Крепость бессмертных - Страница 2

- Да, Клод, думаю, ты имеешь право. Но сейчас нет.

Это прозвучало как продолжение разговора, в который мне совсем не хотелось вмешиваться. И вообще: во всей обстановке, в лицах обоих наших хозяев или черт знает еще в чем было нечто такое, что мне не ахти как нравилось. Обнаруживаешь человека и пустыне, избавляешь его от смерти, а его дружок воспринимает такое как обыкновенный, вполне заурядный эпизод, будто бы этот Клод тем только и занимался, что сбегал из лагеря.

- Клод уже несколько раз покидал лагерь, - сказал Сибелиус. - Пустыня действует на него плохо. Обычно он возвращается.

Какой обостренной чувствительностью обладал этот человек! Он вновь ответил на мои мысли. Но меня не интересовали его объяснения. И на меня пустыня действует не лучше.

- Можем ли мы рассчитывать на ваше гостеприимство? - спросил я. - Завтра утром мы вернемся в Сиди-Фаюм.

- Конечно. Вон там, в другом домике, найдется комната. Очень жаль, но, кроме консервов, я ничего не могу предложить на ужин.

- Спасибо. Мы отужинали.

Ганс чуть не убил меня взглядом. Мы были голодны, как пустынные гиены, но мне не хотелось принимать что бы то ни было от этого необычного доктора с иссушенным лицом и бесцветными волосами. А может, барахлили нервы. Чего не сделают с человеком за два года дикие пески!

- Если хотите, я покажу комнату.

Мы вышли из дома, и вскоре Сибелиус одарил нас довольно приличным жильем - две походные кровати, стол, заботливо заправленные одеяла, правда, все покрывал толстый слой пыли. Доктор похлопал рукой по одеялу и сморщился.

- Сожалею, но на уборку обычно не хватает времени. - Он поднял фонарь. - Спокойной ночи!

Ганс снял свою видавшую виды куртку, сел на кровать и закурил.

- Не надо было сворачивать, герр доктор!

Отвечать ему не стоило. У него на уме крутилась небось сестра Дороти. Он затянулся и добавил убежденно:

- Ненормальный. Все они такие.

Речь шла о Сибелиусе, а заодно и обо мне. Ганс обожает размышлять вслух в моем присутствии. В общем-то он дельный парень, но сейчас не до его разглагольствований. Разобрав постель, я улегся не раздеваясь, сунул пистолет под подушку и притворился спящим.

Чудно устроен мир, думалось мне. Даже здесь, в глухой пустыне, где от оазиса к оазису едва теплится жизнь, можно встретить людей, которые годами роются в земле, с упорством маньяков преследуют тени прошлого, бредят эпохальными находками. Неужто эти существа еще не повывелись на грешной нашей планетке?

Удивительно, конечно, но ведь когда-то я и сам числился среди этих сумасбродов: просиживал ночи напролет в клинике, а днем дремал над микроскопом. Даже теперь я не могу простить себе напрасно потерянное время. Время, когда я силился удивить мир и сделать счастливой Веру…

Надо спать, завтра трудный день. И уж вовсе бессмысленно думать о Вере, и без того все передумано. Все проходит, пройдет и это. Но почему, почему так сложилось? Я любил ее, ну а она? Вряд ли. Возможно, я ей просто нравился. Потом она вышла замуж и уехала. Теперь живет в Копенгагене, или в Осло, или бог весть в какой из скандинавских столиц. Зимой, конечно, выезжает на Корсику, летом возвращается в Болгарию на неделю-две на Золотые пески. Я не могу обижаться на нее. Слишком долго ей пришлось ждать, когда я отвезу ее на Корсику.

Пыхтя от досады, я поворачиваюсь на другой бок. После катастрофы с Верой а неделями ходил как помешанный. И сразу же бросил клинику, едва министерство предложило поехать сюда, в пустыню. И правильно сделал. Проживу без доброжелательных улыбок высокочтимых коллег и их грязных пересудов. Иногда я вспоминаю Болгарию, Софию, светлую зелень каштанов, нежные контуры Витоши, но все будто подернуто дымкой, все блекнет, как старая акварель…

Я очнулся со странным ощущением, что в комнате затаился кто-то чужой. Я открыл глаза, прислушался. Гане сопел и вздыхал во сне. Вроде бы никого. Тогда откуда это противное чувство, что за тобою только что пристально наблюдали? Вот так же иногда просыпаешься в детстве, задыхаясь от страха. Но нет, все спокойно, лишь на стенах мерцают острые голубые треугольники лунного света.

Сон как рукой сняло. Я поднялся, достал сигарету, но погасил после первой затяжки - курить расхотелось. Да, видать, настал срок смотаться из этой проклятой пустыни, иначе нервы не выдержат. Я сунул по привычке пистолет в карман и открыл двери.

Ясная глубокая ночь. В потоках призрачного лунного света пустыня казалась стеклянной, жившей какой-то иной жизнью, пребывавшей в ином времени. Лунные ночи всегда меня угнетали, я чувствую себя ничтожным, чуждым таинству природы.

Я взглянул вниз, в сторону нашего “форда”. Он стоял там, где мы оставили его, - жалкий, похожий на уродливое насекомое, волею судеб застрявшее на неизвестной планете. Понятно, почему эти двое - Сибелиус и Клод - остались одни и почему Клод то и дело убегает. Созерцать навязчивые видения ушедших тысячелетии - занятие не из. приятных.

Я медленно обогнул угол нашего дома. Напротив светилось окно. Доктор Сибелиус не спал. А может, Клоду опять плохо?

Я постучал в окно. Сибелиус отодвинул занавеску, спокойно кивнул и указал знаком на дверь, приглашая войти.

Он встретил меня на пороге.

- Я увидел свет, - начал я, - и решил, что…

- Нет, с Клодом все нормально, он спит, - угадал - опять угадал! - мою мысль Сибелиус.

Он переставил керосиновую лампу на письменный стол и сел за него. Я устроился в кресле напротив, вглядываясь в хозяина. При свете лампы черты его лица казались еще острее, а он весь таким иссушенным, бесплотным, что трудно было определить его возраст. Ганс, пожалуй, прав. Сибелиус из породы тех ученых-маньяков, для коих не существует ни семьи, ни личной жизни. Единственно важным в мире им представляется какая-нибудь надпись или глиняный черепок из развалин Урарту, до которого нет дела никому, кроме таких же немногих отшельников.

Он молчал. При подобных ночных встречах не очень-то разговоришься.

- Вероятно, вы давно здесь, коллега, - спросил я наугад. Смертельно банальная фраза, но ничего лучи. я не смог придумать. Он кивнул. Теперь следует поинтересоваться его работой.