Крестики-нолики - Страница 13

– Ну и как, налаживается в наши дни связь с прессой?

Они сидели в его наскоро прибранной гостиной. Предмет гордости и восхищения Ребуса – музыкальный центр «Накамичи» – ублажал их одной из джазовых записей, входивших в его коллекцию для ночного прослушивания. Композицией Стэна Гетца или Коулмана Хокинса.

Поскольку Джилл призналась, что изредка ест рыбу, Ребус поскреб по сусекам и сделал несколько бутербродов с тунцом и помидором. Бутылка вина была откупорена, и Ребус сварил кофейник свежемолотого кофе (угощение, обычно приберегавшееся для воскресных завтраков). Потом он сел напротив своей гостьи и стал смотреть, как она ест. Он едва заметно вздрогнул при мысли, что впервые после того, как ушла Рона, принимает у себя женщину, но потом припомнил – очень смутно – парочку других романов на одну ночь.

– Связь с прессой налаживается успешно. Уверяю вас, это не совсем напрасная трата времени. В наши дни она служит полезной цели.

– Я и не думал ее недооценивать.

Она посмотрела на него, пытаясь разглядеть, не улыбается ли он.

– Знаете, – продолжала она, – многие наши коллеги считают мою работу совершенно напрасной тратой времени и сил. Уверяю вас, при расследовании такого дела, как это, крайне важно, чтобы пресса была на нашей стороне и чтобы мы имели возможность предоставлять ей информацию, которую хотим предать гласности тогда, когда это необходимо. Это избавляет нас от многих хлопот.

– Правильно, правильно!

– Не мешало бы вам быть серьезней.

Ребус рассмеялся:

– Я всегда серьезен. Стопроцентный полицейский – вот кто я такой.

Джилл Темплер вновь пристально посмотрела на него. У нее был взгляд настоящего сыщика: он проникал прямо в совесть, доискиваясь чувства вины и вероломных мыслей, отмечая малейшие колебания настроения.

– А отвечать за связь с прессой, – поинтересовался Ребус, – это значит поддерживать довольно тесную связь с журналистами, правильно?

– Я знаю, к чему вы клоните, сержант Ребус, и как старшая по званию приказываю вам прекратить.

– Мэм! – Ребус поспешно отдал честь.

Он вернулся из кухни с очередным полным кофейником.

– Правда, вечеринка была ужасная? – спросила Джилл.

– Это была лучшая вечеринка, на которой я когда-либо присутствовал, – ответил Ребус. – В конце концов, не будь ее, я, возможно, так и не познакомился бы с вами.

На сей раз она звонко расхохоталась, хотя и не успела еще прожевать очередную порцию тунца.

– Да уж, – воскликнула она, – я гляжу, палец вам в рот не клади!

Улыбнувшись, Ребус поднял брови. Удивительно, но он до сих пор не разучился обращаться с женщинами.

Потом ей понадобилось в туалет. Ребус в это время копался в своей музыкальной коллекции, сознавая, как сильно он отстал от времени. Что за группы она то и дело упоминает?

– В коридоре, – сказал он. – Слева.

Когда она вернулась, вновь звучал джаз, совсем тихо, необременительным фоном, а Ребус снова сидел на стуле.

– Что там за комната напротив ванной, Джон?

– Вообще-то, – нехотя проговорил он, наливая кофе, – раньше это была комната дочери, а теперь там полно всякого хлама. Я ею не пользуюсь.

– Когда вы расстались с женой?

– Не так давно, как следовало бы. Я не шучу.

– А сколько лет дочери? – Ее голос зазвучал ласково, по-матерински, – сейчас она не была ни инспектором полиции, ни самостоятельной женщиной, охраняющей свою независимость.

– Скоро двенадцать, – сказал он. – Уже двенадцать!

– Трудный возраст.

– Легкого возраста не бывает.

Когда было допито вино, а кофе оставалось всего на полчашки, как-то само собой зашла речь о постели. Они обменялись застенчивыми улыбками и ритуальными обещаниями ничего друг другу не обещать, после чего, заключив и мысленно подписав это соглашение, направились в спальню.

Началось все неплохо. Оба были уже зрелыми людьми и слишком много раз играли в эту игру, чтобы тратить время на неуклюжие ласки и негромкие извинения. Ребус был поражен ее ловкостью и изобретательностью и надеялся, что и сам от нее не отстает. Выгнув спину, она прижималась к нему все теснее, открываясь ему и стремясь почувствовать его каждой клеточкой своего тела.

– Джон! – прошептала она вдруг, чуть-чуть отталкивая его от себя.

– Что случилось?

– Ничего. Позволь мне перевернуться, ладно?

Он привстал на коленях, а она повернулась спиной, придвинулась ближе к нему и, уперевшись кончиками пальцев в гладкую стену, стала ждать. Ребус в легком замешательстве окинул взглядом комнату, увидев в бледно-голубом свете свои книги и края матраса.

– О, какая игровая площадка! – сказала она, когда поспешно срывала с себя одежду. Ребус улыбнулся в наступившей тогда тишине.

Пыл его неожиданно угас.

– Ну давай, Джон! Давай!

Он склонился над ней, уткнувшись лицом ей в спину. Когда их взяли в плен, он говорил с Гордоном Ривом о книгах. Говорил безостановочно, цитируя отрывки по памяти. Это помогло им выстоять, находясь под строгим арестом, зная, что рядом, за запертой дверью, расположена пыточная камера. То был важный этап обучения и познания самого себя.

– Джон, о Джон!

Джилл приподнялась и повернула голову к нему, добиваясь поцелуя. Джилл, Гордон Рив – все чего-то от него добивались, а он не мог им этого дать. Несмотря на подготовку в учебке, несмотря на годы тренировок, годы труда и упорства.

– Джон!

Но он был уже далеко, снова в учебном лагере, снова устало тащился по грязному полю, подгоняемый криками начальника, снова в той камере – смотрел, как ползает взад и вперед по покрытому сажей полу таракан, снова в вертолете, с мешком на голове, а в ушах тихо шумело море…

– Джон!

Обеспокоенная, она немного неуклюже перевернулась на спину – и увидела слезы, навернувшиеся ему на глаза. Прижала его голову к своей груди:

– О, Джон! Ничего, это не имеет значения. Правда, это не важно.

И немного погодя спросила застенчиво:

– Тебе так не нравится, да?

Потом они лежали рядом; он молчал, чувствуя себя виноватым, проклиная обстоятельства своего конфуза и еще то обстоятельство, что у него кончились сигареты; она – в полудреме, все еще обеспокоенная – шепотом рассказывала какие-то эпизоды из своей жизни.

Через некоторое время Ребус позабыл про чувство вины: никто не виноват, что все сложилось так, а не иначе. А вот курить теперь хотелось просто зверски. Он вспомнил, что через шесть часов встречается с Сэмми. Ее мать моментально догадается о том, как он, Джон Ребус, провел эту ночь. К несчастью, она наделена колдовской способностью читать в человеческой в душе, к тому же ей не раз доводилось наблюдать припадки его слезливой истерики, подобные сегодняшнему. Отчасти это, как он считал, послужило причиной их разрыва.

– Который час, Джон?

– Четыре. Может, начало пятого.

Он осторожно высвободил руку из-под ее плеч и встал, собираясь выйти из комнаты.

– Хочешь чего-нибудь выпить? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду?

– Наверно, кофе. Вряд ли стоит сейчас засыпать, но если хочешь спать, не обращай на меня внимания.

– Нет, я выпью чашку кофе.

По ворчливым ноткам в ее голосе, Ребус понял, что не успеет дойти до кухни, как она крепко уснет.

– Хорошо, – сказал он.

Он приготовил себе чашку сладкого черного кофе и прошел с ней в гостиную. Включив отопление, он начал читать какую-то книгу. Он думал только о встрече с Сэмми и потому не мог сосредоточиться на ловко закрученном сюжете, на интриге, завязки которой уже не помнил. Сэмми скоро двенадцать. Взросление вообще нелегкий процесс, а теперь ее подстерегают новые опасности. К извращенцам, любящим подглядывать, старикам, строящим глазки, юным любителям рукоблудия прибавятся ее ровесники, обуреваемые юношеским вожделением, и мальчишки, которых она всегда считала друзьями, превратятся вдруг в проворных, сильных охотников. Как она с этим справится? Если прислушается к советам матери, то справится превосходно, кусаясь в клинче и делая нырки у канатов. Да, пожалуй, она выживет без поучений и заступничества отца.