Кролик на счастье (СИ) - Страница 32

Джереми был настолько потрясён, что не мог сказать и слова.

— Я не имею права говорить, за что и почему они были прокляты, но магия весьма иронична — она заставила их делать то, что они ненавидели при жизни.

— Скажи, Клаус… — нерешительно начал Джереми, — если я тебя попрошу о встрече с Георгом?..

Он замялся, подбирая слова, чтобы объяснить, что он хочет попрощаться. Просто попрощаться. Потому, что ему кажется, что это последний шанс почувствовать себя прощённым; потому, что так ему будет легче двигаться вперёд; потому, что… Для него сейчас было так много «потому, что», что он в них потерялся. А Клаус расценил эту заминку как ожидание ответа. При упоминании Георга его взгляд вмиг потускнел, и он осторожно выпустил руку крольчонка. Джерри же был так поглощён своими мыслями, что не заметил ни того, ни другого.

«Уж не рассчитывал ли ты, что он увязался за тобой потому, что ты ему стал дорог?» — с горечью подумал Клаус. Века, проведённые в услужении Лорду Тьмы, приучили его к тому, что он не достоин любви: никто и никогда в добром здравии не сможет полюбить такого, как он. От него ждут только служения или жертвы. Что ж, пусть будет жертва. Ради этого волшебного существа, что стояло сейчас перед ним и ждало ответа, — это несложно. Даже за счастье выполнить желание самого дорого для него теперь на свете существа. Но он решил, что не будет делать это задаром — ему нужно будет о чём-то потом вспоминать целую вечность мучений. И пусть это воспоминание будет только иллюзией того, что его любили, — ему хватит и этого.

— А что я получу взамен? — глухо спросил он, внимательно всматриваясь в полюбившиеся черты, словно пытаясь навсегда запечатлеть их в памяти.

— Всё, что попросишь, — решительно заявил кролик, поняв, что это возможно, и совершенно позабыв о так и несказанных объяснениях.

— Тогда я скажу тебе свой ответ вечером, когда мы доберёмся до Южного Леса, — пообещал Клаус и за всю оставшуюся дорогу больше не проронил ни слова.

***

Южный Лес был наполнен различными фейри, которые, по слухам, были не очень-то и дружелюбными и никого не пускали в свой дом. Но Клаус и Джереми не встретили препятствий. Когда они зашли вглубь леса, Клаус снял с лошади сумки, седло и поводья, а затем, прикоснувшись к огромному дереву ладонью, почтительно сказал:

— Спасибо, что одолжили Грозу, — мягко хлопнул лошадь по крупу, и она, довольно фыркнув, убежала в чащу.

Джереми казалось, что листья на деревьях шуршали как-то странно. Фейри выглядывали из-за стволов и хихикали, строя Клаусу глазки и с интересом рассматривая Джерри. Вампир не обращал на них внимания, шагая по одному ему известной тропе. Джереми следовал за ним, и в какой-то момент на закате, словно мираж, появилась поляна, на которой находился тёмный, как сама бездна, портал. Клаус так резко остановился, что крольчонок едва успел затормозить, чтобы не врезаться в него.

— Я прошу одну ночь с тобой, — без предисловий глухо произнёс Клаус, так и стоя к Джереми спиной. — Хочу, чтобы одну-единственную ночь, я был твоим любимым…

Джереми показалось, что ему не хватает воздуха, сердце забилось с немыслимой скоростью, а кровь прилила к щекам. Он не мог найти в себе сил, чтобы дать ответ, а, когда он посмотрел на портал, вообще стало невыносимо тяжело. Он должен был бы радоваться, что кто-то принял решение за него. Но он ещё не простился с Георгом… И что значит «одну-единственную»? Одну-единственную — и всё? Его забудут как ненужную вещь? Это всё снова было неправильным. Но сейчас Джереми понимал, что если он откажет, то Клаус немедленно шагнёт в портал и вряд ли они когда-нибудь встретятся ещё раз, а так у них будет эта ночь — пусть и «одна-единственная».

— Я согласен… — прошептал он, прикасаясь пальцами к груди обернувшегося вампира.

В тусклом свете закатных лучей глаза Клауса были похожи на драгоценные камни. Он смотрел на Джереми с такой нежностью и восторгом, как на цветы и растения, которые они встречали по пути. Клаус осторожно наклонился и поцеловал желанные губы. Кролик почувствовал, как под его ладонью бьётся сердце — самое настоящее сердце. А вместе с этим ощущением появилось желание его оберегать, потому что оно показалось очень хрупким.

Клаус улыбнулся, обнажая короткие клыки, скинул с себя плащ и расстегнул камзол, оголяя грудь. Его тело было сплошь покрыто чёрными письменами и печатями смерти, а в груди, как и много веков назад, билось сердце, светящееся цветом изумруда. Джереми приложил к нему ладонь и вновь почувствовал биение.

— Оно живое… — выдохнул он, сдерживая без причины набежавшие слёзы.

— Глупый, конечно оно живое, — ласково улыбнулся вампир, целуя крольчонка в лоб.

— Но у вампиров не бьются сердца, — недоумённо прошептал тот.

— Как и не светятся, словно фонари, — поддразнил его Клаус.

— Это чудо…

— Нет, чудо — это ты, — прошептал вампир, вновь целуя Джереми и утягивая его за собой на траву.

Клаус обращался с ним как с самой хрупкой скульптурой. Целовал так, словно крольчонок был для него каким-то божеством. Медленно раздевал и гладил нежную кожу через перчатки, не решаясь их снять. И тогда Джереми сам их стянул. Руки вампира были обезображены, словно кто-то опустил их в разъедающий яд, но кролика это совсем не испугало. Наоборот — он был восхищён — всё в вампире ему казалось идеальным. Даже шрамы. Как же Клаус был красив, хоть его тело и было в надписях и древних магических символах — на белой коже это даже смотрелось красиво. Джереми провёл пальцами по острым скулам, тонким губам и не верил, что это прекрасное существо могло хотеть его — жалкого и слабого травоядного оборотня… Легкомысленного предателя. Почему он так трепетно к нему относился и почему… смотрел таким влюблённым взглядом? И, растворяясь в этих бездонных глазах, крольчонок забыл все свои тревоги. А где-то в глубине души, заглушив боль, затеплилась надежда: возможно, они всё-таки когда-нибудь будут вместе. Возможно…

Целуя Джереми в шею и осторожно входя в него, Клаус с тоской подумал: «Хотя бы только одну ночь…» — а вслух почти с отчаяньем прошептал:

— Прошу, скажи, что любишь меня…