Крик ангела (СИ) - Страница 10

«Бентли» стояла там же, где и вчера, между четвертой и пятой колоннами, почти упираясь задним бампером в книжный шкаф. Раньше колонн было четыре, но вчера пришлось добавить пятую — для поддержки увеличившегося свода после того, как Азирафаэль слегка раздвинул внутреннее пространство без искажения внешних стен (еще раз извини, Гавриил). Ну не стоять же столь дорогой во всех смыслах машине бедной сироткой на улице, там ведь и дождь может пойти, и вообще вроде как парковка запрещена.

Кроули называл ее «малышка» и «моя девочка», а она в отместку превращала все забытые в салоне диски в альбомы группы, названия которой Азирафаэль так и не запомнил. Сам ангел автомобилям не очень доверял и привык воспринимать их скорее в мужском роде, но это была машина Кроули. Наверное, Кроули лучше знать, кто она есть, правда?

Наверное, именно она и была его гнездом. Особенно если вспомнить, сколько времени он в ней проводил и как бережно и ревниво относился. Очень похоже. А к магазину ее наверняка пригнал Адам: такие маленькие и вроде бы незаметные, часто даже немного нелепые, но всегда очень ценные дружеские услуги как раз в его духе. Еще один довод в пользу гнезда, вряд ли Адам стал бы так беспокоиться о просто машине.

Может быть, стоило перенести Кроули в салон «бентли», и сегодня Азирафаэль всерьез и со всех сторон обдумывал эту идею, пока Всевышний рассказывала про Гавриила. Пересчитал аргументы за. Соотнес их с аргументами против. Сравнил вероятную пользу с возможным вредом. Взвесил еще раз. И пришел к выводу, что не стоит.

Во всяком случае, не сейчас.

Пусть импровизированное гнездо из дивана, кресел и подушек и не было настоящим собственным гнездом Кроули, но оно более или менее работало, осуществляло поддержку, ускоряло процессы, гасило отрицательную энергетику и разбалансировки. Азирафаэль это чувствовал. Оно работало, а если что-то работает — трогать его не следует, это Азирафаэль знал точно.

А главное — это импровизированное диванное квазигнездо, в отличие от «бентли», не имело собственного характера, временами довольно непредсказуемого. Оно точно не могло навредить.

Кроули всегда удавалось сладить со «своей малышкой», ну так то Кроули. Азирафаэль не питал ни малейших иллюзий на тот счет, что у него получится так же.

— Извини, малышка, — виновато улыбнулся он вопросительно уставившимся на него фарам. «Я тебе не настолько доверяю» добавлять не стал, но почему-то ему показалось, что она поняла и фары теперь смотрят с изрядной долей презрения.

— Вот только машины меня еще в моем доме не осуждали! — буркнул он себе под нос, направляясь в заднюю комнату. Но буркнул на всякий случай очень негромко.

Шар эфирного тела Кроули выглядел точно так же, как и вчера: блеклый, плотный, ощетинившийся шипами. Никаких видимых изменений. Что ж, египетские пирамиды тоже не сразу строились.

Совершая ставший привычным уже ритуал (Всевышний права, ритуалы и традиции действительно возникают очень быстро), Азирафаэль думал о том, что отсутствие изменений — хороший признак. Это ведь значит, что нет изменений и к худшему, не так ли?

Азирафаэль помнил, что литровая кровопотеря считается для человеческого тела довольно существенной, и поэтому после долгих колебаний решил на сегодня ограничиться дозой в четыреста миллилитров. Сначала малодушно думал даже про триста, но посмотрел на бледное заострившееся лицо в обрамлении алых волос… и решил, что четыреста — в самый раз. В конце концов, он не человек и тем более не раненый, у него нет повреждений, он всегда хорошо питался и следил за собой, а сегодня съел четыре плитки гематогена и выпил литровую кружку очень густого и очень сладкого какао. Такого густого и насыщенного, что если бы не молочная пенка, оно вполне могло бы сойти за горячий шоколад. Нет, потеря четырехсот миллилитров при таких обстоятельствах ему точно не повредит. Не должна.

Свою ошибку он осознал, лишь когда оказался парящим под потолком. И увидел собственное тело со стороны, безвольной тряпичной куклой обмякшее в кресле рядом с диваном.

Нет, сначала он увидел Кроули (тот отсюда почему-то казался еще более восковым и нереальным, чем в обычном ракурсе, почти прозрачным), а себя уже потом.

А уже после этого — высокую черную фигуру в глухом плаще с капюшоном.

Сказать, что этот новый незваный гость в черном плаще стоял у книжного шкафа, было нельзя — он скорее клубился около этого шкафа, может быть даже не касаясь ногами пола. Мгла под капюшоном была абсолютно непроницаемой, но Азирафаэль откуда-то точно знал, что из глубин этой мглы его рассматривают пристально и с интересом.

Обнаружив, что его заметили, Смерть чуть склонил капюшон к левому плечу, словно в знак приветствия, и вскинул два костлявых пальца к виску в своеобразном салюте. А потом протянул руку в сторону Азирафаэля и приглашающе поманил его к себе костлявым пальцем.

— Да никто не сталкивал его и не изгонял, что за чушь! Не падал он и уж тем более не спускался потихоньку, или как там он это теперь называет… «Слегка и немножечко неспешно-тихонько в рассеянной задумчивости прогулялся вниз», ох, это же надо было такое придумать! Талант, ничего не скажешь, умеет завернуть так, что и сам поверит. — Всевышний говорила вроде бы раздраженно и осуждающе, но Азирафаэль снова явственно слышал в ее голосе горделивые нотки. — Так вот: не было ничего этого. С неподходящей компанией связался, это было, но чтобы такое… Он бы еще заявил, что по наклонной скатился или там про во все тяжкие! Ты бы лучше не повторял разные глупости, а попробовал вот этого фуа-гра из печени фламинго. Очень полезно для цвета лица, а то что-то ты бледный сегодня.

Они сидели за небольшим круглым столиком у окна в Ее Кабинете. В предыдущие дни никакого столика в этом кабинете не было, был только один стол, ближе к центру, большой и массивный. Письменный. И выглядел он так, словно был выточен из цельной малахитовой глыбы (впрочем, Азирафаэль ничуть не удивился бы, окажись этот стол действительно не сотворен Ею, а изготовлен человеческими руками — Всевышний любила подобные шутки). А маленького столика, да еще и уставленного разными вкусностями, не было и в помине. Как и двух мягких удобных кресел, этим столиком разделяемых.

— С икрой, кстати, я бы тебе советовала не манерничать, а употреблять прямо ложкой и без хлеба, как и положено приличным таможенникам. Ты же был Стражем Восточных Врат! Страж на воротах — это же почти что таможня в каком-то роде, вот и веди себя соответственно, а не делай вид, что тебе за державу обидно.

Если это и была шутка, то опять из разряда непостижимых. Азирафаэль уже давно бросил попытки понять большую часть из Ею сказанного.

Поначалу он не собирался сидеть в Ее присутствии, несмотря на настойчивое предложение (очень настойчивое, почти повелительное) и на то, что стоять после вчерашнего обморока было еще сложновато, ноги так и норовили подогнуться и в голове слегка плыло. Но… сидеть? Когда Она стоит?!

Впрочем, кто сказал, что Всевышний стоит? Ничего подобного! Она сидит. Во втором кресле, по другую сторону сервированного к позднему завтраку столика (хотя Азирафаэль мог бы поклясться, что еще секунду назад ни этого столика, ни второго кресла у окна не было).

— Ты слишком воспитанный ангел, чтобы указать Мне на всю возмутительную негостеприимность Моего поведения. — Улыбкой Всевышнего можно было дробить скалы, добывая апатиты. — Ты столько времени терпишь Мою болтовню, а Мне даже в голову не пришло предложить тебе хотя бы чашечку чая с бисквитным печеньем. Что ж, лучше поздно, чем мимо цели. Присаживайся и перекусим, чем Я послала.

В подобных обстоятельствах отказываться от приглашения разделить трапезу явилось бы верхом неприличия… и неосмотрительности. Азирафаэль послушно сел в кресло и взял бокал с чем-то темно-бордовым.

— Это сок. Гранатовый. Очень полезно. — Взгляд Всевышнего был непостижим, как всегда. — Или ты в это время суток предпочитаешь каберне совиньон?