Крестная мать - Страница 68

Врач, светило психиатрии, боялся ставить окончательный диагноз. Он попросил созвать авторитетную комиссию из таких же как он сам эскулапов, чтобы разделить ответственность. Хитер, шельма! Не выносит свой вердикт и не обнадеживает. Строчит какие-то рецепты, прописывает микстуры с бромом, элениум, сильнодействующие успокоительные, исправно получает гонорары и… виновато прячет глаза. Ну вот и сейчас прячет. Борис с трудом переваривал его заумные объяснения, блуждая в непроходимых дебрях специальной терминологии. Сейчас ему казалось, что все эти словесные выкрутасы с латиницей существуют лишь для того, чтобы закутать истину в пеленки из колючей проволоки медицинских дефиниций.

Но сегодня Борис примчался на Пушкинскую не для того, чтобы в очередной раз внимать пустым разглагольствованиям. Елена приказала выгнать психиатра и прислала к Борису посыльного, который передал, что она желает с ним пообщаться. Это было кое-что, особенно после того, как она заявила, что никого не хочет видеть.

— Вы с ней помягче и не спорьте, — предупредил Бориса доктор, который не осмелился уйти, скорее заботясь о своем гонораре, чем о пациентке.

Дверь в ее покои была раскрыта, но штора задвинута. Борис не решился зайти в спальню с ходу. В кабинете он осмотрелся. В камине слабенький огонек. От всего этого пространства веяло знакомой небрежностью. Внезапно компакт-проигрыватель во всю мощь динамиков разразился мелодией "Венского вальса". Музыка бряцнула кувалдой по перепонкам. Борис подошел к проигрывателю и нажал "стоп".

—

Это ты, Боря? — донеслось из спальни.

—

Да, Лена. Можно войти? — спросил Борис, подумав, что альфонсы Леночки чувствовали себя здесь куда вольготнее, чем он. Уж они-то не спрашивали разрешения войти в ее покои.

—

Зачем ты выключил музыку? — Они все еще общались через шторку. — Включи, — повелела Лена.

—

Ты хочешь, чтобы меня контузило, — шутливо огрызнулся Борис и, вспомнив предостережение доктора, смягчил тон. — Конечно, Леночка, я сделаю чуть потише, если не возражаешь.

—

Сделай, как было, — грозно произнесла Родионова. -

Борис включил проигрыватель. Как только музыка

вновь наполнила пространство, из-за шторки послышалось: "Войди".

Борис отодвинул шторку и вошел. Лена сидела на кровати, натянув на себя большое розовое одеяло, она была бледна, пожалуй, еще бледнее, чем во время его последнего визита. Зеркало у изголовья удваивало седину в пышной копне ее распущенных волос. На лице совсем не было косметики. В глазах читалась печаль. Елена казалась очень старой. Она выглядела так, как выглядит женщина, раздавленная горем. Борис не знал, что сказать, кроме " здравствуй", ничего не лезло в голову. Еще эта музыка гремела в ушах.

—

Здравствуй, — вымолвил он, не решаясь спрашивать у Лены о самочувствии. Было очевидно, что она перестала за собой следить. Она никак не соберется с силами, чтобы оправиться от удара.

Ему не пришлось искать слов.

—

Я попросила тебя приехать, — сказала она, — и ты приехал, спасибо. Я уж думала, что ты не откликнешься на мою нижайшую просьбу, ведь ты человек занятой.

—

Только скажи, я пошлю к чертовой бабушке все эти дела. — Борис все еще стоял у края кровати, не осмеливаясь подойти ближе.

—

Я многим тебе обязана, Боря, — будто не услышав его, продолжала Лена, — ты спас мне жизнь, хотя,

признаться, логичнее мне было бы умереть, только не думай, что я неблагодарная. Я позвала тебя сегодня именно для того, чтобы отблагодарить тебя сполна за все, что ты для меня сделал.

—

Я ничего не сделал, — Бориса испугал ее отрешенный взгляд.

—

Ты спас мне жизнь, — повторила она. — В этой жизни я была гангстером. Женщина-гангстер — это так экстравагантно. Я определяла: жить человеку или не жить, у меня была своя мораль, свои мотивы и правила, у меня была власть. В следующей реинкарнации, если мне суждено еще раз явиться на свет Божий, я, по идее, должна быть ущемленным во всем изгоем, рабом. Я должна быть наказана за грехи.

—

В следующей в чем? — робко спросил Борис.

—

Реинкарнации, ты не веришь в переселение души? Хотя ты прав, все это ерунда, главное, что ты здесь, я хочу отблагодарить… еще не разлюбил меня, Боренька? Я хочу, чтобы ты взял меня, иди ко мне. — Елена поманила его, призывно улыбаясь. Борис не шелохнулся. — Ну что же ты, Боренька? — театрально обидевшись, прошептала она. — Я уже не привлекательная, подурнела и размордела, да? Поздно спохватилась, старая мерзкая нимфоманка, так?

—

Ты по-прежнему чертовски обольстительна, — не кривя душой, выпалил Борис.

—

Тогда почему ты медлишь? — возмутилась Лена. — Бери меня. — Она откинула одеяло.

Борис не поверил своим глазам: на ней было платье, роскошное вечернее платье мышиного цвета. Открытые плечи с окантовкой из черного кружева, симметричные кожаные вставки по бокам, остроугольный ромб из серебристой чешуи чуть выше пояса. Ни малейшего сомнения — это оно, платье "Клеопатра".

—

По глазам вижу, ты узнал! — в безумном порыве воскликнула Елена. — Я и надеялась произвести фурор! — она вдруг залилась громким смехом. — "Клеопатра" избавит вас от проблем, — хохотала Елена. — Она сроду была скромна! Она себя недооценила. Принц в обличил садовника исполняет заветное желание своей возлюбленной замухрышки…

Лена прыгала на кровати и безудержно смеялась, ее хохот все более приобретал оттенок истерики.

— Ну что стоишь, иди же ко мне, дорогой, дорогой мой, — жестоко дразнила она Бориса, смеясь в лицо, — ты что, евнух? Когда же ты будешь мужчиной? Трахни суку! Трахни меня! Мы будем делать это под музыку. Тебе нравится эта музыка? Ну ты что, примерз, или у меня отморозило кое-что другое? А?

"Делай то, зачем ты сюда пришел", — скомандовал себе Борис. Он подошел к кровати, чтобы прервать сумасшедшие пляски, его руки дрожали, но путь назад был отрезан. Борис прыгнул на кровать, резко обхватил ее голову и накрыл ее лицо тряпкой. Хлороформ подействовал мгновенно. Лена потеряла сознание. У Бориса оставалось не так много времени, чтобы довести начатое до конца. Она лежала спокойная и красивая в платье "Клеопатра". Борис взглянул на нее. В его голове пульсировало прошлое, но сегодня он здесь, чтобы не потерять будущее. В сторону воспоминания, надо делать дело…

Действие хлороформа продержится час, не больше. Надо успеть, пока Лена не очнется. Борис спешил. Первым делом он повернул ручку громкости компакт-проигрывателя на максимум: гарантии

того, что спецслужбы не понатыкали здесь подслушивающих устройств, не было, правда, начальник ЦСБ доложил ему накануне, что в резиденции чисто, однако было не то время, чтобы полагаться на его бойкие доклады. "Жучки" мог занести кто угодно. В последнее время здесь перебывало много разного народа. Одних психиатров человек тридцать. Так что пусть парни из БеСПеКи послушают музыку Штрауса, и даже суперсовременные звукочастотные фильтры не помогут им услышать что-нибудь другое. Он будет делать то, что задумал, осторожно, а главное — без малейших звуков. Борис знал на все сто, что выйти из игры можно только мертвым. Это знали все, кто играл в эту игру. На это он и рассчитывал.

Борис бесшумно отодвинул лжестенку, за которой находилась потайная дверь. О существовании черного хода знали только самые приближенные. За дверью — выход на тыльную сторону особняка. Вчера ночью, никого не поставив в известность, на свой страх и риск Борис побывал здесь. Он выгрузил из багажника двух покойников, мужчину и женщину, примерно такого же возраста, как они с Еленой, две пластмассовые канистры с бензином и маленький кейс, в котором находилось взрывное устройство. Весь этот душещипательный набор лежал теперь за дверью. Борис открыл ее и принялся за главное. Мертвецы пролежали за дверью всю ночь и утро. Неудивительно, что от них веяло трупным душком, но Борис затеял все это не для того, чтобы принюхиваться. Он на руках перенес мертвецов в кабинет. Он был твердо убежден, что только мертвые могут бескорыстно позаботиться о живых. Скоро он вынесет отсюда существо, которое носить на руках одно удовольствие, и если бы понадобилось пересортировать вручную сотню разложившихся трупов, он бы сделал это ради своей цели. Он сознательно пошел на то, что принято считать кощунством, можно сказать, его это терзало, но грех он взял на себя бесповоротно, хотя знал наверняка, что за счет двух усопших бедолаг въехать в рай не получится, но у него была сейчас иная задача — выбраться самому и вытащить из этого ада Лену. А там — Бог рассудит.