. Но без преувеличения можно, пожалуй, сказать, что Раскольников — почти через полвека своей и их гибели — открыл ворота в пантеон чести и славы ленинской гвардии революции.

Неожиданность, впрочем, здесь весьма относительна, а реальна разве только в том смысле, что, паразитируя на идейном заряде, который дал Октябрь народам России, оруженосцы сталинизма приложили столько усилии к тому, чтобы вытравить из их памяти все, что олицетворяло героический порыв и прорыв в светлое будущее, не допустить, чтобы народ, обретя второе дыхание, смёл в конце концов с родины социализма всю сталинскую накипь. Казалось, какие уж надежные, испытанные более чем полувековой практикой средства и безотказные способы развращения общественного сознания были применены к тому, чтобы такие фигуры с их деяниями безвозвратно канули в Лету. И то, что они вернулись в строй борцов за истинный социализм, да еще с таким ошеломляющим эффектом, было, конечно, для «наследников Сталина» неожиданностью того же порядка, как и сама перестройка.

Шутка ли сказать, стране (и за ее пределами) вдруг дано было услышать заглушенный было (повторно, уже после первой «оттепели», связанной с именем Н. С. Хрущева) репрессиями, тюрьмами, лагерями, идеологическими распятиями голос не то чтобы из подземелья, а еще страшнее — из-за кордона, зафиксированный на страницах единственно доступных для этого изданий — эмигрантских! — с оценкой коих давно было покончено и одно только упоминание которых должно было вызывать у честного народа внушенный десятилетиями страх. «Предатель социализма и революции, главный вредитель, подлинный враг народа, организатор голода и судебных подлогов» — такая квалификация кумира «наследников» должна была, конечно, привести их в бешенство, и на Раскольникова стала накатываться новая, уже третья, волна «разоблачений» — все теми же способами, испытанными в 30-40-е, а потом и в 60-70-е гг., сила которых была подновлена в брежневскую пору статьей 190 1Уголовного кодекса РСФСР, заменившей старую 58-ю.

Не откладывая дела в долгий ящик, ринулся в атаку впитавший в себя и в свою недавнюю практику «правоведческие» наставления Вышинского отставной прокурор Шеховцов. По формуле статьи 1901 он 17 июля 1987 г. предъявил Раскольникову обвинение: в Открытом письме от 17 августа 1939 г. тот «под видом критики культа личности Сталина» привел «сознательно искаженные и препарированные факты нашей истории» с единственной-де целью «дискредитации советского государственного и общественного строя». В заявлении, направленном прокурору г. Москвы, и в копии — «для сведения и использования» «по большому счету» — в Академию наук СССР, бывший харьковский прокурор ходатайствовал о привлечении «к уголовной ответственности» лиц, причастных к публикации в «Огоньке» и распространению полуторамиллионным тиражом» тех самых «заведомо ложных измышлений» Раскольникова, представляющих «главные «доказательства» всех наших врагов, которые и сегодня клевещут на наш государственный и общественный строй».

Может быть, здесь — преувеличение смысла и значения подобной позиции как именно антиперестроечной? Этого не понять, если оставить без внимания сами методы борьбы, проповедь беззакония и политических наветов. Посмертная судьба Раскольникова как раз и складывалась под воздействием таких методов Сталина, его приверженцев и «наследников». И уже в условиях перестройки, начавшейся в апреле 1985 г., развернулась новая баталия вокруг имени Раскольникова. На третьей волне «наследники» отстаивают оценки Трапезникова — и все теми же способами, унаследованными от сталинских времен.

Ничего не стоило возвести на него новый поклеп: он-де «пренебрег советскими законами, бросил доверенный ему Советским правительством пост посла, бежал под защиту родственника-миллионера во Францию, где стал сотрудничать в белогвардейской и правой французской прессе» [3]. Написавший эти строки человек, подобно его предшественнику, нисколько не задумался над доказательствами, достаточными для опровержения акта о гражданской реабилитации Раскольникова. Как минимум, хоть назвал бы, какой это существовал в природе «родственник-миллионер» и каким образом ему удалось взять «под защиту» Раскольникова. Другой, знакомый уже нам экс-прокурор, пекущийся о предъявлении ему доказательств вины сталинских палачей, «уличал» Раскольникова на суде 20 сентября 1988 т. в том, что тот получил от фашистов какой-то куш за «Открытое письмо Сталину».

Клевету, во времена сталинского произвола достаточную для казни невинного человека, попрание любых законов, политические обвинения по формулам статей, добавленных в Уголовный кодекс уже в брежневские годы, спекуляцию на дорогих каждому человеку представлениях — все это продолжают держать в руках как орудия борьбы против перестройки нынешние апологеты и адвокаты сталинизма. Точь-в-точь как Трапезников и другие «идеологи» той же формации, они снова вводят в антиперестроечный лексикон заклинания об «идеалах, которые сейчас оплевываются», о вымазывании «30-40-х гг. только черной краской» и т. д. Их не смущает своеобразная логика: не троньте Сталина, потому что он в могиле и не может защищаться, но ату Раскольникова именно потому, что он не может защищаться. Они запрещают критиковать «умершего коммуниста и ученого» (имеется в виду Трапезников). При жизни да еще при должностях его и критиковали и не раз обращались в высшие партийные инстанции с требованием о привлечении его к партийной ответственности за клевету па честного коммуниста, товарища по партии (Раскольникова) и за дискредитацию постановления пленума Верховного суда о реабилитации того же Раскольникова. Кончались эти обращения каждый раз приглашением автора в аппарат Трапезникова и разъяснением ему, что он нарушает партийную дисциплину (подрыв авторитета руководящего лица).

Итак, три полосы клеветы: сначала — в сталинские годы, затем — в брежневские, наконец, во время новой перестройки. И вот что показывает история уже самой перестройки: противостоящие ей силы так просто с дороги не уйдут.

Но в русле самой перестройки не прекращалась работа по восстановлению чести и достоинства верных сынов народа, павших жертвами произвола сталинского режима, в том числе и Раскольникова. Она активизировалась в тот момент, когда возникло особенно острое ощущение, что все беды застоя (и движения, в его календарных рамках, вспять) уходят корнями в эпоху Сталина. В тот момент немало людей задумывалось над вопросом: неужели в ту пору не нашлось в партий, в обществе никаких сил, способных разобраться в сути сталинизма и выступить на борьбу с ним? Где же были воспитанные Лениным большевики, совершившие не одну революцию, на глазах у которых Сталин творил свои чудовищные преступления? Все оказались слепцами и пособниками? Где были те люди, которые олицетворяли ум, честь и совесть эпохи?

И вдруг — такой мощный голос из того, сталинского, времени! А казалось, насколько уж надежно был вытравлен из памяти, какая зоологическая ненависть была вызвана к нему в обществе, равная, может быть, той, какая владела самим адресатом Открытого письма! Тех же, у кого возникало «нездоровое» любопытство к письму и его автору, попросту прятали за решетку, изгоняли из партии, с работы… Совсем недавно это был уникальный голос. Он вооружил смелостью, мыслью, надеждой не одного из тех энтузиастов перестройки, которые не имели ничего, чтобы ответить на недоуменные вопросы.