Критическая Масса, 2006, № 3 - Страница 48

3 Богомолов Н. А. От Пушкина до Кибирова. М., 2004. С. 522. Прим. 42.

4 Кузмин М. Дневник 1905—1907 / Предисл., подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. СПб., 2000. С. 42.

5 Лит. наследство. 1982. Т. 92: Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 3. С. 307.

6 Белый А. Между двух революций / Подгот. текста, вступ. ст. и коммент. А. В. Лаврова. М., 1990. С. 298.

7 Минакина Н. Н. Воспоминания о Сергее Ауслендере и Михаиле Кузмине / Публ., предисл. и коммент. Т. П. Буслаковой // Русская культура XX века на родине и в эмиграции: Имена, проблемы, факты. М., 2000. Вып. 1. С. 149—164.

8 Богомолов Н. А. Несколько слов вдогонку // Филологические науки. 1999. № 3. С. 101—103.

9 Ауслендер С. Вильгельм // Сибирская речь. Омск, 1918. № 107, 19 декабря. С. 2.

10 Ауслендер С. Автобиография // Писатели: Автобиогр. и портреты совр. рус. прозаиков / Под ред. Вл. Лидина. 2-е изд., доп. и испр. М., 1928. С. 30.

11 Ауслендер С. В грозные дни // Сибирская речь. Омск, 1919. № 118, 5 июня (23 мая). С. 2.

12 Кузмин М. Дневник 1908—1915 / Подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. СПб., 2005. С. 473.

13 Литературная жизнь России 1920-х годов. М., 2005. Т. 1. Ч. 1: Москва и Петроград. 1917—1920 гг. (По указателю).

14 Пользуясь возможностью, спешим высказать благодарность Н. А. Богомолову и К. В. Яковлевой за предоставление сведений из дневника М. Кузмина, касающихся жизни С. Ауслендера в 1918—1922 годах.

15 Виленский В. Писатели-перебежчики // Известия ЦИК. 1919. № 134 (686), 22 июня. С. 1.

16 Анов Н. [Иванов Н. И.]. Интервенция в Омске. Алма-Ата, 1978. С. 99.

17 Ауслендер С. Автобиография. С. 30.

18 Минакина Н. Н. Указ. соч. С. 158.

19 Там же. С. 160.

20 Свидетельство революционных вихрей: (С. Ауслендер. «Печальные воспоминания (о большевиках)») / Вступ. ст., подгот. текста и коммент. И. В. Успенского // Отечественные архивы. 1999. № 2. С. 50.

21 Там же. С. 68.

22 Там же. С. 51.

23 Минакина Н. Н. Указ. соч. С. 160.

24 Бутовский полигон: Кн. памяти жертв полит. репрессий. 1937—1938. М., 1998. [Вып.] 2. С. 74.

25 Книжная летопись. 1916. № 35, 3 сентября. № 12939.

26 8 единиц хранения можно найти в ф. 301 ОР ИМЛИ.

27 Кузмин М. Дневник 1908—1915 / Подгот. текста и коммент. Н. А. Богомолова и С. В. Шумихина. СПб., 2005. С. 595—596. Прим. 4.

28 Ежемесячные литературные и популярно-научные приложения к журналу «Нива». 1913. № 10. Стб. 215—256; № 11. Стб. 347—394.

29 Русская мысль. 1913. № 10. С. 63—74. (Отд. I).

30 Жизнь. 1918. № 49, 23 (10) июня. С. 4; № 51, 26 (13) июня. С. 4.

31 Бунин И. Окаянные дни / Предисл. В. П. Кочетова; Подгот. текста и примеч. А. К. Бабореко. М., 1990. С. 16.

32 Литературная жизнь России 1920-х годов. С. 116.

М.: РОССПЭН, 2004. 288 с. Тираж 1500 экз. (Серия “Зерно вечности”)

Имя автора этой книги, покойного Арона Яковлевича Гуревича, сегодня известно, по-видимому, всем медиевистам. В современной России его работы, открывающие новые горизонты изучения западного Средневековья, хорошо знают также филологи, искусствоведы, психологи, социологи, философы. Без преувеличения можно сказать, что на этих работах выросло, по меньшей мере, два поколения российских гуманитариев. Впрочем, известность автора выходит далеко за пределы его отечества: книги Гуревича переведены на все европейские (и некоторые неевропейские) языки, его вклад в историческую науку отмечен многочисленными международными почетными званиями и наградами. Безусловно, воспоминания этого выдающегося ученого, свидетеля и участника историографического (и исторического) процесса на протяжении более 50 лет, не могут не привлечь особого интереса.

Содержание книги разнопланово. Автор, в целом придерживаясь хронологического принципа, но нередко отклоняясь от него и пускаясь в пространные отступления, рассказывает о медиевистике в Московском университете в середине 1940-х годов и о той атмосфере, в которой жила историческая наука в это время, а также в последующие десятилетия. Он рисует портреты своих учителей, Е. А. Косминского и А. И. Неусыхина, других известных советских историков, преимущественно старшего поколения — С. Д. Сказкина, Б. Ф. Поршнева, Р. Ю. Виппера, М. А. Барга, А. Н. Чистозвонова, А. И. Данилова, Н. А. Сидоровой, И. И. Минца, рассказывает о философе В. С. Библере, историке литературы М. И. Стеблине-Каменском. Примечательно, что, изображая галерею современников, автор уделяет своим оппонентам и недоброжелателям существенно больше внимания, чем соратникам и друзьям. По его собственным словам, в силу особенностей его профессиональной судьбы в воспоминаниях имеет место “некоторое смещение света и тени в пользу последней” (с. 276). Однако узкопрофессиональной жизнью “цеха историков” воспоминания ученого не ограничиваются. Гуревич постоянно подчеркивает, что его жизнь в науке неразрывно связана с социальной действительностью его времени, и живо воссоздает отдельные стороны этой действительности (см. разделы “Разгул государственного антисемитизма в последние годы Сталина”, “Юмор и анекдоты в разгар репрессий”, “Война и ее последствия”, “Историки и марксизм”, “Начало и замораживание „оттепели“”, “Общая атмосфера 70-х годов”, “Перестройка” и др.).

Автор не один раз подчеркивает, что “История историка” — это свидетельство не столько о нем самом, сколько о его времени, его науке, людях, которые ее творили и — он делает на этом особый акцент — переменах, которые в этой науке произошли на исходе XX века (с. 10, 146 и др.). Но если все же попытаться как-то определить жанр “Истории историка”, то это будет скорее “автобиография”, чем “мемуары”. Главные сюжеты этой истории — труды автора, его книги и их судьбы, новые исследовательские темы, изменения в его представлениях на историческую науку, преодоление разного рода преград, отстаивание правоты собственных профессиональных позиций. Помимо этих сюжетов он подробно останавливается на поворотах в своей профессиональной судьбе — на шестнадцатилетней “ссылке” в Тверь (так он называет свое преподавание в Калининском педагогическом институте); трудностях поступления на работу сначала в Институт философии, а затем в Институт истории АН СССР; обсуждении его книги “Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе” в Московском университете, превратившемся в осуждение; “открытии мира” в период перестройки и признании автора полноправным “гражданином” мировой res publica scholaram.

Фигура автора — безусловно, самое интересное в воспоминаниях историка. Невозможно не задаться вопросом: как в условиях советской действительности и доминирования ортодоксального марксизма в историографии мог возникнуть “феномен Гуревича”? В книге приводятся любопытные свидетельства “поворота”, “внутренней перестройки”, “реконструкции” своей профессиональной деятельности (от историка-аграрника к историку ментальностей и от марксистско-позитивистской к историко-антропологической методологии) и размышления о причинах этих перемен. Автор относит к важнейшим из этих причин воздействие исследовательского материала (вначале англосаксонских памятников, а затем раннесредневековых скандинавских, раскрывших историку новые горизонты понимания жизни людей раннего Средневековья — с. 64, 224) и изменения социально-политической жизни в стране после смерти Сталина, складывание атмосферы относительного свободомыслия (с. 70). Потребность поиска новых подходов к историческому исследованию, свободных от схем марксистской ортодоксии, приводит историка к теоретическим исканиям, и прежде всего к необходимости знакомства с западной философской и социологической мыслью. Он говорит в этой связи об освоении им в годы “оттепели” наследия Макса Вебера и трудностях выработки своего пути (с. 110), важной роли, которую сыграли в его профессиональном становлении работы филологов-скандинавистов, отмеченные большей свободой и широтой взглядов (с. 67), но особенно подробно — о влиянии на его собственную “реконструкцию” работ французских историков “Школы Анналов” (с. 224).