Крепче цепей - Страница 106

— Эти функции я защитил аппаратными средствами, господин.

— Молодец, — невозмутимо произнес Анарис. — Да и она хороша, не так ли?

— Да, мой господин. Лучший программист, которого я когда-либо встречал. Возможно, даже лучше Ферразина.

— Тогда возьмем ее с собой. Рифтерам не уйти от крейсера, да я этого и не хочу. Пусть сослужат мне последнюю службу.

— Она не пойдет без своих двоюродных братьев, — рискнул заметить Моррийон, думая, что на этот раз, кажется, неудача сойдет ему с рук.

— Оставляю это на твое усмотрение. — Анарис оттолкнулся от стены и полетел назад по коридору в открытый люк. — Когда начнется атака, здесь будет небезопасно, — сказал он уже издали.

Моррийон, желудок которого продолжал бунтовать, неуклюже последовал за ним. Анарис, повернувшись к нему лицом, произнес по рации команду. Еще миг — и грохот направленных снарядов, шипение бластеров и яростные вопли тарканцев смешались с полными ужаса криками рифтеров по ту сторону люка.

— Смотри же, Моррийон, — сказал Анарис, как будто ничего не случилось, — не подведи меня еще раз.

Эммет Быстрорук махнул рукой, признавая свое поражение, и отпер люк. Тарканцы ворвались внутрь и развернулись цепью, наставив на команду мостика свои бластеры. Все застыли не шевелясь. Двое тарканцев выдернули Моб из кресла — один держал ее, другой грубо освобождал от ножей. Ларгиор Алак-лу-Омбрик подивился количеству оружия, которое она умудрилась прятать на себе.

Закончив обыск, тарканцы швырнули ее обратно в кресло и отошли. Она зашипела на них, но больше для порядка.

Когда весь экипаж подвергся такому же обыску, старший группы подошел к люку, и на мостик вступил Анарис ахриш-Эсабиан в сопровождении Моррийона. Лар заметил, что бори ищет его глазами, и съежился.

Ох, Татриман, что ты наделала?

Секретарь Анариса подошел к пульту Креота и выпихнул связиста из кресла. Креот пробрался мимо него боком, точно паук, и ретировался к дальней переборке. Моррийон уселся за пульт и стал нажимать клавиши. Раздался писк, и замигал огонек прокручиваемой записи.

Он поставил здесь шпионскую схему, не зависящую от корабельного компьютера.

— Они запустили автопередатчик, мой господин, — доложил Моррийон, — с информацией о шаттле и о Панархе.

— Можешь ты это исправить? — спросил Анарис. Моррийон нажал клавишу.

— Сигнал самоуничтожения послан. — Он тронул другую клавишу, и на мостике зазвучал голос Креота: — «...на поверхность планеты на широте 33,7 и долготе 35,89 в соответствии с координатами системы ФФ. Мы покидаем систему...» — И запись оборвалась.

— Они не могли этого слышать, мой господин, — заверил Моррийон, со злорадной улыбкой глядя на Быстрорука. — Ионный шторм не позволил бы им.

— Хорошо. — Анарис сделал шаг к Быстроруку. — Они в любом случае не дали бы вам уйти. Вы ведь знаете секрет Геенны. Поэтому вам придется сражаться до конца, — с холодной улыбкой завершил он. — Сражаться или умереть.

Капитан, к удивлению Ларгиора, быстро нашелся с ответом:

— Сражаться и умереть, хотели высказать.

Анарис, молча посмотрев на него, поднял руку, и один из тарканцев выступил вперед.

— Хорошо-хорошо, мы согласны, — поспешно сказал Быстрорук.

— Тогда разворачивайте корабль. У вас будет одно преимущество, хотя и небольшое.

Быстрорук посмотрел на Анариса с недоумением.

— Они попытаются обезоружить вас и взять на абордаж, чтобы узнать, где вы высадили Панарха. Вас же ничто сдерживать не будет.

Лар почувствовал, что рядом кто-то стоит, и увидел Моррийона.

— Отведи меня к своей сестре, Ларгиор Алак-лу-Омбрик, — И Моррийон, уловив, вероятно, безмолвный отказ в глазах Лара, добавил: — Ни тебе, ни твоим родным ничего не грозит; я уже послал за твоим братом. Этот корабль скоро погибнет в бою. Разве ты не хочешь жить?

Лар растерянно кивнул, встал из-за пульта и вышел с мостика вместе с Моррийоном.

Матильда Хоу, устало соскользнув по стене, присела на палубу. Она сделала все, что могла, чтобы исправить вред, причиненный двигателю саботажником. Теперь дело за самоналадочными алгоритмами — они должны завершить работу и обеспечить энергию, нужную для старта.

Бум-м. Еще один удар сотряс корабль, больно отозвавшись в ее ноющих суставах, в незажившей руке и в глазных яблоках. Щиты пришлось поставить на слабый режим, чтобы сберечь энергию, а гееннцы подвели тяжелые катапульты и кидают в шаттл камнями в четверть тонны весом.

Камнями! Точно в историческом сериале сюрреалистического толка.

Матильда прижала ладони к глазам, отгоняя боль, и у нее вырвался смешок, похожий скорее на рыдание.

Кто-то тронул ее за плечо, и она подняла голову. Рядом стоял на коленях Геласаар, сочувственно глядя на нее голубыми глазами.

Она заставила свои потрескавшиеся губы улыбнуться. Жар от костров, разложенных гееннцами вокруг корабля, постепенно просачивался внутрь.

— Ничего, все в порядке, — сказала Матильда. — Как ни смешно, в космосе камни для корабля тоже опаснее всего.

Он улыбнулся в ответ — совершенно искренней даже лукаво.

— Посмотри-ка, что я нашел. — Он показал маленькую запыленную бутылку с темным, очень старым на вид содержимым. — Не иначе как тайник какого-то рифтера.

Матильда всмотрелась и ахнула:

— «Наполеон»!

— И ему сто лет, судя по этикетке. Ну как?

Корабль содрогнулся от нового удара, и Матильда засмеялась.

— Почему бы и нет?

Панарх с церемонным видом вынул пробку, произнес тост в честь их неизвестного благодетеля и отпил глоток. Потом зажмурил глаза и улыбнулся.

— Превосходно.

Они сидели рядом, забыв о чинах и этикете, и передавали бутылку из рук в руки под какофонию примитивных снарядов.

Матильда блаженствовала. Голубой огонь алкоголя обжигал горло, согревал грудь, озарял голову. Поначалу они почти не разговаривали, а только произносили тосты: за Падраика, за Теодрика, за других потерянных товарищей, за падение Эсабиана.

Затем Матильда сказала:

— За Брендона, где бы он ни был. — Сделала большой глоток и передала бутылку Панарху.

— Он в пути. — Геласаар кивнул вверх и поднял бутылку. — За Брендона.

В этот миг к ним вернулось подобие ритуала.

Матильда прикусила свои немеющие губы, думая, не пора ли наконец заговорить. С момента своего относительного освобождения все они работали языками вовсю, в кои-то веки не сдерживая себя. Вспоминали прошлые ошибки, прикидывали, какой Панарх мог бы получиться из Семиона. Геласаар точно забыл о своем сане и анализировал свое прошлое так, словно оно принадлежало малознакомому и не слишком приятному человеку.

Он умалчивал только об одном — и другие тоже не упоминали о Брендоне, его третьем сыне и ныне наследнике, выжившем только потому, что сбежал с собственной Энкаинации за несколько минут до ее начала.

Что тут скажешь? Семион по крайней мере вел свои игры по правилам и многим представлялся превосходным лидером, всей душой преданным Тысячелетнему Миру. Беспрецедентный поступок Брендона мог рассматриваться как оскорбление самым знатным лицам державы, нанесенное притом как нельзя более публично.

Матильда сказала осторожно:

— Откуда вам известно, что это он там? Предчувствие?

— Нет. Вера. — Он грустно улыбнулся, передал ей бутылку и продолжил задумчиво: — Если бы я знал его по-настоящему, многое, думаю, обернулось бы по-иному. Но мне кажется, я узнал его чуть получше за последние недели — так наши предки пополняли свои знания о невидимых тогда элементарных частицах, вычисляя, где те были раньше, где им следует быть, а где не следует. Я следовал за тенью своего сына во время наших бесед с Анарисом и вспоминал беседы с ним самим.

Матильда выпила, перебарывая подступившие жгучие слезы. «Я слишком много пью, — подумала она. — Я охмелела от памяти и сожалений, и меня одолевают хмельные слезы». Она обругала себя за то, что завела разговор о том, что могло вызвать только боль,