Кризис коммунизма - Страница 45

Угроза новой мировой войны не исчезла. А ослабление Советского Союза не уменьшает, а увеличивает ее. Если Запад почувствует, что Советский Союз можно разгромить без особо больших потерь для себя, он такую возможность не упустит. Эту азбучную истину советские люди понимают прекрасно, в особенности – русские. Они имеют богатый исторический опыт по части нашествий со стороны Запада.

Нарастание угрозы войны вынудит советское руководство на более решительные меры в отношении наведения общественного порядка и на полный отказ от «западнизации». Это приведет к снижению бунтарских и антикоммунистических настроений, к консолидации населения страны и к возрождению таких важнейших факторов единства, как патриотизм и образ внешнего врага. Сознание угрозы войны быстро парализует действие многих факторов, разлагающих коммунизм. Посмотрите, например, как резко изменилось отношение к присутствию советских войск в Польше в связи с перспективой пересмотра границы с Германией!

В Советском Союзе коммунизм может быть разрушен лишь в результате разгрома в мировой войне. Но на такое решение исторического спора Запад еще не готов. А пока он готовится, Советский Союз выкарабкается из кризиса, модернизирует военную промышленность и армию и будет в состоянии сам нанести смертельный удар своим противникам.

В свое время Ленин говорил, что в трудных и запутанных ситуациях надо находить «основное звено цепи, ухватившись за которое, можно вытянуть всю цепь». Верным учеником Ленина в этом отношении был Сталин. Он понял, что основным звеном в сложной ситуации двадцатых и тридцатых годов было создание диктаторской власти во главе лично с ним, со Сталиным. Он мог с полным правом сказать, что его личная судьба совпала с судьбой страны. Ленинская и сталинская школа не прошла бесследно и для Горбачева. Он понял, что основным звеном в контрперестройке является создание аппарата его, Горбачева, личной диктатуры. Все махинации с системой власти, происходящие по его инициативе, имеют целью именно это. Другое дело, удастся ему повторить образец Сталина или нет. Но путь он выбрал тот же самый.

Представьте себе такую сцену. В некоей капиталистической стране собрались хозяева и директора банков и предприятий и приняли единодушное решение отдать капиталы и предприятия в собственность всем прочим гражданам, кто того пожелает. О чем подумали бы вы, узнав об этом? Очевидно, о том, что тут имеет место какая-то мистификация. Но вот нечто подобное произошло в Москве. В Кремле, в начале января этого года, собрались подлинные хозяева советского общества на пленум ЦК КПСС. И они единодушно приняли решение добровольно отказаться от власти и от своего привилегированного положения, – решили пересмотреть статью шестую Конституции СССР о руководящей роли КПСС в советском обществе, передать власть советам, допустить многопартийную систему. И на Западе никто не усмотрел в этом никакую мистификацию. Все слова советских партийных чиновников и демагогов приняли за чистую монету. Вся западная пресса стала захлебываться от восторга. Ведущие советологи провозгласили конец власти КПСС и стали планировать посткоммунистическое развитие бывшего Советского Союза. А между тем эта операция Кремля является грандиозной мистификацией, рассчитанной на простаков и главным образом на простаков на Западе. Участники пленума все суть искушенные в советском образе жизни люди, и допускать в отношении их некие благие намерения было бы по меньшей мере наивно.

Я не хочу здесь останавливаться на анализе советской Конституции, которую еще совсем недавно на Западе считали пропагандистской и идеологической бумагой. Теперь отношение к ней на Западе изменилось коренным образом. Но это не означает, что фактический статус Конституции изменился на самом деле. Лидеры КПСС с такой легкостью пошли на «добровольный отказ» от закрепленного в Конституции статуса партии, будучи уверены в том, что в конце концов все равно восстановится прежняя структура власти, как бы ни назывались ее подразделения и какие бы бумажные решения ни принимались. Для них главное – сохранить свое личное положение в иерархии власти. А в сложившейся ситуации они боятся потерять его, выступая против горбачевской платформы. Единодушная поддержка платформы выражает на самом деле не некое стремление к преобразованиям, а страх за свою шкуру и уверенность в том, что все это есть очередной руководящий спектакль. Спектакль затянулся дольше обычного, но в основе своей он остался спектаклем.

Горбачев вообще пользуется поддержкой в системе власти не столько потому, что хозяева общества стремятся к переменам, сколько потому, что прошел первый испуг от горбачевских угроз и они поняли, что основы их жизни остаются незыблемыми.

В марте этого года Горбачев стал первым Президентом Советского Союза. И дело тут не столько в том, что стали употреблять слово «Президент» вместо слов «Председатель Президиума Верховного Совета СССР». Дело в том значении, какое эти махинации приобрели в сложившейся ситуации. Эти махинации с реорганизацией власти потребовались Горбачеву для того, чтобы начать создание аппарата личной диктатуры, стоящего над партийным аппаратом и подчиняющего последний себе. Этот ход получил одобрение нынешних хозяев страны главным образом потому, что он стал необходимым условием выхода страны из кризиса. Тут, как и в сталинские двадцатые годы, именно вопрос о власти и о личной диктатуре стал ключом к решению всех проблем страны. Горбачев, как и Сталин, фактически оказался без достаточно сильных конкурентов. Герой разбушевавшихся масс Ельцин является лишь карикатурой на Горбачева. Если бы он дорвался до горбачевской роли, он очень быстро превратился бы в диктатора похлеще Горбачева. И это понимают все те, от кого зависит личностная ситуация в высшей власти. Реорганизация системы власти, по видимости выступая в форме продолжения политики перестройки, по сути дела явилась пока самым решительным шагом в переходе к политике контрперестройки.

Реорганизация системы власти по форме выглядит как стремление придать ей некий общечеловеческий характер, – характер демократии, аналогичный демократии западного типа. Смещение стержневой власти в советы создает видимость парламентаризма. КПСС придается видимость политической партии, причем – одной из многих партий. Тем самым создается видимость многопартийности. Тут правители советского общества вступают в негласный сговор с хозяевами западного мира: последним очень нравится такая «неклассовая» позиция советских властей.

А между тем пройдет несколько лет, и суть горбачевских реформ в системе власти вылезет наружу. Многопартийность окажется лишь внешней раздробленностью былой «однопартийности», а точнее – беспартийности. Партии, отличные от КПСС, превратятся в марионеток последней или будут ликвидированы, если не отомрут сами собой в силу бессмысленности и ненадобности. Не исключено, что их будут сохранять искусственно, подобно тому как искусственно сохраняется бессмысленный аппарат профсоюзов и еще более бессмысленные профсоюзные организации. В результате разрастется бюрократический аппарат, которому была объявлена война, и новая форма обмана сменит отжившую.

Для политических партий в коммунистическом обществе вообще пока нет условий хотя бы в силу положения и интересов ее социальных слоев. Высшие слои общества и большая часть средних имеют защитников своих интересов в лице государства. Они сами входят в состав государства. Это и есть их «партия». Низшие же слои и частично средние не способны создать свои политические организации в силу положения их в обществе, распыленности и неоднородности. Кроме того, чтобы политическая организация стала устойчивой, членство в ней должно быть безопасным и даже приносить какую-то выгоду. Как это может сделать некая оппозиционная партия? И на какие средства она будет существовать? На пожертвования, на взносы? Это в условиях коммунизма смехотворно. Если же такая партия будет иметь средства от государства, она быстро превратится в орудие КГБ. От таких «партий» выгода будет только ее главарям, что станет очевидным очень быстро. И вряд ли у рядовых членов этих «партий» хватит надолго энтузиазма быть пешками в чужой нечистой игре.