Крик жаворонка. Жизнь и судьба Ивана Трубилина - Страница 6

Пока Коля в кругу таких же корпел в переполненной аудитории над задачками по физике-химии, брат с сестрой переживали, сидя на садовой скамейке напротив здания, плотно окруженного взволнованными родственниками и родителями абитуриентов. Тогда ведь поступление в избранный институт воистину становилось знаковым событием, поскольку для молодого человека, входящего в большую жизнь, высшее образование предполагало и высокую разностороннюю образованность, а значит, и будущую успешность по жизни. Судьба многочисленной семьи Трубилиных во многом это подтверждает.

Честно говоря, меня, вузовского педагога, немало коробит, когда современный «школяр», сдающий документы в пять разных вузов, мечтает не столько о профессии, сколько о том, где «прорежет». Ему подчас (он и сам говорит об этом) сугубо «по барабану», кем быть – агрономом, режиссером, собаководом, провизором или бухгалтером. Лишь бы диплом дали! А там, как повезет. В смысле, как и куда судьба-индейка поедет…

В пору, когда поступал в институт Николай Трубилин, для выпускника рядовой сельской школы, из семьи проще не придумаешь, практически никакой разницы в оценке знаний не было. Раз выбираешь серьезную профессию, готовься к высоким требованиям! Удивительно другое: почти все знаковые люди Краснодарского края, которыми по праву гордится Кубань – выпускники именно сельских школ. Да и не только Кубань!

Забегая вперед скажу, что Николай Тимофеевич Трубилин в отечественном здравоохранении занял одно из самых видных мест. В 1953 году с отличием окончил институт и выбрал хирургию предметом дальнейших интересов. Хотел вернуться домой, в станичную больницу, но не получилось.

Тогда ведь государственное распределение специалистов было процедурой весьма серьезной, и молодой врач оказался в сельской больнице Пролетарского района Ростовской области, с которой начинались ступени его профессионального роста от рядового хирурга до главного врача областной клинической больницы, впоследствии и заведующего облздравотделом.

В этом повествовании мы еще не раз вернемся к Николаю Трубилину, безусловно, оказавшему важное влияние на мироощущение брата и выбор им жизненной дороги, тем более гражданской позиции. А пока напомним, что село Пролетарское и станица Шкуринская находились столь недалече, что никакого семейного отдаления не чувствовалось, особенно когда Николай женился на своей однокурснице Майе Дроздовой. Молодые супруги часто бывали у родителей мужа, к тому же вскоре родилась Галя, внучка. В семье Анны Акимовны и Тимофея Петровича это была уже вторая отрада. Первым появился Женя, сын Маши, вышедшей замуж раньше всех.

Семья складывалась удивительно гармонично, где у каждого было свое призвание, но главное, оно ни в коей степени не противоречило общесемейной концепции – жить дружно. Поэтому окончание школы Иваном и его намерение продолжить образование было воспринято, как нечто естественное, тем более что и профессию Ваня задолго до этого определил – только там, где гудят машины, лучше мощные трактора.

Как те, что в первую послеоккупационную весну прибыли с Урала, с завода, что носил название не совсем обычное – «Кировский завод Наркомата танковой промышленности в городе Челябинске». Туда из Харькова и Ленинграда были эвакуированы моторный завод и знаменитый Кировский, по истории больше известный, как Путиловский, с начала века пронизанный мятежными настроениями питерского пролетариата.

Во время Великой Отечественной войны именно там, на Кировском, впервые в мировой практике поставили на конвейер производство тяжелых танков, знаменитых «КВ», проламывающих любую вражескую оборону. Но при этом не забыли и не менее известные «Сталинцы», самые сильные тракторы. В основном, конечно, сориентированные на артиллерийские тягачи, но тем не менее иногда попадающие в МТС, чаще как плантажный силач, способный взламывать самые тяжелые почвы, особенно целинные или заброшенные, с прочной подплужной броней.

Пару таких исполинов прибыло и в Кущевскую МТС, где многие поля были забиты гусеницами танковых соединений Клейста. Да и для закладки садов, разбивки виноградников «Сталинцы» были просто незаменимы. Не прошло и пятилетки, как снова зацвели знаменитые северо-кубанские сады, что плодами своими так восхитили Куприна.

Возвращаясь вечером домой из ученической бригады (мальчишечья часть часто пропадала в ремонтных цехах МТС допоздна), Ваня мог еще долго рассказывать о чудо-тракторе, на котором ему посчастливилось сегодня даже посидеть за рычагами. Однако после окончания средней школы выбор будущего до последнего был фактором непростых размышлений. Ну, Ростов, на котором настаивал Николай, отпал почти сразу.

При всем уважении к этому городу, по мнению Ивана, там не было учебного заведения, которое бы в полной мере отвечало его желаниям. Однажды в станичном клубе, еще мальчишкой, он увидел фильм «Трактористы», один из довоенных шедевров знаменитого киносказочника Ивана Пырьева, и еще раз убедился, что стоит на верном пути. Нравилось ему это дело, прежде всего, силой дружного коллективизма, собранного в ударную тракторную бригаду.

Иван окончил среднюю школу в 1949 году, когда жизнь немного, но все-таки стала улучшаться. Отец с матерью еще в расцвете сил, а уж тем более житейского опыта. К тому же всякий новый день внушал ощущение уверенности, что страна, победившая фашизм, с чем-чем, а с бедностью справится тем более. Особенно эта уверенность усилилась в год окончания Иваном школы, когда страна стала готовиться встречать невиданный юбилей – 70-летие Иосифа Виссарионовича Сталина. И это не просто было проявление всенародного восторга, но и встречная забота со стороны партии и правительства, как тогда говорили.

Весной того же года состоялось первое послевоенное массовое снижение цен на многие продукты питания и некоторые товары повседневного спроса. Утром 1 марта 1949 года Шкуринская от мала до велика собралась возле станичного совета, где через вынесенный на столб громкоговоритель Юрий Левитан по радио торжественно читал:

– На мясо и мясопродукты – на десять процентов…

Переполненный майдан ответил восторженным ревом и тут же обвально затих, боясь пропустить следующее сообщение…

– На хлеб, муку, крупу и макаронные изделия – на десять процентов…

Опять рев, и снова враз отрубившая всепоглощающая тишина. «Что ж там дальше? – читалось на счастливых лицах. – Вот он, настоящий вождь! Вот оно, подлинное счастье народовластия!»

– На соль, патефоны, часы и сено – на тридцать процентов…

Казалось конца не будет тому волшебству, особенно когда Левитан вдруг со значением произнес:

– На водку… – далее последовала многозначительная пауза… – на двадцать процентов!..

– У-у-у! – завыла площадь в сплошном восторге.

Много позже, когда Иван Тимофеевич Трубилин защищал диссертацию на соискание научной степени кандидата экономических наук, то подчеркнул, что в новейшей российской истории это, пожалуй, единственный случай, когда цена на водку была снижена, причем на весьма весомую сумму. И тут же задал вопрос:

– А кто помнит, сколько стоила бутылка водки? – и сам ответил: – Один рубль двадцать семь копеек.

Это весьма оживило аудиторию, и все стали наперебой вспоминать, сколько и за что тогда платили:

– Две копейки – разговор по телефону-автомату! – крикнул кто-то.

– Три – билет в трамвае, – вторит другой.

– Четыре – пирожок с ливером и киловатт-час электроэнергии…

– Семь – французская булка…

– Одиннадцать, – несется из противоположного угла, – беляш с мясом…

– Двенадцать – пустая бутылка из-под водки…

Это уж под всеобщий хохот, поскольку бутылки тогда сдавали все – и бедные, и состоятельные. Иван Тимофеевич остудил неожиданную веселость Ученого Совета ремаркой из сталинского доклада на XIV съезде партии, состоявшемся аж в декабре 1925 года и вошедшем в историю страны как «съезд индустриализации».

– Я хочу напомнить вам, уважаемые коллеги, поскольку уже тогда, в самом начале создания нового общества, в фундамент экономики закладывалось то, что впоследствии во многом и стало основой, на которой, к сожалению, выстраивалась конструкция социалистической индустриализации. Вот, например, сталинский вывод по этому поводу: «Позвольте два слова об одном из источников резерва – о водке. Есть люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках. Это – грубейшая ошибка, товарищи. Ежели у нас нет займов, ежели мы бедны капиталами, если, кроме того, мы не хотим идти в кабалу к капиталистам и не можем принять тех кабальных условий, которые они нам предлагают и которые мы отвергли – то остается одно: искать источники в других областях. Это все-таки лучше, чем закабаление. Тут надо выбирать между кабалой и водкой, и люди, которые думают, что можно строить социализм в белых перчатках, жестоко ошибаются…»