Крепче цепей - Страница 9

— «Властвуя, смеюсь», — повторил про себя Осри, охваченный новым приступом горя. Танри Фазо, друживший с его отцом почти двадцать лет, был фигурой особого масштаба, героем. Смех придавал его характеру равновесие, и он часто говорил: тот, кто способен посмеяться над собой, смеется и над миром, не боясь его. Осри слишком поздно усвоил этот урок. У него защипало глаза, когда Антон преклонил колено, простирая ладони древним жестом аристократа перед членом королевского дома. Сверкнул камень со смеющимся возницей, влекомым двумя сфинксами, перстень перешел на палец коммандера, и Брендон поднял Антона на ноги.

— Теперь вы — Антон хай-Фазо. Когда мой отец будет на свободе, он утвердит вас в чине Архона.

Коммандер сделал быстрый судорожный жест, но Брендон, словно желая предупредить официальные изъявления благодарности, сказал:

— Позже мы расскажем вам о битве за Шарванн. Ваш брат порядком попортил кровь Хриму Беспощадному. — Брендон посмотрел на Осри и добавил мягко: — Гностор Себастьян Омилов, отец присутствующего здесь лейтенанта Омилова, был с ним до конца. — Осри заметил, с каким напряжением смотрят голубые глаза Эренарха. Спал ли он вообще в эту ночь?

— Ваше Высочество, — сказал Осри, исполняя свою роль, — я должен заступить на службу.

Брендон кивнул, нажал на клавишу замка, и они вышли, оставив коммандера одного.

Жаим, посмотрев, как Брендон и Осри идут через сад к воротам, перевел взгляд на чашку с кофе. Он старался не выдать своего нетерпения.

«Вот он, подходящий момент».

В чашке был настоящий кофе, изготовленный из зерен, выращенных и обжаренных прямо здесь, на станции. Еще одно свидетельство здешней мощи и богатства — но, разумеется, не все на станции Арес могут пить кофе, когда захотят. При всей обширности этого места не так уж много площади можно выделить для производства деликатесов. На Аресе, вероятно, есть люди, которые никогда не пробовали кофе или пробуют очень редко. Но в Аркадском Анклаве запасы этого продукта неисчерпаемы.

Жаим посмотрел на Монтроза, и тот, поймав его взгляд, придвинулся к Себастьяну Омилову. Гностор так и сидел на плюшевой кушетке, глядя на дерево с серебряными листьями, растущее прямо из пола.

Монтроз налил себе кофе из серебряного сосуда и сказал весело, кивнув на роскошный пульт, вделанный в буфет:

— Видали эту штуку? Там внутри сто сорок девять сообщений — три последних только что поступили. Спрашивается, кто из нас должен этим заниматься?

— Его проблема, — ответил Жаим. — Он не говорил, что я должен просматривать его почту.

Их разговор вывел Омилова из задумчивости, но гностор по-прежнему молчал, переводя взгляд с одного на другого.

— Ну-с? — сказал ему Монтроз, упершись руками в колени. — Если хотите что-то сказать — говорите, а потом ступайте отдыхать, как рекомендует ваш медик.

— Вот одна из причин, почему Брендон хочет передать Фазо перстень без церемоний, — медленно проговорил гностор. — Если бы он устроил из этого зрелище, на кого бы все смотрели?

— На них обоих, — пожал плечами Монтроз, но Жаим понял, в чем суть.

— На Брендона Аркада.

— Да, — скупо улыбнулся Омилов, — на Эренарха — вы не должны забывать, что Эренарх, помимо титула, еще и персона. Подведем итог: избранный им способ позволит Антону Фазо предаться своему горю в одиночестве, не высказывая своей благодарности публично.

— Вот идиотство! — шумно вздохнул Монтроз.

Жаим, вспомнив прием и скрытые потоки притяжения и отталкивания, спросил:

— Они всегда лгут, эти высокородные чистюли?

— Вы имеете в виду Дулу? Нет — ведь лгать в глаза есть признак вульгарности. Или глупости — ведь тебя могут разоблачить. Но вы должны помнить, что правду они тоже не всегда говорят. Они никогда не скажут то, что думают, а скажут так, что вы подумаете, будто они думают совсем другое. А наиболее глубокие говорят то, что для вас значит одно, для вашего соседа — другое, а для вас обоих неделю спустя — третье.

Вспомнив холодные, как металл, золотистые глаза, Жаим промолвил:

— Этот Шривашти со своим портным...

Монтроз сузил глаза, но промолчал. Омилов посмотрел на Жаима с мягким недоумением.

— Шривашти — одна из стариннейших и могущественнейших наших фамилий. Еще тысячу лет назад они поддержали Джаспара Аркада — и действием, и материально. Тау, нынешний Архон, весьма... сложная личность.

— Он загубил Тимбервелл, — сказал Жаим, покосившись на отвердевшее, гневное лицо Монтроза.

— Он вправе распоряжаться планетой по своему усмотрению — никто не может в это вмешиваться. — Омилов со вздохом поднялся на ноги. — Непростой он человек, Шривашти. Он был преданным и могущественным союзником прежнего Эренарха. От всей души надеюсь, что он и теперешнему станет другом. — Гностор учтиво склонил голову. — Раз уж речь об Эренархе, я, пожалуй, последую его — и вашему — совету, прежде чем переместиться к Верховной Фанессе.

— Ступайте, отдохните как следует, — ворчливо отозвался Монтроз.

Оба рифтера посмотрели гностору вслед и тут же покинули анклав. Жаим думал, что часовые их остановят — или хотя бы спросят о чем-нибудь, — но они только вежливо кивнули ему, на что он ответил тем же, а на Монтроза даже и не взглянули.

Отойдя за пределы слышимости, Жаим сказал:

— Ты хочешь замочить Шривашти. — В его тоне не было вопроса.

Монтроз осклабился, как настоящий пират.

— Правосудие, мой мальчик, правосудие. Ты не слышал, что сказал мой друг Себастьян: чистюли ничего ему не сделают. Нет у них такого права по их законам. Потому-то я и пошел в рифтеры.

— А когда ты жил на Тимбервелле, ты тоже говорил, как они? Говорил одно, а думал другое?

Монтроз засмеялся, садясь в капсулу транстуба, оглядел пустой салон и сказал:

— Не забывай, что чистюли такие же разные, как и рифтеры. Наша семья несколько поколений принадлежала к Служителям, но занимала недостаточно высокое положение, чтобы привлечь внимание таких, как Тау хай-Шривашти.

Жаим кивнул, вдумываясь в слова Монтроза, и сказал:

— Если ты пришьешь его, пока мы здесь...

Монтроз презрительно фыркнул.

— Я так и не освоил увертливый, лживый язык Дулу, но это еще не значит, что я не умею ждать.

— Ты согласился работать у Брендона.

— С гордостью и удовольствием. — Монтроз отвесил поклон. — Это честь — быть домоправителем и домашним врачом у нашего славного Эренарха. — И Монтроз отвернулся к окну, показывая, что разговор окончен.

Жаим последовал его примеру. Капсула находилась на середине пути к северной оси вращения и к въезду в Колпак, где разместили экипаж «Телварны». Внизу, под похожими на крючки облаками, лежала в дымке мозаика зелени и воды. На обоих концах она загибалась, переходя в зеленовато-серое небо, и пропадала в блеске яркого, как солнце, рассеивателя под самой осью вращения высоко вверху. В стороне, противоположной вращению, сверкала нить ручья, унизанная жемчужинами прудов.

Не жалеет ли Монтроз, что выдал Жаиму свое намерение относительно Шривашти? Впрочем, Жаим плевать хотел на всех Архонов до единого.

— Аркад сказал, что у него в доме мы все равны — ты этому не веришь?

— Это вопрос не веры, а удобства. — Монтроз потер подбородок. — Мне нравится этот парень. Но подумай вот о чем: на «Телварне» он из кожи лез, чтобы уговорить нас отправиться спасать его отца, что было бы чистым самоубийством. И мог бы в этой затее преуспеть. Но с тех пор как мы здесь, он поменял свою игру, а с ней и правила. Он больше не наш пленник — как раз наоборот.

— Пленник?

— Что, тебе не подходит это слово? Ладно. Не будем уж говорить о бедняге Локри, которого обвиняют в убийстве, — но и мы, остальные, не можем покинуть эту станцию. Даже сейчас мы действуем украдкой — и кто знает, не следят ли все-таки за нами? А мы еще самые удачливые из всего экипажа. Думаешь, другим Брендон дал свободу — хотя бы такую же, как нам?

— Он удивился, когда увидел Вийю вместе с эйя на приеме, — признал Жаим, вспомнив резкий поворот головы Брендона, следящего за тремя примечательными фигурами, идущими напрямик сквозь суету бала. — Он не ожидал ее там встретить.